— Русских там уже нет?

— Конечно, нет, — ответил Гавриил улыбаясь, — иначе ваш покорный слуга едва ли предстал бы перед вами без единой царапины. Но почему вы вышли из леса, фрейлейн Агнес?

— Мне наскучило ждать и очень хотелось посмотреть, что сталось с нашей мызой. Нельзя ли нам сейчас пойти туда?

— Нет, фрейлейн Агнес, не делайте этого, — серьезно возразил Гавриил. — Я понимаю, вам тяжело расстаться с родным домом, но ваше нежное сердце не смогло бы без потрясения перенести это страшное зрелище. К тому же русские могут неожиданно вернуться.

— А там действительно так ужасно? — тихо спросила девушка.

— Да, ужасно. Погибло много мызных людей.

— Среди убитых есть и рыцари и… женщины? — со слезами на глазах спросила Агнес.

Этот вопрос, сам по себе вполне естественный, почему-то заставил Гавриила нахмуриться. Он ответил сухо.

— Из рыцарей пало трое-четверо, в том числе и юнкер Дельвиг. Из женщин никто не погиб: они либо все бежали, либо русские увели их с собой. Мыза и лагерь разгромлены, строения превращены в дымящиеся развалины. Мне пришлось обшарить все углы и закоулки, пробираться между грудами тлеющих головней, пока я, наконец, не разыскал то, что нам необходимо: хлеб, мясо и — не пугайтесь! — костюм мальчика. Да, фрейлейн Агнес, времена так изменились к худшему, что вы должны будете переодеться мальчиком: женской одежды я не нашел, да она и не очень-то годилась бы для бегства. В этом узле вы найдете все, что вам нужно, чтобы подкрепить силы и изменить вашу внешность. Но прежде всего пойдемте в глубь леса.

Молча, потупив глаза, последовала Агнес за своим спутником. В лесной чаще Гавриил опустил узел на землю и отошел далеко в сторону. Когда он немного погодя возвратился к прежнему месту, перед ним оказался красивый мальчик в одежде немецкого покроя. Платье было ему узковато, но все же очень к лицу; и мальчик, казалось, это сознавал — глаза его сияли счастливым блеском, щеки покрывал густой румянец. Гавриил должен был втайне признаться, что «надменная рыцарская дочь» принадлежит к числу тех немногих людей, которых не платье красит, а которые сами украшают собой любую одежду.

— С добрым утром, юнкер! — воскликнул Гавриил весело. — Как вас зовут?

— Юнкер Георг.

— Отлично. Вы и будете юнкером Георгом, пока мы не доберемся до Таллина, а я буду вашим смиренным слугой Габриэлем. Если нам на пути встретится кто-нибудь, у кого будет сила и право принудить нас назвать себя, вы будете юнкером Георгом фон Мённикхузен, а я мызным слугою Габриэлем, которого назначили вашим оруженосцем. А если мы вдруг столкнемся с разбойниками — я буду бедным, но честным крестьянином, а вы моим младшим братом Юри, для которого я украл немецкую одежду. Было бы удивительно, если бы два таких молодца, как мы с вами, не сумели выбраться из беды. Я немного владею мечом, а у вас, чтобы вы могли защищаться, останется пистолет. Надеюсь, вы не боитесь выстрела?

— Я попадаю в птицу на лету, — с гордостью сказала Агнес. — Не забывайте, господин Габриэль, что я дочь военачальника и выросла среди воинов.

— Верно, верно, вы уже раньше мне об этом говорили. Я очень рад, юнкер Георг, что вы бывалый воин, закаленный в боях, но помните, что я не «господин Габриэль».

— А кто же вы?

— На несколько дней — ваш слуга, которому вы должны говорить «ты».

— Но как я могу говорить вам «ты»?

— А почему бы вам этого не делать?

— Вы совсем не похожи на слугу. Боюсь, что если нас увидят вместе, то подумают, что вы рыцарь, а я ваш оруженосец.

Мы, к сожалению, не можем утверждать, что эти слова девушки и восхищенный взгляд, которым она окинула стройную фигуру своего спутника, как-либо уязвили сердце Гавриила.

— Я боюсь, что такая мысль вряд ли пришла бы кому-нибудь в голову при виде нас, — сказал Гавриил улыбаясь. — Я так же похож; на рыцаря, как ворон на ястреба.

— Разве вы не рыцарского происхождения? — простодушно спросила Агнес.

