Снежно-серая жижа, жирным слоем разлитая по тротуару, затекала в швы обуви; грязными дырами темнели на газонах островки проталин, надрывно каркало воронье и низко, почти касаясь земли, темнело безрадостное застиранное небо. Хлюпающую и чмокающую на все лады грязь мостовых рассекали упругие протекторы автомобилей, эта ледяная каша волной откатывалась в разные стороны и тут же стекалась обратно.

Шагая по этой хляби, Светлана с горечью размышляла о том, что все в этом мире предначертано заранее и счастье, даже если оно и существует, знает не все адреса и заходит не в каждый дом. Тот, кто отмерял на ее долю счастье и беду, видимо, ошибся, расплескав радость и удачу по дороге и наполнив ее мерку тоской и печалью. Слишком мало было в ее жизни счастья, слишком дорогой ценой расплачивалась она за каждую встречу с ним.

Вспоминая глаза дочери, погасшие, неживые, Светлана до крови прикусывала губу, боясь расплакаться или закричать. Сейчас, после того как дочь, не выдержав щемящего одиночества, переехала к ней, они были совсем рядом, но помочь Аленке она была пока не в силах. К смерти любимых невозможно привыкнуть, ее нельзя ни обойти, ни победить, ее можно только пережить, а для этого нужно время.

Долгими ночами, ворочаясь с боку на бок, она пыталась вспомнить те мгновения, когда и в ее доме бывало счастье. Но то ли гостило оно слишком редко, то ли было это слишком давно. Все прошло сквозь пальцы сжатых ладоней водою прожитых дней, оставив в сердце влажный след непролитых слез и гулкую пустоту звенящего одиночества.

Залитый холодной мутной жижей чуть ли не по колено, город тонул в грязи и неряшливости, а в глубине аллей лесопарка все еще хозяйничала зима, поддерживая из последних сил видимость опрятной рождественской картинки. Еще несколько дней назад по обочинам расчищенных дорожек стояли сугробы, напоминающие высоко взбитые, добротные пуховые перины, и вот теперь, оседая, они темнели и проливались талой водой.

Воробьи, обрадовавшись нежданному теплу, купались в этих лужах, ныряя в теплые потоки чуть ли не с головой и захлебываясь в восторженном чириканье. Накричавшись до хрипоты и вымокнув до последнего перышка, они вылезали из одной лужи, чтобы тотчас же упасть в другую. Пьяные и дурные от тепла и поднятого ими же самими оглушительного шума, они не замечали ничего вокруг, упиваясь счастьем, выпавшим на их воробьиную долю так неожиданно и так щедро.

– В городе совсем весна, а здесь еще снег лежит, я бы не сказал, что жарко, – проговорил Анатолий, поеживаясь и поправляя на шее шарф.

– Тепло, – беспечно отозвалась Ксюха.

– С носа потекло, – отпарировал Толя. – Ты бы застегнулась, а то после такого тепла обычно лечатся от насморка.

– Да ладно тебе бурчать, – недовольно произнесла Ксюха, беря Анатолия под руку и пряча свою ладошку поглубже в складки его рукава.

Подстраиваясь под его широкие шаги, она раздумывала, с какой стороны подойти к важному вопросу, занимавшему ее последние несколько дней, но разговор, переливаясь из пустого в порожнее, к серьезной беседе не располагал, и Ксюха нервничала. Воробьи, ручейки и прочая дребедень – все это замечательно, но она не для того портила дорогую обувь, шатаясь по щиколотку в ледяной грязи, чтобы тратить время на подобные сантименты.

Помимо птичек и непролазной водищи были более важные вещи, но Анатолия, настроенного на романтическую волну, подвести к чему-то путному было сложнее, чем ей представлялось вначале прогулки. Как только она приступала к интересующей теме, он находил повод полюбоваться очередной глупостью, сбивая весь настрой.

Прогулка подходила к концу, и в отдалении аллеи уже появился просвет, ведущий из парка в город, когда Ксюха, решительно вздохнув, взглянула на Анатолия и проговорила:

– Толь, я хотела сказать тебе что-то очень важное, – торжественно начала она, искоса поглядывая на мужа и стараясь определить, какое впечатление произведут на него ее слова.

– Жизнь, как всегда, дала трещину, и денег осталось всего два чемодана? – покосился на жену он.

– Не ерничай, – недовольно одернула она, и Толя почувствовал, как ее ладонь, уцепившаяся за рукав его куртки, сжалась. – Все гораздо серьезнее.

