И этот страх заставлял меня идти без передышки, я отправлялась в путь на рассвете, валилась с ног ночью. Если мне удавалось добыть еду, я проглатывала ее на ходу. Я хотела уйти оттуда и вернуться домой. Я выросла, пропала та наивность, с которой я начала свое путешествие, – и пришел страх. По ночам меня не покидали кошмары. Во сне я видела только мертвых или падала в головокружительную пустоту. Все, что я помню об этом походе, помимо изнурительного движения вперед – уныние. Физически и морально я чувствовала, что мое мужество закончилось, и не знала, как можно назвать это состояние. «Мы» карабкались, «мы» двигались вперед… этот способ больше не действовал. Я, маленький солдат, плакала, у меня больше не было сил ни оскорблять маминого Бога, ни просить его о помощи.

Я все еще разговаривала с деревьями и птицами, завидовала тому, что там, в небе, они свободны. У них не болели ноги, и я тоже мечтала о крыльях, чтобы эти проклятые ноги отдохнули.

Мне повезло – я наткнулась на человека с тележкой, на которой он вез шкуры животных. Я пропустила его вперед, и мне удалось стащить одну из них. Мои галоши стали совсем жесткими от холодной воды, я сделала стельки, чтобы смягчить удары, а когда стало теплее, шла босиком.

Я встретила вороную лошадь без сбруи, она одиноко паслась. Кто-то, с кем можно поговорить, кому можно сказать, что он милый и хороший. Но я не могла подойти к ней достаточно близко, чтобы погладить. Она пугалась и убегала от меня.

Тогда я села и стала ждать. Это одна из немногих четких картинок, сохранившихся в воспоминаниях об этом периоде. Зеленый луг, вороная лошадь – все просто и красиво. Я протянула ей кусок сухаря, она взяла. Я долго гладила лошадь перед тем, как попробовала сесть на нее верхом. Я упала один раз, потом еще и еще. Она была большой, а я маленькой и слишком усталой, чтобы ухватиться за гриву. В конце концов, мне удалось взобраться на нее, проползти по спине, чтобы усесться поближе к шее, совсем близко к голове.

– Вперед, иди, пожалуйста, вези меня…

Я не знала ни как сидеть на лошади, ни как заставить ее сдвинуться с места. Я обняла ее за шею, ласково разговаривала, и наконец она пошла вперед, медленно, шаг за шагом, с убаюкивающей размеренностью, но когда лошадь решила ускориться, я упала на землю, и мне пришлось снова взбираться на нее. Я думала, что смогу поспать, пока она будет идти вместо меня, но поняла, что нужно сжимать ее бока ногами, чтобы не соскользнуть вниз, и похлопывать ее, чтобы ехать быстрее. Я задремала ненадолго. Лошадь проделала долгий путь и остановилась (чтобы поесть травы), хотя я не просила ее об этом. Настала ночь, животное продолжало стоять, я спала, прижавшись к нему, пока не свалилась в траву. Когда я проснулась, лошади уже не было.

Я продолжила свой путь в одиночестве и в конце концов набрела на железную дорогу. Затем – маленький вокзал. Я нашла укрытие, откуда могла наблюдать за людьми. Как всегда – солдаты, их очень много, а еще путешественники, взрослые и дети. Мое внимание приковано к детям. Они одеты так же плохо, как я, и почти такие же грязные. Они бегут за вагонами, запрыгивают на подножку, протягивают руку пассажирам, удирают под носом у солдат, как неуловимые козлята.

Я наблюдала уже довольно долго, когда на вокзал пришел поезд, и я увидела, как двое мальчишек выбрались из-под вагона и убежали. Значит, была возможность залезть туда и уехать. Но многочисленные солдаты были серьезным препятствием. Я боялась, что не смогу сбежать от них, настолько я была изнуренной.

Поэтому я пошла дальше вдоль железной дороги, чтобы найти другой вокзал. Я знала, куда идти – вслед за поездами, потому что они двигались с востока на запад.

Я не знала, как устроен поезд снизу. Я воображала, что там есть дыра, люк, что-нибудь, позволяющее спрятаться внутри. Следующий вокзал, находившийся довольно далеко от первого, был маленьким и не таким оживленным, там было всего несколько крестьян и ни одного солдата.

Я рванула к последнему вагону нужного мне поезда, спряталась за ним, проскользнула вниз – и не увидела ничего, кроме длинной узкой планки, прикрепленной к днищу. Поезд отходил, поэтому у меня не было времени думать об опасности. Уже на ходу я вцепилась в планку – и начался ад. В лицо мне летели камни, я боялась за свои глаза, поэтому весь путь проделала вслепую, судорожно вжавшись в железо, которое резало руки.

