– Когда окончится вся эта неприятная история с деньгами, ты отправишься домой, к матери, независимо от того, хочется тебе этого или нет, и пообещаешь мне, что в следующий раз уйдешь из дома только тогда, когда станешь самостоятельным мужчиной, способным не только на эксцентричные выходки и громкие слова. Самостоятельность – это даже не материальная независимость от родных, это нечто большее, на что способны далеко не все, – уверенно проговорила она и громко выдохнула, пытаясь восстановить сбившееся от быстрой ходьбы дыхание.

– Бабуль, ты не торопись, – проговорил Володя, заботливо поддерживая старую женщину под руку и внимательно вглядываясь в ее лицо.

– В моем возрасте торопись не торопись, результат одинаковый: все равно всех задержишь, – чуть слышно проскрипела она, и Володя увидел, что Нестерова смеется.

– Бабуль, ну как ты можешь?! – сердито произнес он.

– Да ты не фыркай, Вовчик, это все дело житейское, – ответила она. – Знаешь что, пожалуй, дальше я не пойду, ты отправишься один. Иди и ничего не бойся, все будет так, как я тебе сказала. – И, проведя ладонью по непослушным вихрам внука, она стряхнула с его волос нападавшие снежинки.

– Хорошо, бабуль. Когда все закончится, я приду в сквер, ты жди меня там, – решительно проговорил он и широкими шагами направился через дорогу, к киоску, около которого была назначена встреча с Серегой.

Поперека еще не было, и Володя, забравшись под козырек автобусной остановки, стал дожидаться его прихода. Народа было много, видимо под самый Новый год у всех набралась масса неотложных дел, переносить которые в следующий не хотелось. С пакетами и коробками люди штурмовали подножку автобуса, тесня, подталкивая друг друга и уговаривая пройти в середину салона. Маршрутные такси проскальзывали, не останавливаясь, несмотря на убедительные просьбы желающих, стоящих на кромке проезжей части и отчаянно сигнализирующих руками.

В нескольких метрах, за остановкой, раскинулся елочный базар. Почему-то в этот год москвичи не спешили покупать лесных красавиц, предпочитая им искусственных близнецов. То ли цены были поднебесными, то ли не хотелось потом подолгу выковыривать из паласа иголки, но елочный бизнес в этом году оказался почти убыточным. Самые хитрые ждали сегодняшнего вечера, когда, побросав свой живой товар, елочные «бизнесмены», махнув на все рукой, отправятся восвояси, и продавцы, рассчитывавшие на баснословные прибыли, скучали в гордом одиночестве, с разочарованием посматривая на потенциальные кошельки, пробегающие мимо них.

– Привет, дружище! – замечтавшись, Володя не заметил, как рядом с ним на скамейке оказался Поперек. – Принес? – Серега внимательно посмотрел на Володю, и тот отметил, что взгляд его знакомца стал необычайно цепким и требовательным.

– Принес, – кивнул мальчик и показал глазами на небольшой полиэтиленовый сверток, который держал в руках. – Слушай, Поперек, давай поговорим с Шамилем, ну не зверь же он, должен понять, что мы ни при чем.

– Чего зря языком молоть, – возразил Сергей. – Все, что было можно, я ему объяснил, но он требует денег, и ему наплевать на все остальное. Давай, я разберусь. – И он протянул руку за пакетом.

– Почему ты не хочешь взять на встречу с Шамилем меня? – Володя посмотрел на Сергея, ожидая ответа и не выпуская пакета из рук.

– Ты мне что, не доверяешь? – жестко сказал тот, и глаза его недобро сверкнули. – Между прочим, я тоже на тридцать кусков попал! Знаешь что, не лез бы ты в это дело, Шамиль, если что не по нему, хуже зверя становится. Уж лучше я один попаду под его горячую руку. Если б ты ко мне не зашел, сидел бы сейчас дома и чай с бубликами попивал. Ладно, пусть от Шамиля мне одному достанется, достаточно того, что тебе пришлось деньги искать. Да ты не волнуйся, я все утрясу, он мужик вспыльчивый, но отходчивый, так что если все бабки вернем, он прижимать не станет.

– А может, передумаешь? – Володя посмотрел в глаза Сергею, ожидая, что в них мелькнет слабая искра если не раскаяния, то хотя бы сомнения.