— Нет, — сухо ответил Гавриил и, заметив, как ему показалось, на лице Агнес оттенок сожаления, еще суше прибавил: — Вы, наверное, скоро убедитесь, что я рожден быть слугой. Когда вы скажете мне три раза «ты», то сами удивитесь, как это в первую же минуту не пришло вам в голову. Давайте попробуем. Какое приказание даст мне милостивый юнкер?

— Хорошо, Габриэль, — сказала Агнес, слегка откинув голову назад, — возьми узел на плечи и пойдем дальше.

— Вот так, правильно, — одобрительно произнес Гавриил, выполняя приказание.

— Слуга не имеет права ни хвалить, ни осуждать своего господина, — заметила Агнес улыбаясь.

— Прошу прощения! Впредь я не открою рта, пока милостивый юнкер не прикажет.

Выбравшись из зарослей, они вышли на тропинку, тянувшуюся через леса и болота к северу. Местность была пустынна, редко попадались здесь следы человека. На более открытых местах путникам кое-где бросались в глаза клочки желтеющих нив и пепелища деревень; от крестьянских лачуг оставались лишь черные головешки, а жители, по-видимому, из страха перед мызными людьми, давно уже бежали в леса или города. И все же ландшафт не казался безжизненным и печальным, потому что солнце ласково сияло на ясном голубом небе, пели птицы и природа зеленела в своем пышном летнем убранстве. По мнению Агнес, это было очень веселое бегство. Изредка, когда ей вспоминалось несчастье отца, разгром Куйметса и гибель родственника Дельвига, на глазах ее появлялись слезы, но ненадолго. Чудесная песня радости непрестанно звучала основным тоном в ее сердце, но Агнес стыдилась ее, старалась быть серьезной и молчать, хоть и испытывала горячее желание слушать голос Гавриила, вести с ним задушевный разговор и даже шутить. У Гавриила тоже было такое желание, но он не хотел нарушить добровольно взятое на себя обязательство — быть только слугой. Ему приходилось довольствоваться тем, что он время от времени посматривал исподлобья на юнкера Георга, лицо которого, как розовый бутон, выглядывало из-под широкополой шляпы.

— Габриэль! — робко сказала Агнес немного погодя.

— Что угодно юнкеру Георгу?

— Я… я не могу выполнить договор.

— Какой договор?

— Я не могу говорить вам «ты» и вообще разговаривать с вами, как со слугой. Какой вы слуга? Вы совсем не похожи на слугу.

— Как так? Уж не провинился ли я в чем-нибудь, не был ли я, чего доброго, дерзким?

— О нет, нет! Но я не желаю, чтобы вы слишком унижались передо мной. Если это будет необходимо, мы сможем снова вспомнить наш уговор, и я обещаю быть таким гордым и суровым юнкером, каким вы только захотите меня видеть. Но пока в этом ведь нет нужды, и… одним словом, я хочу побеседовать с вами как с веселым товарищем и о многом, многом вас расспросить.

«А-а! — подумал Гавриил. — Рыцарской девице наскучило молчать, и она готова, если нет под рукой ничего лучшего, поболтать и с человеком, стоящим ниже ее». — Спрашивайте, фрейлейн Агнес, — сказал он вслух.

— Мой первый вопрос таков: не можем ли мы немного отдохнуть и позавтракать? Здесь такая славная полянка, что было бы жаль пройти мимо, не посидев на ней.

— Этот вопрос заслуживает серьезного внимания, — сказал Гавриил и тотчас же сбросил узел с плеч. Сам он растянулся на траве и стал с удовольствием наблюдать, как Агнес проворно развязывает узел и вынимает копченое мясо и огромную ковригу хлеба.

— У вас есть нож.? — спросила Агнес.

— Да, есть, но берегитесь, чтобы не порезать себе пальцы, — сказал Гавриил и подал ей блестящий острый кинжал, серебряная рукоятка которого была покрыта искусной резьбой и украшена драгоценными камнями. Гавриил сам взял бы на себя труд порезать хлеб и мясо, но не решался: слишком уж приятно было смотреть, как гордая дочь рыцаря приготовляет завтрак.

— О, какая прелесть! — воскликнула Агнес, разглядывая нож. — Откуда он у вас?

— Память о хорошем человеке, — коротко ответил Гавриил. — Но кто вас научил так искусно резать хлеб, фрейлейн Агнес?