Из складских помещений, тесно столпившихся на набережной, подвозили уголь, бочонки с водой, ящики с соленой рыбой, снаряды, круги канатов. Пахло смолой, дегтем, вяленой рыбой.

Однажды Колька и Наташа, возвращаясь из бакалейной лавки, где они купили крупу, поразились необычному шуму.

К городу приближались два вражеских аэроплана. В порту прекратили работу.

— А ну, как грохнет бомбу? — испугался кто-то. — Побьет народу…

— Прямо в тебя попадет, — насмешливо отозвался другой.

После минутной заминки люди еще с большей энергией взялись за работу.

Тревожный взгляд Наташи, обращенный то в безоблачное небо, то к Кольке, как бы спрашивал: «Что теперь будет?» Колька беззаботно махнул рукой:

— У нас они тоже есть.

Но он и сам не верил своим словам.

Иностранные аэропланы — грузные, неуклюжие и брюхатые — казалось, с трудом передвигались по воздуху. Громко тарахтя, они угрожающе покружились над нефтяными хранилищами, портовыми складами, железнодорожным депо и удалились по направлению к центру города.

С тех пор в хорошую погоду аэропланы появлялись над городом. То тут, то там взрывались бомбы. Стало ясно: враг производит разведку, готовится к наступлению.

Ревком принимал решительные меры: взрослое население было мобилизовано на строительство оборонительной линии.

В пригород потянулись длинные вереницы горожан с лопатами, кирками и подводы, груженные колючей проволокой, топорами, гвоздями.

…В один из дней Мария Ивановна и еще несколько женщин — хлопотунья и хохотушка Галочка; седоволосая суровая Надежда Яковлевна, которые многие побаивались за прямоту характера; тетя Валя, невысокого роста, тихая, с мягким выражением черных добрых глаз — шли в этом потоке по обочине дороги и говорили о житейских делах.

Все ребята, работавшие на Волге, кроме Генки, у которого тяжело болел отец, во главе с неразлучными друзьями Колькой и Наташей важно выступали с кирками и лопатами на плечах.

Поотстав от взрослых, они вели солидные разговоры: сколько, например, пудов в мотке колючей проволоки и какое потребуется количество кольев и жердей для сооружения обороны.

…Мария Ивановна задумалась. С тех пор, как она не сдержала слова — не пошла по просьбе Острова к работницам, угрызения совести не давали ей покоя. Ей казалось: лучше бы сходила на консервный завод, сняла бы с души тяжесть.

Погруженная в свои мысли, она не сразу услышала шум аэроплана, он появился из-за черневшего леса.

Мария Ивановна, тревожно следя за его полетом, покачала головой.

— Вишь, бабоньки, — сказала она подругам, тоже не спускавшим беспокойных глаз с неба, — с острова Чеченя летают. Бомб наберут — и на город. Покалечат стариков и ребятню — и восвояси, «геройское» дело сделали.

Она позвала ребят.

— Наташа, Коль, ребята, не отставайте.

Дети ускорили шаг. Только маленький Вася замешкался, срезая с кустарника развилку для рогатки.

— Погляди-ка, Мария, как шумит-то. Как телега не мазанная, душу всю растревожил, окаянный, — мрачно промолвила Надежда Яковлевна.

— Хоть бы он трахнулся, что ли, — сказала Галочка.

— Туда ему и дорога, — поддержала ее Мария Ивановна.

Вдруг послышался глухой свист и, прежде чем люди поняли, что произошло, земля и воздух содрогнулись от сильного взрыва.

На мгновение все замерли. Аэроплан же развернулся и стал снова заходить над дорогой.

Первой очнулась Мария Ивановна. Страшным голосом она закричала:

— Дети! С дороги, бегите с дороги!

Галочка, ломая руки, топталась на месте. Мария Ивановна схватила ее и потащила в кювет.

— Ложись! — продолжала кричать она. Головы, головы не высовывайте! Де-ети! О, господи!

Она не успела договорить, как последовал новый взрыв.

После того, как аэроплан грузно уплыл к мрачному лесу, молчаливые и потрясенные люди стали собираться. Послышался детский стон.

— Это Вася — испуганно вскрикнул Колька.

Мария Ивановна, с выбившимися из-под платка седыми волосами, плотно сжав губы, побежала к месту, откуда донесся стон.