– Для тебя есть что-то серьезнее денег? – искренне удивился он.

– Толя, – негромко произнесла она, решив не обращать внимания на его укол. Разговора не выходило, а времени на то, чтобы лить воду, у нее не было. Скользя, словно ртуть по гладкой наклонной поверхности, Толя пытался уйти от серьезного разговора, но Ксюху такой поворот событий не устраивал. – Я не знаю, как ты к этому отнесешься, – нервно выдохнула она, – поэтому мне немного не по себе.

– О чем ты говоришь? – напрягся он. Замедлив шаги, он остановился и с интересом посмотрел на жену.

– Дело в том, что через несколько месяцев у нас будет ребенок, – не спеша сказала она, старательно подбирая слова и не сводя взгляда с лица Анатолия.

– Ребенок? – Брови Толи изумленно поползли вверх. – В каком смысле ребенок? – глупо переспросил он.

– В прямом. А какой еще может быть смысл? Наш ребенок, мой и твой. – Голосок ее прозвучал немного обиженно и слегка тревожно.

Оксана смотрела на Анатолия, с беспокойством ожидая его реакции, но он, застыв, точно соляной столб, стоял и смотрел ей в лицо, не то с удивлением, не то с осуждением.

– Наш ребенок? Вот как?- выдавил из себя он.

– Толь, я что-то не пойму, ты рад или нет? – Глаза Ксюхи смотрели на мужа требовательно и вопрошающе. Его колебание не входило в ее планы. Ни рыба ни мясо, теленок, честное слово, да и только!

– Ребенок… – еще раз повторил он, будто не в силах осознать свалившееся столь внезапно неожиданное известие. Не зная, как отреагировать, он умолк, переваривая услышанное. – Ксюха… – растерянно проговорил он, – я не знаю, что тебе сказать.

– Скажи хоть что-нибудь, – обиженно и зло прошептала она. Эта мямля могла разрушить все, чего она добивалась с таким трудом много месяцев. Надо же, он не знает, что сказать! Да он от радости должен был бы чокнуться, как те глупые воробьи, валяющиеся в лужах!

– Извини, я просто растерялся, обычно вопрос о ребенке в семье решают сообща, – машинально произнес Анатолий, глядя куда-то вдаль. – Конечно, я рад за тебя. – Голос его был ровным, не выражающим ни одной эмоции.

– Только за меня? – невольно воскликнула она.

Прислушиваясь к интонациям мужа, Оксана сразу почувствовала, что тот от новости не в восторге, но другой реакции она и не ожидала. Во-первых, у него уже было двое, так третий ему ни к чему, а грудной ребенок для Толика просто равносилен катастрофе. Из отрывочных сведений о его прежней жизни Ксюша поняла, что, мягко сказать, муж не одобряет появление детей в принципе, а собственных – в особенности. Хнычущие и мокрые карапузы, требующие внимания и заботы, никогда не входили в круг его интересов и забот, даже когда по молодости у него еще были силы и здоровье.

Во-вторых, появление ребенка грозило дополнительными проблемами, которых Толик просто терпеть не мог. Мало того что вскоре Ксюхе придется уйти с работы, а Толе одному содержать всех, так еще на горизонте сам собой вырисовывался и квартирный вопрос. Мыкать горе по чужим углам с грудным ребенком на руках глупо, когда есть собственная жилплощадь, к тому же на сегодняшний день пустующая.

Честно говоря, ребенок Ксюхе был совсем ни к чему, в этом она была с Анатолием солидарна, но заветный квартирный вопрос иначе разрешиться не мог. Что ж, в каждой проблеме есть свои издержки, и если платой за московскую прописку будет маленькое писклявое существо с грязной попой, то быть посему.

Теперь, как бы ни повернулось дело, Толику деваться некуда. А что он думал, если ему, старому пню, ни черта не нужно и если он не собирается делать никаких телодвижений в ее сторону, она должна сидеть сложа руки и тратить свои драгоценные годы на такого истукана, как он? Как бы не так! Под лежачий камень вода не течет! Ах, мы оскорбились, мы такие из себя возвышенно-утонченные! Он, видите ли, был не в курсе, с ним (подумайте только!) не посоветовались. Ничего, проглотит, я еще ему водички подам, чтобы со свистом проскочило. А то, что отец ребенка не он, ему знать ни к чему. Правильно говорят, меньше знаешь – спокойнее спишь.