– Ты что, учить меня надумал? – резко бросил он, взбешенный внезапно возникшим препятствием. – Я еще услугу ему оказываю, собираясь под танк в одиночку лезть, а он мне мораль читает. Давай деньги и отчаливай на все четыре стороны. И чего ты на мою голову свалился, из-за тебя все неприятности! – выкрикнул он, сверля несговорчивого компаньона неприязненным взглядом.

– Как скажешь, – кивнул головой Володя, – но потом не говори, что я тебе не пытался помочь.

– Не скажу, не скажу, – зачастил Поперек, вырывая из рук Володи долгожданный пакет с деньгами. – Здесь все тридцать?

– Если хочешь, можешь пересчитать, – глухо проговорил Володя.

– А что, я пересчитаю, сумма-то не а-ба какая, – закивал тот. – Ты не думай, что я тебе не доверяю, просто деньги, они же счет любят, ты же сам знаешь, да? – суетливо проговорил он, открывая пакет и изо всех сил пытаясь сдержать радостную улыбку.

«Вот дурак – так дурак! – обрадованно подумал Сергей, доставая из пакета небольшую пачку пятисотрублевых купюр, перетянутых для верности резиночкой. – Точно люди говорят, что тот, кто ищет деньги, находит их редко, а тот, кто не ищет, не находит никогда». Пересчитав все до единой купюры, он облегченно вздохнул и убрал деньги обратно в пакет.

– Может, еще передумаешь? – повторил в который раз Володя.

– Ну что ты заладил одно и то же? – огрызнулся тот. – Передумаешь, да передумаешь! Иди, блаженный, домой, я тебе позвоню… как-нибудь потом… если захочешь.

В восторге от своей шутки он захохотал во все горло и, развернувшись, собирался уйти прочь, как вдруг перед ним неожиданно возникло несколько фигур в милицейской форме и раздался визг тормозов.

– Ах ты, падла паршивая! – завопил Поперек, с ненавистью глянув на стоящего неподалеку Володю.

Резко бросив пакет на дорогу, он дернулся всем телом, собираясь рвануться в противоположную сторону, но кто-то скрутил ему руки, и он, охнув от боли, уперся щекой в грязный капот милицейского автомобиля.

– А-а-а! – завопил он, и из глаз его брызнули слезы. – Пусти! Пусти, мне больно! Это не мой пакет, я не знаю, что в нем! Мне дал его на хранение один пацан, он тут, недалеко. Я ни в чем не виноват! Да пусти же!!!

Выкручиваясь, словно уж, извиваясь всем телом, Поперек терся щекой о грязное железо автомобиля, завывая на все лады и ругаясь что есть силы.

Сердце Поперека разрывалось от нестерпимого унижения, обиды, оскорбления и жалости к самому себе. Выдыхая, он каждый раз взвизгивал и трясся в приступе безысходной злобы на этот несправедливый и жестокий мир. От пережитого волнения и страха в голове звенело, перед глазами стоял туман, а в ушах звенела назойливая комариная трель. Этот надоедливый звук перекрывал все остальные звуки.

Чувствуя щекой мерзлую грязь железа, Поперек думал о том, во что он влип, и по его телу пробегали холодные судороги неподдельного ужаса. Менять свободу на какие-то жалкие тридцать тысяч он не собирался.

– Ребята! – осененный внезапной идеей, всхлипывая и хрипя, но уже намного спокойнее, вдруг произнес он. – Ребята, давайте договоримся по-хорошему, мы же все люди, мы же все можем ошибиться, правда? – Голос его дрожал от волнения; судорожно сглатывая, он боялся только одного: не успеть. – Там, в пакете, деньги… много денег… они могут стать вашими… просто так, за десять минут, за одну минуту… давайте поделим их поровну, на всех… и не было этой истории, да? Вы согласны?

С трудом повернув голову, он посмотрел на того, кто стоял к нему ближе всех, но лица его так и не увидел. За рулем сидел водитель, а невдалеке от машины разговаривали еще двое, видимо, старшие по чину. Решив, что момент благоприятен и расценив молчание стоявшего рядом по-своему, он совсем тихо проговорил:

– Слышь, ну, бери все, черт с ними, с деньгами! Не в них счастье! Ты отойди немного, больше ничего не делай, я рвану – только меня и видели, а деньги вам останутся. Слышишь? Свидетелей никаких, вас четверо, тридцать тысяч за каких-то паршивых десять минут, по семь с половиной в рыло. Плохо ли в Новый год, а? Слышишь, ну будь человеком! – прохрипел он, но неожиданно на его запястьях с глухим треском защелкнулись холодные железки.