Мосье Каню сдался и с кислой физиономией наблюдал, как я разделался с его бакенбардами и усами. Я не слишком старался и, оставив бритву, велел Жану самому подчистить оставшиеся кустики.

– И что на вас нашло, сударь? Что за прихоть такая-с?!

– Ты должен непременно сменить платье, – сказал я. – Вот куда твое «р» грассирующее деть, ума не приложу. Самое лучшее, чтобы ты в ближайшее время держал язык за зубами.

– Да что-с стряслось, сударь? – едва ли не плакал Жан.

Он привстал со стула и, вытянувшись к зеркалу, подчищал бритвою подбородок.

– Этот пан Гржиновский, – промолвил я. – Он сидит там, в гостинице, с ножом под лопаткой.

– Как? – безразличным тоном переспросил французишка.

– С ножом под лопаткой, – повторил я.

Смысл сказанного дошел до Жана. Он плюхнулся на стул и воскликнул:

– Как?! Вы убили-с его?!

– Тише! Тише! – возмутился я. – Кто его убил, еще не придумали. Но тебя там очень хорошо запомнили.

– А-а… э-э,.. – протянул мосье Каню.

– Сам виноват, нечего было чаевыми разбрасываться! И это твое картавое «р»! – объяснил я.

– Эх, сударь, я столько лет вам служу-с! А вы?! Вечно вы надо мною шутить изволите-с! – завел старую шарманку Жан.

Я развел руками, похлопал его по плечу и сказал:

– Зато я тебя не держу. Можешь ехать к мадемуазель Мими.

– Благодарствуйте, сударь. Что-то-с не хочется, – пробурчал Жан.

– Нет уж, братец, поедешь, – ответил я.

На следующее утро я нанял крытую коляску и велел мосье Каню править лошадьми вместо кучера. Он по обыкновению вытянул губы трубочкой и повел ими вправо, словно рассчитывал ущипнуть себя за правый ус. А как теперь он остался без усов, так вследствие своей ужимки каналья сделался похожим на криворылого селезня. Я рассмеялся, а Жан отправился исполнять приказ.

– Поезжай ко вчерашнему трактиру, – велел я. – Остановишься, чуть-чуть не доезжая до парадного.

– Барин, сударь вы мой, – взмолился французишка. – Что если нас опознает-с кто-нибудь?

– Не нас, а тебя, – ухмыльнулся я. – Отправят в околоток.

Коляска остановилась, и я принялся наблюдать за входом в гостиницу. Французишка ерзал на козлах, наверное, в каждом встречном мнился ему разоблачитель. Время от времени кто-то входил и выходил, ничего примечательного в этих людях не было, и я не знал, увенчается ли моя затея успехом, да и плана продуманного не имел. Всматриваясь в очередное лицо, я гадал, кто он, обладатель физиономии – постоялец гостиницы или гость мадемуазель Мими?

Мимо проезжали открытые коляски, доносился девичий смех, блестели озорные взгляды. Барышни в легких, летних одеждах вдохновенно флиртовали со столичными повесами. Я любовался и думал: а если сказать кому-нибудь из них, что именно в эти минуты здесь в двух шагах от них разыгрывается драма и эта драма непременно отзовется на их судьбах? Вот и вчера кто-то проходил мимо, смеялся, барышням любезности говорил в тот самый момент, когда убийца всаживал нож под лопатку Гржиновскому. Генерал Вилсон задумал установить наблюдение за французским агентом, но, видимо, просчитался. Связник шпиона оказался хитрее и жестче, получил нужные сведения и оборвал нить.

К гостинице подъехала карета. Дородный господин спустился на землю и прошел в сени. Через минуту появился заспанный отрок, тот самый, что накануне обслуживал нас. Он распахнул дверь, ногою заткнул под нее кирпич и взялся перетаскивать багаж из кареты. Управившись с чемоданами, мальчишка отправился вверх по улице по своей какой-то надобности.

– Извозчик, ну-ка догони его, – велел я Жану. – Заберем мальчишку и сделаем круг!

Мосье Каню тронул вожжи, коляска покатила, и мы поравнялись с плетущимся отроком. Я приоткрыл дверцу, схватил подростка за ухо и втащил в коляску.

– А-а! – взвыл он.

– Тихо сиди! – шикнул я, пихнув пленника на сиденье напротив себя.

– Вы?! Вы?! Это вы?! – воскликнул он, потирая ухо, и вдруг заверещал. – Тятенька! Отпустите меня!