У реденького кустика лежал Вася со срезанной рогулькой, судорожно зажатой в руке. Лежал он с открытым ртом, склонив голову на плечо, словно уснул после утомительной прогулки. Рядом валялся самодельный ножик. На голове мальчика зияла рана. Мария Ивановна склонилась над ним.

Вася был мертв.

Подошедшая Галя всплеснула руками, охнула и заплакала.

— Ой, батюшки, — несчетное количество раз повторяла она, не находя других слов для выражения чувств.

Проклиная убийцу, грозя кулаком вслед аэроплану, женщины оказывали помощь раненым, сносили в одно место убитых.

На две повозки положили покалеченных, на третью — мертвых.

Мария Ивановна подняла руку и хрипло произнесла:

— Люди, не надо плакать! — Потом голос ее зазвенел. Показывая на холодное, равнодушное небо, где еще оставался дымный, грязный след от аэроплана, она крикнула: — Они хотят запугать нас. На земле они с нами ничего не могут сделать. Сбрасывают бомбы. Убийцы, будь они прокляты! Мы еще посмотрим!..

Голос у Марии Ивановны задрожал, она вытерла глаза, подняла лопатку и, не глядя ни на кого, пошла вперед. За ней двинулась толпа — грозная, негодующая.

Этим же вечером, несмотря на большую усталость после рытья окопов, Мария Ивановна провела на консервном заводе беседу с работницами.

— Сколько раз тебе говорят — побрызгай! — протирая стаканы, кричала Наташа на Кольку, подметавшего пол.

— Оставь ты его в покое, — отзывалась Мария Ивановна, — где ты видишь пыль?

— А вот и вижу. Сейчас сбегаю за водой и сама возьмусь.

Накинув пальто, Наташа выскочила с ведрами. Мария Ивановна, заглянув в топку, подбросила в нее небольшие дощечки, потом повернулась к Кольке.

— Это ты положил? — показала она взглядом на комод, где лежал маленький сверток.

— Я.

— А что в нем?

— Конфеты. Доктор дал. Из кирпичного дома.

Мария Ивановна поправила платок на голове и присела на стул в ожидании дальнейших пояснений. Колька коротко рассказал о знакомстве с доктором.

Сегодня днем, как всегда, он отнес в кирпичный дом книги. На его стук вышла Валентина Федоровна. Встретила приветливо, расспросила, как живет, почему долго не приходил и предложила книгу.

— Это «Белый клык» Лондона, тебе понравится, Дмитрий Федорович отобрал ее для тебя. Ты не читал?

Вошел Дмитрий Федорович с охапкой дров. Он обрадовался Кольке. Вдвоем они быстро перетаскали в дом все дрова. Сбросив у камина последние поленья, потирая руки от холода, Дмитрий Федорович приговаривал:

— Долго ж тебя, голубчик не было. Откровенно говоря, мы уже соскучились. Я уже думал, ты на коньках целыми днями катаешься на Волге и забыл о нас.

Колька протяжно вздохнул:

— Дорого они стоят, коньки-то.

— А ты бы хотел иметь «снегурочки»?

— Еще бы! Я ведь все больше на деревяшке. Разве это катание? — В голосе Кольки звучало огорчение. Но Дмитрий Федорович как будто его уже не слушал.

— Валя, — позвал он сестру, — приготовь нам чаю. Слабость у меня. Люблю этот ароматный напиток… Да, Валюша, не забудь Коле сделать послаще.

Они сели за стол.

— Благодарю тебя, Коля, за помощь. Для человека, который для меня сделает хорошее, ничего не пожалею, душу отдам. Да ты пей чай, он сладкий… А-а, ты любишь еще более сладкий. Ну что ж, для друзей жалеть не приходится. Добавим. — Он всыпал еще пол-ложки сахара.

Кольке было неловко от такого подчеркнутого внимания. Он, обжигаясь, проглотил чай, перевернул вверх донышком чашку и собрался уходить.

— Нет, так ты от нас, братец, не убежишь, даже и не думай, — удержал Дмитрий Федорович. — Я в долгу перед тобой. Мне сегодня с утра нездоровилось, а ты меня выручил — дрова помог занести.

— А я могу еще прийти.

Дмитрий Федорович вышел в другую комнату и через несколько минут принес небольшой сверток. Приложив палец к тонким губам, сказал: