— Уж не думаете ли вы, что меня до восемнадцати лет держали в пеленках? — рассмеялась Агнес. — Поверьте, я была бы хорошей домашней хозяйкой.

— Женой помещика, — поправил Гавриил.

— Домашней хозяйкой, — продолжала Агнес, не давая себя сбить, — потому что я вела хозяйство у отца целых шесть лет, с тех пор, как умерла моя мать.

При последних словах блестящие глаза Агнес затуманились. Помолчав немного, она вдруг весело сказала:

— У вас нет никакого основания так низко ценить дочерей помещиков. В нашем роду женщины всегда были образцовыми хозяйками. Одна из моих теток (у меня их несколько) сейчас в Германии замужем за простым ремесленником и очень хорошо справляется с хозяйством, имея всего одну служанку.

— Как же могло случиться, что ваша тетушка вышла замуж за простого ремесленника? — спросил Гавриил. — Ведь по законам этой страны женщина из рыцарского рода не имеет права выйти замуж; за человека низкого происхождения.

Моя тетя и вышла замуж; за этого человека не по закону, а по своей воле. Юноша этот приходил на мызу работать, тетя тогда была еще молодой, красивой девушкой. В одно прекрасное утро они оба исчезли, как в воду канули. Лишь через год родственники узнали, что тетя в Германии стала женой простого ремесленника. С тех пор наша родня отказалась от бедной тети и не признает ее своей родственницей. Отец мне строго-настрого запретил при нем произносить ее имя. Это меня огорчает — я еще с детства помню, что тетя была красивая и добрая женщина и я ее ужасно любила. Не понимаю, как она могла совершить такой тяжкий поступок; ведь это страшный грех — против воли бога и всей семьи выйти замуж; за низкого человека!

— Разве это был такой уж низкий человек?

— По натуре он таким не был, но ведь он низкого происхождения и все же осмелился рассчитывать на благосклонность девушки из высшего сословия. Разве это не низкий поступок?

— Самый настоящий грабеж и разбой, — холодно подтвердил Гавриил и с аппетитом принялся за еду. Агнес проглотила два-три кусочка, но пища показалась ей невкусной; у нее вдруг пропал аппетит. Она продолжала:

— В нашей семье только я одна время от времени тайком подаю ей весточку и получаю от нее ответ. Я не оправдываю ее ошибку, я считаю это большим грехом, но…

— Разве это не умаляет вашего уважения к тетушке?

— Моей любви к тете это не умаляет. Я могла бы ей простить еще много грехов, пока сохраняются дорогие для меня воспоминания. Правда, ее поступок мне понятен. Ведь она совершила ошибку ради любви, и тот, кто ее соблазнил, был, по крайней мере, чистый немец, красивый и благовоспитанный юноша; его самым искренним стремлением было и по сей день осталось — сделать тетю счастливой. Но мне совершенно непонятно, как девушки высокого происхождения могут выходить замуж; за эстонских или латышских крестьян, как здесь не раз случалось в эти страшные военные годы.

— Беда заставляет, — улыбнулся Гавриил.

— Даже в самой большой беде человек не должен унижать себя в своих собственных глазах! — воскликнула Агнес, и щеки ее запылали.

— Вы еще не испытали самой большой беды, фрейлейн Агнес.

— Против самой большой беды есть средство — добровольная смерть!

— Смерть — горькое лекарство, фрейлейн Агнес.

— Я скорее бы умерла тысячу раз, чем…

— Чем стали бы женой эстонского или латышского крестьянина, — подхватил Гавриил, так как Агнес не находила подходящих слов.

— Чем сделала бы что-нибудь такое, что сама считала бы неправильным, — с суровой серьезностью добавила Агнес.

У Гавриила появилось такое чувство, будто холодный ветер пахнул ему в сердце и в нем что-то застыло.

«Очень хорошо, — подумал он, — что все это я слышу из твоих собственных уст. Я считал тебя холодной и гордой, но иногда в твоих глазах отражается нечто такое, что противоречит всем моим суждениям и порождает мечты. Впредь буду осмотрительнее. Жаль, что она даже в мужской одежде так прекрасна и чиста, что голос ее так нежен и пленителен. Иначе я бы ее отчитал как следует».

— Господин Габриэль! — сказала Агнес после короткого размышления.

— Опять «господин Габриэль»!

— Я не могу иначе к вам обращаться; по-моему, вы — господин. Но разве это не удивительно, что я досих пор не знаю, кто мой случайный спутник? Вы даже не назвали мне своего полного имени.

