Одзава не колебался. Поскольку одна его нога была свободна, он резко выкинул ее вперед и вверх, надеясь попасть женщине в живот. Падая, она навалилась на него, и он понял, что потерял равновесие. Она начала его опрокидывать. Он постарался стряхнуть ее, но было поздно: поскользнувшись на мокром полу, он сам упал и ударился головой, но только вот обо что? О трубу или что-то твердое. Полотенце или одеяло, которым была замотана его голова смягчили удар, но все же недостаточно. Он начал изрыгать проклятия, пытаясь не потерять сознание. Женщина все еще лежала на нем. Вложив последние силы в рывок, он дернулся влево, и женщина скатилась с него.

Теперь ему нужно было снять с себя веревки. Он сумел встать на ноги и ринулся вперед, отклонив назад голову, чтобы не ушибиться, наткнувшись на что-нибудь. Он пытался найти угол. Налетев на что-то, похожее на грубую деревянную стену, он повернулся кругом и начал пробираться влево. Что-то острое вонзилось ему в бок, продрав кожу, и он чуть не задохнулся от боли. Кажется, крючок Одзава быстро поднял руки и начал двигать ими вверх-вниз и вправо-влево, сдирая кожу, но при этом чувствуя, что веревки заметно ослабевают, и вот наконец он может освободить руки. Он помнил, как с мыслью «Поторопись, старина!» схватился за полотенце на голове и начал сдирать его вместе с пленкой, а потом наушники выпали из ушей и полетели на пол. Он услышал скрежет металла о металл, приближение женщины. А потом он содрал пленку с глаз и яростно заморгал, потому что свет с непривычки болезненно резал глаза и тут женщина оказалась прямо перед ним и, черт побери, метнула ему в голову что-то такое…

Когда он очнулся в третий раз, было уже воскресенье.

Теперь, двое суток спустя, установился рутинный распорядок дня. По утрам, около семи, двое мужчин — Одзава был уверен в том, что это мужчины, — отводили его в туалет. Потом они водили его в туалет еще дважды — после обеда, а затем около девяти часов вечера Одзава подозревал, что это были все время одни и те же мужчины, но не был в этом уверен. Они не подтирали его, как это делала женщина, а окатывали водой из шланга, так что после этого задница у него долго не высыхала. Они не купали его и не чистили ему зубы. Им следовало поменять ему одежду. Веревки на руках и ногах были заменены стальными наручниками и кандалами.

Завтрак был в девять, а обед в пять. Ланча не было вообще. Кто-то сажал его, прислонив к стене и кормил с пластиковой ложки. В основном это была готовая еда из дешевых магазинов: затхлый рис, жесткая жареная курица, жареная лапша, резиновые суси. И соленая вода на запивку.

Остальное время он был предоставлен самому себе.

Большую часть он проводил в раздумьях, пытаясь не обращать внимания на постоянный шум радио. Где он находился? Это был хороший вопрос. Одзава был уверен, что где-то недалеко от воды. Возможно, все еще в Осака. Вкус воды и доносившиеся до него запахи убеждали его в этом. Он лежал на спине и делал глубокие вдохи, пытаясь определить, где он. Но запахи были разными. По утрам сильно пахло рыбой, но к середине дня обычно появлялся резкий городской запах. Дизельное масло — это он уловил с самого начала — смола, резина…

Похоже, что так может пахнуть причал.

Так, хорошо. Хорошо-то хорошо, да причал ого-го какой огромный!

Кто захватил его? Еще один вопрос. Он не имел никакого представления о том, кто эти двое мужчин, а также точно ли их двое или больше. Но ударила его, несомненно, белая женщина, иностранка. Кажется. Он не был в этом уверен, так как видел ее меньше секунды и свет резал глаза. Но если предположить, что это была иностранка, что он мог заключить? Что это была Джессика? Вполне вероятно. Однако Одзава был знаком со множеством других белых женщин, которые вполне могли претендовать на эту роль, и некоторые — даже с большим успехом. Времени у него было достаточно, и он развлекал себя попытками угадать, у кого из его знакомых хватило бы духа решиться на похищение.

