Каланча приставил метлу к станку, присел и размечтался:

— Сейчас бы на Волгу, на рыбалочку. Полведрышка хватило бы на всех. Уха — во какая вышла бы! А что? Айда на волю?

— Нельзя, — прервал его Колька, — давай за работу. Осталось часа два, а дела — вон сколько.

Началась горячка.

— Музыканты, — стараясь бодриться, кричал Генка. — Во что бы то ни стало выполним свой урок.

Разошелся даже Каланча.

— Жми-дави! — призывал он. — Покажем Рыжему козлу.

И они «жали» и «давили». Ребята тонули в облаках пыли.

— Раз-два! Раз-два! — командовал Колька. И метлы друзей взлетали вправо-влево, влево-вправо, поднимая пыль.

Грачев возвратился в разгар этой горячки. Заложив за спину толстые руки, мастер, довольный, что рабочий день близился к концу, направился на середину пролета. И тут-то он увидел темные клубы. Не отличаясь хорошим зрением, Грачев принял их за дым.

«Пожар, — пронзила его мысль. — В мою смену».

— За мной! — сорвавшимся голосом крикнул он ближним рабочим и, схватив пустое ведро, помчался вперед. Только вблизи Грачев понял, в чем дело. Позади себя он слышал смешки рабочих.

— Как? — разъярился Грачев, — опять эти пакостники? — И он, тяжело ступая, подошел к ребятам.

Те не замечали надвигавшейся опасности.

— Раз-два! Раз-два! — кричал Колька, и метлы мелькали вправо-влево, влево-вправо!

— Стой! — заорал на них мастер.

Подростки, покрытые слоем пыли, запыхавшиеся остановились.

— Вы что мне здесь устроили? — гремел Грачев.

— Мы хотели… — начал Колька, но мастер скомандовал:

— За мной!

Он отвел ребят в дальний угол. Там была свалена сажа.

— Убрать все, — указал на кучу Грачев.

Он ожидал услышать просьбы, возмущение, но подростки молчали. Несправедливость ожесточила их. Они молча принялись за дело.

…Домой возвратились вечером черные, только блестели глаза да зубы. Договорились, чтобы не расстраивать Марию Ивановну, в заводские свои беды ее не посвящать. А та, хлопоча около «работяг», не могла понять, отчего они такие не разговорчивые.

Наташа сгорала от любопытства. И так и этак вертела в руках небольшое письмецо-треугольничек, а вскрыть не рисковала. Каланча, вручая ей свое послание, потребовал:

— Цидульку в лапы Кольке. Сама не смей читать. И об этом — никому.

Наташа обещала молчать. Но одно дело обещать, а другое — иметь адское терпение, чтобы сдержать его…

Колька пришел поздно, когда спала духота и синее небо усыпали яркие звезды. По просьбе Марии Ивановны он относил Ефросинье Ильиничне лекарство.

— Получай! — налетела на него Наташа и сунула таинственное письмо.

«Кое-что, — писал корявым почерком Каланча, — пронюхал про Р.К. Здорово сурьезно! И как колокол грохнет, топай без Н. к музею, если не застанешь, дуй в порт. Бувай. К.»

— Что там, Коля? А? — стремясь заглянуть в письмо, допытывалась Наташа.

Колька скомкал бумажку:

— Да тут ничего такого…

— Ах, вот что? — голос у Наташи дрогнул.

— Ты понимаешь, он просит, чтобы я никому не говорил, — оправдывался Колька.

…Примирение наступило только тогда, когда он протянул ей развернутый треугольничек.

Утром, с первыми ударами церковного колокола, извещавшего о начале воскресной обедни, Колька и Наташа, наспех покончив со скудным завтраком, отправились к ихтиологическому музею.

Массивное, неуклюжее здание музея — дар купцов и рыбопромышленников городу — Колька в свое время посетил дважды.

— Чего только в нем нет, — объяснял он весело шагавшей рядом Наташе. — Тут и коллекция снастей и чучела разных рыб и модели рыболовных судов.

— А тюлени живые есть?

— Смешная? Как же они живые там? Чучела, целых три.

Каланчи у музея не оказалось. Ждали минут пятнадцать. Солнце играло в золоте купола. Жители торопились в церковь.

— Долго его еще не будет? — встревоженно спрашивала Наташа.