— К чему? — сказал Гавриил, пожимая плечами. — Я не из вашего общества, фрейлейн фон Мённикхузен, и не могу остаться вашим знакомым. Дня через два мы, бог даст, доберемся до Таллина и сразу расстанемся — мы ведь и встретились случайно.

— Расстанемся? Почему вы хотите, чтобы мы расстались? — спросила Агнес, оторопев.

— Я боюсь, что если бы вы узнали, кто я, то немедленно прогнали бы меня и прокляли тот час, когда вынуждены были со мной пуститься в дорогу.

— Ну, мы еще посмотрим, — сказала Агнес улыбаясь. — Кто же вы такой?

— Большой грешник, — холодно ответил Гавриил. — Самый низкий из людей, ибо в моих жилах течет крестьянская кровь.

Гавриил ошибался, полагая, что эти слова, как удар грома, поразят гордую рыцарскую дочь. Вначале Агнес, действительно, немного испугалась, но уже через минуту с ласковым недоверием посмотрела Гавриилу в глаза и, улыбаясь, сказала:

— Вы шутите?

Гавриил решил, что нужно действовать резче: он испытывал странное желание показать высокородной девице, что он гордится своим низким происхождением.

— Я не только из крестьянского сословия, — сказал он жестко, — но моя мать, кроме того, была дочерью эстонского крестьянина, то есть крепостного, так что я потомок крепостного раба.

— Почему вы стараетесь себя принизить? — спросила Агнес слабым голосом.

— Я вовсе не стараюсь себя принизить, — сухо возразил Гавриил. — Вы желали знать, кто я такой, и я исполняю ваше желание. Вы глубоко ошибаетесь, думая, что я стыжусь своего происхождения. Нисколько! Я горжусь тем, что в моих жилах течет кровь доблестного, но несчастного народа. Разве может быть для меня позором то, что предки мои были насильственно обращены в рабство? Если человек без всякой вины попадает в тюрьму, разве это позорно? Вы сами еще вчера были богаты и свободны, как королевна, а сегодня вы несчастная беженка — так разве вы себя за это презираете? Мои предки отважно сражались за свою свободу, и дух вольности и поныне не угас в их потомках. Мой дед возглавлял тех крестьян, которые шестнадцать лет тому назад были грозой для немецких рыцарей. У вас есть причина еще сильнее ненавидеть меня, чем презирать. Ведь это от руки моего деда пал в битвепри Колувере отец вашего жениха, Иоган фон Рисбитер. Крестьяне тогда не добились успеха. Они проиграли битву, дед мой попал в плен и по приказу вашего отца был, как мятежник, предан мучительной смерти.

Агнес широко раскрытыми глазами взглянула на Гавриила и произнесла, бледнея и запинаясь:

— Вы знали все это и все-таки… все-таки спасли мне жизнь!

— Я не сражаюсь с женщинами, — с улыбкой ответил Гавриил.

— Вы должны были бы жестоко меня ненавидеть! — воскликнула Агнес, скрестив руки на груди.

— Нет, я не питаю к вам никакой злобы. Я охотно спас бы вас из во сто раз большей беды, но полагаю — как вы и сами теперь видите, — что я могу быть вашим… знакомым только пока это крайне необходимо. Но чтобы вы окончательно убедились, насколько я заслуживаю вашего глубочайшего презрения и ненависти, выслушайте и еще кое-что: мой отец был русский, и всего несколько недель назад я сам состоял в русском войске, то есть был врагом вашего народа и орденского государства.

На лице Агнес бледность сменилась краской.

— Значит, вы все-таки.. — пролепетала она, словно умирающая.

— Что?

— Тот, за кого вас принял юнкер Рисбитер…

Русский шпион? — закончил Гавриил, слегка покраснев. — Нет, я не шпион, не изменял я и своей родине. Я честно сражался против немцев и шведов, и я так же искренне желаю, чтобы владычество их в этой несчастной стране кончилось. Жизнь населения этой страны не может стать хуже, чем была под тяжелой рукой немцев, а под властью Москвы могла бы улучшиться, ибо царь Иван Васильевич, прозванный Грозным, правда, очень крутого нрава, но народ его свободен 24и перед суровостью царя трепещут прежде всего упрямые бояре, в то время как простой народ может жить в мире и благоденствии. Московские цари — большие ценители просвещения, поэтому они уже давно стремятся завладеть прибалтийскими землями и гаванями как воротами к западноевропейскому просвещению, и рано или поздно эти земли перейдут к ним. Тот, кто помогает русским в осуществлении этих намерений, сокращает бедствия нашей несчастной родины и приближает мирные, счастливые времена. Гавриил произнес эти слова звучно, почти торжественно, как пророчество, и во взгляде его сверкнул огонь подлинного вдохновения.