— В следующий раз я приготовлю для тебя ужин сама, — пообещала Джейн, открывая дверь. — Я неплохо готовлю.

— Я влюбился не в повариху, — сказал он и обнял ее. — Желаю тебе спокойной ночи, дорогая. Завтра у нас важный день.

— У тебя, — засмеялась она, — это твоя выставка.

— Но все будут говорить только о твоем портрете.

— Надеюсь, я не подведу тебя.

— Ты никогда не подведешь меня, — с нажимом проговорил он и поцеловал ее со страстью, которую скрывал с того дня, когда она пообещала выйти за него замуж. Она постаралась ответить тем же, но, как всегда, ее усилие не оправдалось.

— Прошу тебя, Джон, — задыхаясь, сказала она, — я сегодня долго ехала и устала.

— От меня?

— Нет! — Она почти выкрикнула это слово. — Не пытайся искать скрытый смысл во всех моих словах, иначе наша жизнь превратится в сплошной кошмар.

— Прости, — смутился он, — наверное, мне не всегда удается себя контролировать. Но я так люблю тебя, что…

— Что не можешь мне доверять, — закончила она, понимая, что должна развеять в конце концов его дурные опасения. — Не ревнуй меня к Николасу. Когда я сказала, что выйду замуж за тебя, я закрыла дверь в прошлое, и обещаю, что она никогда не откроется. Я не могла перестать любить Николаса, но жить с ним опять, делить мою жизнь с его жизнью — с этим покончено. Ты — мое будущее.

Довольный как никогда, Джон покинул ее квартиру, но, даже когда шаги его стихли, в воздухе все еще звучало эхо ее слов. «Все эти слова — ложь, — призналась она себе, — все — ложь». Она будет любить Николаса до самой смерти, и никогда другой мужчина не займет его места в ее сердце.

Утром ее депрессия исчезла вместе с ярким солнцем, и к тому времени, когда она оделась, чтобы идти в галерею, она чувствовала себя гораздо более беззаботно, чем раньше.

Понимая, как это важно для Джона, она уделила своей внешности больше внимания, чем обычно, перемерив несколько платьев, пока не остановилась наконец на рубиновом шерстяном костюме, который подчеркивал ее иссиня-черные волосы и придавал большую теплоту ее слегка загорелой коже.

Когда она приехала, галерея уже была переполнена людьми, и Джон, стоящий в центре толпы поклонников, помахал ей рукой. Но, незаметно покачав головой, она стала пробираться сквозь толпу, прежде всего желая увидеть свой портрет.

— Джейн? Это Джейн Гамильтон, не так ли?

Обернувшись, Джейн увидела девушку ее возраста, улыбавшуюся ей.

— Анна Гулдинг, не правда ли? — сказала Джейн.

— Да. Я только что увидела ваш портрет. Это лучшая работа Джона Мастерса.

— А я еще не видела портрет — по крайней мере, выставленным.

— Я сомневаюсь, что вам удастся увидеть его, — вокруг целая толпа народу. — Анна глубоко вздохнула. — Здесь как в пекле. Я сейчас упаду в обморок.

Отнесясь к этому как к обычной гиперболе, принятой в высшем обществе, Джейн слегка растерялась, когда увидела, что девушка на глазах начала бледнеть.

— Позвольте, я поищу вам стул, — сказала она и, быстро оглядев комнату, обнаружила два стула в алькове, почти закрытом большим каучуковым деревом. Она провела туда Анну и присела рядом с ней.

Несколько мгновений они молчали, наблюдая за движениями толпы, затем девушка перевела дыхание:

— Я чувствую себя намного лучше, спасибо. Думаю, мне следует поехать домой.

— Хотите, я провожу вас до такси?

— Не беспокойтесь. Со мной все в порядке. Это просто следствие беременности! Мне лучше избегать толпы.

Помахав рукой, девушка исчезла, а Джейн так и осталась сидеть в алькове, вспоминая короткие месяцы ее собственной беременности и размышляя, удастся ли ей когда-нибудь забыть о них. Погрузившись в воспоминания, которые жгли ее раны словно соленая вода, она внезапно очнулась, услышав рядом голоса. Ее не было видно, но она видела спины трех модно одетых женщин. Но только когда хриплый голос одной из них заглушил пронзительные голоса других, она поняла, что это была Кэрол. Затрепетав, Джейн глубже спряталась в альков, но сквозь листву она увидела руку, на которой переливался бриллиантовый браслет.

— О боже! — воскликнул один из голосов. — Кому-то это стоило кучу денег!

— Он может себе это позволить, — ответила Кэрол. — Это лишь один из свадебных подарков.

— Значит, все окончательно решено?

— Не кажется тебе, что уже пора, спустя столько времени?

Все еще разговаривая, женщины отошли. Как только они исчезли, Джейн вскочила, мечтая только о том, чтобы скорее вернуться в уединение ее квартиры. Не глядя, она выскочила из галереи и почти бегом бросилась вниз по Гросвенор-стрит. Так вот чего стоят заверения Николаса в вечной любви! Хорошо, что она не позволила тете Агате или своим родителям поколебать ее убеждения. «Что они скажут теперь?» — торжествующе размышляла она. Смогут ли теперь они упрекнуть ее в упрямстве и несправедливости, когда все, что она говорила о Николасе, получило подтверждение? Но ее триумф был горьким, принуждая ее принять в глубине сердца те слова, которые только упрямство заставляло произносить вслух.

Очутившись дома, она тут же разразилась сердитыми слезами, но они не принесли облегчения; потом, уже с сухими глазами, она стояла около окна, прижав горящее лицо к холодному стеклу зеркала. Неужели она никогда не забудет Николаса? Неужели он всегда будет вмешиваться в ее жизнь и разрушать ее спокойствие, которое дается ей с таким трудом?

— Джон, — беззвучно произнесла она, желая, чтобы он оказался рядом, так как она знала, что только рядом с ним она может найти какое-то подобие спокойствия.

Он словно услышал ее мысли, так как тут же раздался телефонный звонок и в трубке раздался его озабоченный голос, спрашивающий, почему она покинула галерею.

— Там была такая толпа. У меня ужасно разболелась голова, — солгала она.

— Тогда я рад, что ты ушла.

— Я возвращаюсь. — Чувство вины подсказало ей ответ. — Я так и не увидела свой портрет.

— Глупо возвращаться сейчас, здесь еще больше народу, чем раньше. — Он замолчал, размышляя, а потом сказал: — У меня есть идея получше. Я скажу смотрителю, что ты придешь после шести, когда галерея уже будет закрыта, тогда ты сможешь все спокойно осмотреть.

— Как ты хорошо придумал, — благодарно сказала она. — А где будешь ты?

Он опять поколебался, прежде чем ответить.

— У меня встреча с моим агентом, но я вернусь в галерею, чтобы забрать тебя, и мы поедем куда-нибудь поужинать.

— Может, сегодня я уже никуда не поеду.

— Нет, — быстро возразил он, — я хочу, чтобы ты поехала.

Уже сгустились сумерки, когда Джейн во второй раз вошла в галерею. Длинная комната была погружена в полумрак, она подошла к выключателю и вдруг заметила в углу мужскую фигуру. Задохнувшись от страха, она остановилась.

— Джон, это ты? — Ответа не было, и она позвала снова: — Кто здесь?

Тень двинулась, Джейн наконец нащупала выключатель, и свет залил комнату.

— Николас! — С криком она прижалась к стене. — Что ты здесь делаешь?

— Джон дал мне ключи.

— Джон?!

— Он сказал, что если я хочу увидеться с тобой, то найду тебя в галерее.

Пока он говорил, глаза Джейн не отрывались от его лица. Она не видела его девять месяцев и была поражена происшедшей с ним переменой, с трудом веря, что этот высокий изможденный человек был тот Николас, которого она знала. Его волосы, которые она помнила темными и кудрявыми, теперь серебрились на висках, вокруг подвижного рта залегли тяжелые складки, вокруг глаз появились морщины. Сердясь на себя, что обратила внимание на эти следы страданий, она отвернулась, исполненная решимости не позволить жалости изменить ее настроение.

— Зачем ты хотел меня видеть?

— А ты не догадываешься? — Его шаги гулко прозвучали в тишине, когда он подошел к ней ближе. — Я люблю тебя, Джейн, ты мне нужна.

Она не ответила, и он заговорил снова, голос был глухой, слова звучали отрывисто.

— Я никогда не думал, что все будет вот так… не видеть тебя, не иметь от тебя вестей… это было мучительно. И каждый раз, когда я думал о ребенке…