Это был не тот скоростной поезд из тех, что мы видим сегодня. Локомотив издавал ужасный шум, выплевывал клубы черного дыма. Повороты, спуски… Чувствуя, что на спуске скорость увеличивается, я сжимала зубы от страха. Я не должна отпускать руки – если я отпущу, то все будет кончено, меня раздробят огромные металлические колеса. С тех пор как я покинула Украину, я сильно ослабела, и мне приходилось прикладывать нечеловеческие усилия, чтобы удержаться.

Когда поезд остановился, я ужасно испугалась, мои руки свело судорогой, поэтому пришлось буквально отрывать их от железа, чтобы отцепиться. К счастью, я не успела увидеть ничего, кроме земли во время отправления и прибытия. Но я могла представить…

Я почувствовала, что поезд въехал в туннель, шум тогда был просто чудовищный, а когда я рискнула открыть глаза, вокруг было совсем темно.

Может быть, поезд ехал не так уж и долго, но это путешествие отняло у меня столько сил, что показалось просто бесконечным. Я думала, что он шел около двух часов и оставил позади немало километров.

Он остановился всего один раз, я смогла выплюнуть пыль и прочистить нос, глаза ужасно щипало. Но я не решилась вылезти из-под поезда, потому что вокруг было слишком много народу, я видела, как мимо проходят ноги в сапогах – и решила ехать дальше. Я не погибла под колесами, поезд будет двигаться вместо меня, и у меня впервые болели руки, а не ноги.

Состав тронулся, я сжала зубы и руки, не знаю, сколько это продолжалось; наконец он остановился на следующем вокзале. На этот раз я не выдержала. Я упала между рельсами, ведь под последним вагоном меня было не так видно. Я убежала с вокзала, почти ничего не видя вокруг. Мне была необходима вода. Я оказалась на каком-то болоте, отыскала лужу и окунулась в нее головой. Я терла листьями руки и лицо – они были черными, как у трубочиста.

Такой вид транспорта был слишком опасным, слишком утомительным. Руки у меня тряслись, голова кружилась. Я устало поплелась вдоль другой дороги. На следующий день мне улыбнулась удача: я наткнулась на локомотив с тремя или четырьмя небольшими вагонами, вокруг было поле. В последнем некрытом вагоне на полу лежало сено, и я решила, что заберусь внутрь и посплю, неважно, куда идет этот поезд и когда отправится, – я слишком устала.

Внезапно раздались голоса, но к тому времени я уже успела надежно укрыться, зарывшись в сено, и лежала неподвижно. В конце концов поезд медленно тронулся. Я высунула кончик носа из соломы и увидела, как мимо проносятся деревья и поля. Это успокаивало. Стояла хорошая погода, и, если бы я не была так голодна, все было бы просто замечательно. Локомотив замедлил ход, приближаясь к очередному деревенскому вокзалу, и мне пришлось снова прятаться.

Вдалеке слышались голоса, рев скота, который выводили из вагонов. Совсем близко – крики на странном языке, топот животных, потом – внезапный свист в воцарившейся тишине, и поезд отправляется. Так я путешествовала почти целый день.

Я благодарила поезд за то, что он дал мне отдохнуть, пожалел мою спину, мой ноги, если бы только он мог предложить мне кусочек мяса… На последней остановке выгрузили скот, но поезд никуда не поехал. Я дождалась, пока голоса утихнут, а потом быстро выпрыгнула из вагона. Если люди решат забрать сено, меня схватят.

На деревьях я нашла еду: яблоки и даже виноград. По ночам я заходила в деревни, чтобы попить из фонтана, поспать на сеновале или под телегой. И неутомимо шла вперед, чтобы однажды снова очутиться в горах. В мешке лежал запас мяса, которое я нежданно-негаданно обнаружила висящим в сарае, полном бутылок. Я решила, что это задняя нога какого-то животного, потому что в середине там была кость. Само мясо было жестким, темным, но восхитительным, мне так его не хватало, а теперь я обеспечена надолго. И это замечательно, потому что горный пейзаж и голые скалы вселяли отчаяние, а ведь я так надеялась, что пропасти в моей жизни кончились. Я слишком боялась пустоты: если гора была совсем гладкой, без деревьев, мне нужен был хотя бы ручеек, чтобы внушить надежду.