– Тихо! – повысил я голос и придавил мальчишку шпагой в ножнах.

Он округлившимися глазами посмотрел на меня, затем на ножны и притих.

– Так-то лучше, – произнес я. – Ну и что ты раскричался: вы?! вы?!

– Это же вы! Вы были у поляка-то, – страшным шепотом выдавил мальчишка и перекрестился.

– Что ты несешь?! – с угрозой в голосе спросил я. – Мы были у мадемуазель Мими…

– У мадемуазель? – переспросил подросток, глядя на меня с недоверием. – Так она же на другой половине квартируется! И у нее был господин Захарьин…

– Замолкни! – велел я. – Отвечай на вопросы. Если расскажешь все без утайки, я тебя отпущу! Будешь врать, отправлю на дыбу! В Преображенский приказ! Понял?

Мальчишка закивал с рабской поспешностью, и я опустил шпагу.

– Что за поляк? Что ты знаешь о нем? – спросил я.

– Шляхтич, пан Гржиновский, – сказал отрок. – Убили его!

– Кто приходил к нему? Запомнил? – я повысил голос.

– Никто, – парнишка задрожал. – Вот только…

Он умолк, вытаращив на меня испуганные глаза.

– Мы? – закончил я.

Он кивнул и всхлипнул.

– А до нас?

Мальчишка отрицательно помотал головой.

– Вот только господин, что был с вами, – промямлил отрок.

– Какой господин? – спросил я.

– В красном сюртуке. Англичанин, – пояснил мальчишка. – Он был вместе с паном Гржиновским, когда пан только-только прибыл…

Вилсон! Тоже мне конспиратор! А как переживал, как переживал: нужно уходить! немедленно! иначе нас запомнят и опознают! А сам присутствовал еще при заселении шляхтича в гостиницу.

И тут меня осенило! Французского агента убили по приказу генерала Вилсона. Англичанин получил все, необходимые ему, сведения, взамен помог Наполеоновскому шпиону выполнить свою миссию, попутно создал впечатление, что искренним образом намеревался передать наблюдение за лазутчиком российским властям, а сам расправился с использованным агентом и меня использовал для обеспечения собственного алиби. Хитер! Ничего не скажешь!

Коляска сделала круг, и я выпустил мальчишку на том же месте, где и подхватил. Оказавшись на воле, он обиженно зыркнул на меня, шмыгнул носом и поплелся дальше по своей надобности.

А я подумал, что с Вилсоном мог и ошибиться. Когда мы застали шляхтича с ножом в спине, уж больно неподдельной была паника англичанина.

Я выглянул в окно. Фигурка гостиничного служки маячила в конце квартала.

– Извозчик, ну-ка догони его еще раз! Сделаем второй круг! – приказал я.

И вновь, едва коляска поравнялась с мальчишкой, я схватил его за ухо и втащил внутрь.

– А-а! – завопил он истошным голосом.

Пришлось не только придавить его шпагой, а еще и по губам дать – чтоб замолчал.

– На дыбу тебя, на дыбу, – пообещал я.

– Ваше высокопревосходительство… ваше сия-а-ательство, – запричитал он. – Я же все… все… как на духу…

– На духу – не на дыбе!

– Все! Все расскажу, – уверял меня мальчишка.

– Что же поляк твой, так и просидел безвылазно в номере, пока его не зарезали? – спросил я.

– Как же-с?! Выходил, обедать выходил, в общей зале кушать изволил…

– С кем он обедал? Говорил о чем? – напирал я с вопросами.

– Один был, один. Ни с кем не говорил… За обед заплатил…

Последние слова мальчишка произнес с некоторым неудовольствием, словно за покойным должок остался.

– А что, за что-то не заплатил? – удивился я. – Вы же, шельмы, за постой вперед берете!

– За постой, – кивнул он. – А за вино не заплатили!

– Какое вино?

– То вино, что заказывали, когда вы изволили мадемуазель Мими навестить, – парнишка неожиданно осмелел, в голосе появилась заносчивость. – Хранцуз, что с вами был, самую дорогую бутылку взял. Платим, сказал, в двойном размере, только, говорит, на номер запишите…

– Вот как, – удивился я.

– Только номер-то хранцуз указал не мадемуазель, а шляхтича, – обиженным голосом закончил мальчишка.

– Да с чего ты решил, что он француз? – воскликнул я.