На лоб у Кольки набежали морщинки.

— Идем! Идем в порт, а то и туда опоздаем.

— Но мы же пришли вовремя, — не понимала Наташа, — как он написал…

— Не знаю. Идем.

Они обогнули пожарную часть и мрачный дом городской богадельни. Еще две-три улицы с разбитыми грязными дорогами и жалкими домиками, и вдали показалась пристань. Их встретили криком чайки. С реки вначале повеяло освежающей прохладой, но чем ближе они подходили к цели, тем сильнее чувствовался тяжелый запах рыбы, дегтя, каменного угля, смолы и дыма.

У причалов грузились судна с боеприпасами, сеном, рыбой. На берегу были навалены бочки, тюки и ящики. Кругом сновали люди: грузчики, рыбаки, военные матросы и красноармейцы.

Разыскивая Каланчу, Колька и Наташа оказались вблизи трактира. Из его раскрытых окон доносилась надрывная игра разбитой шарманки и зурны. Потом ее заглушила разудалая песня. Колька подбежал к окну, заглянул в помещение. Пел мастер Грачев. Он стоял с большой кружкой в руке в окружении завсегдатаев портовых кабаков.

Мастер повернулся к окну. Возможно, он посмотрел случайно, но Колька отпрянул в сторону, схватил Наташу за руку и потащил ее от трактира.

Наташа спотыкалась, с трудом поспевала за ним, наконец, она взмолилась:

— Ты мне очень больно сдавил руку, Коля!

Колька спохватился и отпустил ее ладонь.

— Фу ты, — с облегчением вздохнул он. В горле у него пересохло, на верхней губе выступили капельки пота. — Там мастер.

— А Каланча?

Колька остановился.

— Ты что? Неужели он в пивнушке может сидеть?

Прелесть утра для них была утрачена. Они не замечали крикливых и веселых торговок пирогами с требухой, персов и армян у своих шерстяных товаров, киргизов с неразлучными верблюдами, на которых они приезжали из далеких бескрайних степей.

Встреча с мастером взволновала Кольку. Наташа захотела его отвлечь и предложила:

— Пойдем на представление.

В кругу смеющихся зрителей гибкий, как змея, цыган боролся с большим бурым медведем.

Возбужденные, разгоряченные люди размахивали руками, кричали:

— Потапыч! Вали его!

— Наддай ему! Наддай!

И тут Колька вдруг увидел Каланчу. Забравшись на воз с сеном, он подпрыгивал и что-то кричал.

Колька и Наташа с трудом выбрались из толпы и позвали Васю.

— Сейчас, — отмахнулся он и слез только тогда, когда медведь под ликующие крики был объявлен победителем.

— Мишку-то накачали самогонкой, — захлебывался от восторга Каланча, — вот будет потеха, коли Потапыч начнет буянить!

— Ладно об этом, ты о деле, — прервал его Колька и вытащил записку.

— Ты зачем звал?

Вася покосился на Наташу.

— Говори при ней. Кто такой «Р.К.»?

— Ладно, потопали, — решительно заявил Каланча и повел друзей к угольной куче. Здесь им никто не мешал.

— «Р.К.» — это Рыжий козел. Он обещал… — Вася огляделся, понизил голос, — он обещал одному типу, а я это пронюхал, кое-что вывезти с завода.

Колька и Наташа широко раскрыли глаза.

— Слухай дальше. А переправить уворованное должны у музея или у трактира в порту в закрытой корзине, через женщину. Я точно все запомнил. Соображаешь?

— Что мог Грачев вынести с завода? И кто эта женщина? — недоумевал Колька.

…Как действовать дальше, обсуждали недолго. Установили наблюдение за трактиром. Следили, прячась за железнодорожным вагоном.

Земля дышала жаром. Горячее солнце раскалило металл. Дышать было нечем.

О чем только ни переговорили за полтора часа, пока, наконец, нетвердо держась на ногах, из трактира вышел мастер под руку с бритоголовым невзрачным мужчиной. Это был тот самый человек, которого Каланча прозвал «типом». Никакой корзины у них не было. Не видно было и женщины.

Колька подозрительно посмотрел на Каланчу.

— Разыграл?

Каланча вскинул чуб, выставил вперед левое плечо, словно собирался драться…

— За кого ты меня принимаешь?