Эти размышления вели к последнему вопросу: чего хотели похитители? Если среди них была Джессика, то Одзава знал, чего она хочет: того миллиона с плюсом, который лже-Дзэния хранил в сейфе. Джессика. Он надеялся, что это она. Эта женщина была такой предсказуемой, лучшей из всех его любовниц. Одзава было интересно, как она повела себя, когда обнаружила, что совершила ошибку. Хотел бы он увидеть ее лицо в тот момент.

Но может, она еще ничего не знает. Может, именно поэтому все так затягивается: ей просто не хватает ума вычислить, что к чему.

А если она связана и находится в комнате вместе с ним, сходя с ума от страха?

И это возможно.

Хотя сомнительно.

Хит-парад по радио завершился. Было десять часов, время прогноза погоды. Одзава уже подумывал о том, как бы заснуть, как вдруг услышал, что кто-то подошел к нему. Он удивился. Его уже кормили, и в туалет тоже водили. Он почувствовал, что его усаживают. Две руки, запах женщины. Одзава ждал. Потом ощутил на своем лице ее руки и еще раз удивился, когда она содрала пленку с его рта а потом стала снимать с его головы бинты…

Джессика не подозревала, что способна плакать по заказу. Но когда она сняла последние остатки пленки и увидела в тусклом свете фонарика лицо Дзэния-Одзава слюни, прилипшие к его седой щетине, растерянные глаза, уродливые шрамы на лбу и около левого уха — ладонь сама потянулась ко рту, а слезы сами покатились из глаз по щекам. Она обняла его за шею.

— Прости, — прошептала она, рыдая, — прости! Я никогда не думала, что такое может случиться!

Джессика целовала его щеки, а слезы все лились, совершенно непритворно. Она и в самом деле жалела о том, что случилось. Она держала его в объятиях, пока не прошел порыв чувства. Потом она вдруг ощутила жуткую вонь от его тела и отпрянула, вытирая глаза.

Похоже, Одзава был сбит с толку. Он молча вращал головой и быстро-быстро моргал глазами. Джессика поставила фонарик на соломенную подстилку, направив луч в стену. В полутьме Одзава выглядел старым и изможденным, как бездомный бродяга. Она взяла его за подбородок и повернула лицо к себе, чтобы его глаза оказались прямо перед ней.

— Послушайте, — начала она. — У нас мало времени. — И увидев, как он пытается отклонить голову в сторону, добавила — Одзава-сан?

Она увидела, что он перестал отворачиваться и, продолжая моргать, уставился на нее.

— Послушайте, — повторила она. — Они скоро вернутся.

— Кто? — выдохнул он.

Джессика глубоко вздохнула.

— Сато, — произнесла она. — И остальные.

Теперь все его внимание было направлено на нее.

Он перестал моргать и буравил ее черными глазами. Теперь начиналось самое трудное. Его запястья были в наручниках, ноги — в кандалах, Крис и Таро находились за дверью, — и все равно ей было до безумия страшно. Резко заболел живот, и тогда она отвернулась, будто услышала что-то, а на самом деле, чтобы хотя бы секунду не видеть его глаз.

— Посмотрите на меня. У меня дрожат руки.

Одзава молчал.

Если делать, то делать это сейчас, пока у нее окончательно не сдали нервы. Джессика воскликнула «Посмотрите!», — а потом рассказала ему, или, скорее, выпалила все, что велел ей Крис.

— Я знаю, кто вы. Вы — Синдзи Одзава, один из главных парней в Оно-гуми. Я не знаю, почему вы назвались Дзэния, и понятия не имею, что вы на самом деле хотели от меня, но около месяца назад я пришла домой, а там были три этих парня. — Она слишком нервничала для того, чтобы говорить медленно. — Двое были огромного роста, с осветленными волосами. Ну, такими коричневыми. Другой был одет в костюм малинового цвета. Он схватил меня и бросил на пол. Я не знала, кто они такие. Я думала, что это грабители. И что они хотят меня изнасиловать. Я плакала, кричала. Потом тот, который бросил меня на пол, сообщил, что его имя Сато и что он якудза! А потом он рассказал мне о вас. Что вы никакой не Дзэния и что вы вроде бы тоже якудза. Я не все поняла. Потому что он очень плохо знает английский. Он бил меня по щекам, обзывал по-всякому, орал, что я иностранная шлюха и что я не должна была вообще приезжать в Японию. Я плакала. Я не знала, что делать. Ни разу в жизни мне еще не было так страшно.