Кухонные запахи обволакивали, как когда-то в материнском доме, за открытым окном распевали птицы, подчеркивая атмосферу умиротворенности. Клэр была удивительно хороша, и Шеннон решил, что попал в рай, или настолько близко к нему, насколько это возможно для таких, как он.

Клэр отважилась взглянуть в глаза Шеннона.

— Я считаю, что домашний уют строится из любви и идеалов. Вы были счастливы?

Шеннон неловко пожал плечами.

— В моей жизни счастья было немного. Я очень рано понял, как опасно кого-то любить — у вас их отнимут.

В Клэр словно нож вонзился. Она крепко сжала тонкую чашку.

— И отняли?

Уходя от ответа, он резковато сказал:

— Это было в прошлом — нечего его ворошить. Надо жить настоящим.

Клэр было нестерпимо больно за Шеннона. Она не знала, что именно с ним произошло, но от этих слов у нее сердце оборвалось. Допив кофе, она молча встала, собрала посуду и начала перемывать ее в теплой пенной воде.

Шеннон вышел из-за стола и подошел к ней. Он снял полотенце и начал вытирать сполоснутую посуду.

— Вы чем-то расстроены, Клэр?

— Нет.

— Вы совсем не умеете лгать. Вас выдает голос, не говоря уже о ваших огромных прекрасных глазах.

Шеннон был озадачен тем, что произошло. Он только вскользь упомянул о своей трагедии. Ее сопереживание трогало, но так остро чувствовать чужую боль для нее опасно! Почему Клэр не защищает себя от него?

Стараясь не встретиться с ним взглядом, Клэр склонилась над раковиной с посудой.

— Просто... просто в вас очень много боли, — дрожащим голосом выговорила она наконец.

— Я говорил вам, что мои секреты — неприятные, — мрачно напомнил он ей.

— Да, говорили, — тихо согласилась она.

Испытывая отвращение ко всяким нравоучениям, Шеннон не удержался:

— Согласитесь, жизнь капризна и вообще дело нелегкое.

Клэр на секунду перестала мыть посуду и посмотрела прямо ему в глаза, вызывающе ответив:

— Я этому не верю. Всегда есть надежда.

Шеннон проглотил проклятие. Клэр не заслуживает того, чтобы испытывать на ней свои чувства и переживания. Он сумеет сдержать себя, а разговор этот — лишь дань вежливости. И он изрек:

— Я слово «надежда» не признаю.

— А идеалы?

— Идеалы... — Он цинично улыбнулся. — Они больше похожи на кошмары.

У нее не было доводов, чтобы бороться с его взглядом на мир — по крайней мере пока. Она сказала еще тише:

— Ну, может, живя здесь, вы изменитесь.

— Месяц в раю перед возвращением в ад? Будьте осторожны, Клэр, не вкладывайте в меня слишком много. Я живу в аду. И не хотел бы, чтобы вы представляли его себе.

Она вздрогнула. Шеннон напоминал ей раненого зверя, от боли бросающегося на окружающих. Как бы хотелось помочь этому человеку! Но она решила не выдавать своих тягостных чувств.

— Ну, — с напускной небрежностью отозвалась она, — вы наверняка рано или поздно начнете здесь скучать. Будете более чем рады уехать.

Шеннон нахмурился, вытирая руки.

— Увидим, — только и сказал он и, досадуя на себя за то, что поделился с Клэр своей болью, резко спросил: — Что у нас на сегодня?

Клэр уже взяла себя в руки.

— Прополка. Я стараюсь заниматься этим с утра, пока еще не жарко. Надо выполоть сорняки, собрать слизней и посмотреть, нет ли других вредителей.

Что же может залечить его раны? Ее сердце подсказывало, что она сумела бы это сделать. Ведь стольким детям она помогла сбросить с себя их тяжкий крест! С помощью цвета и красок она вызволяла несчастных из их узкого мирка. Каждый год она встречалась с новыми детьми, и через месяц-другой они уже улыбались гораздо чаще, чем в первые дни учебы. Нет, у Шеннона есть свои надежды, пусть даже он не хочет в этом признаться!

Шеннон методично выдергивал сорняки, поднявшиеся в рядках брокколи, цветной капусты и помидоров. На соседней грядке работала Клэр. Со времени их утреннего разговора она была молчалива, и это его настораживало. На Шенноне как всегда была кобура с береттой. Когда он ее надевал, Клэр недовольно на него посмотрела, но ничего не сказала. И слава Богу. Ни к чему все эти попытки спасти его мрачную, безнадежную душу. Пусть не забывает, кто он такой. По крайней мере, тогда она будет держаться от него подальше. Он не стоит того, чтобы его спасали.

Клэр понесла горсть слизняков к изгороди, под дерево с гнездом малиновок. Она не пользовалась инсектицидами и старалась поддерживать в своем саду природное равновесие. Малиновки скормят слизней птенцам и завершат естественный цикл.

Обычно работа ее успокаивала, но сейчас между ней и Шенноном установилось напряженное молчание, и Клэр нервничала, не зная, как его нарушить. Шеннон работал сосредоточенно и, казалось, ничто его не отвлекает. От нее не укрылось, как время от времени он осматривает местность. Ей хотелось с ним заговорить, но он окружил себя ледяной стеной, не допускающей общения.

Направляясь на кухню утолить жажду, Клэр с участием думала о том, в каком одиночестве живет Шеннон. Для него даже говорить мучение.

Она налила два больших стакана охлажденного лимонада. Шеннон вошел тихо, неожиданно для нее. Она настороженно взглянула на него. Лицо его блестело от пота, но губы уже не были бескомпромиссно сжаты, глаза посветлели. Если она правильно уловила его чувства, он был умиротворен.

— Проходите, садитесь Вы заслужили отдых, — сказала она и протянула ему стакан.

Он залпом осушил его, кивнув в знак благодарности.

— Еще?

— Да, пожалуйста. — Сложив руки, он наблюдал за грациозными движениями Клэр. Снова кивнув, он взял наполненный стакан и медленно отпил из него. Взглянув на часы, он заметил: — А я и не думал, что прошло уже два часа.

Клэр неуверенно улыбнулась. Ища нейтральную тему для разговора, она указала на красочные рисунки, развешанные по стенам:

— Их рисовал мой последний класс. Некоторые ребятишки умственно отсталые, другие — калеки с рождения. Возраст от шести до двенадцати. Я так люблю извлекать их из их скорлупы! Они испытывают счастье, пользуясь тем, что имеют сегодня, сейчас. Я храню рисунки, потому что в них все «до и после».

— ?

— Рисунки на этой стене были сделаны, когда ребятишки впервые пришли в мой класс в сентябре. А на той — перед окончанием занятий в июне. Вы только посмотрите!

Шеннон встал и прошел вдоль стен. У одного ребенка первый рисунок был темный, полный теней, а тот, что был сделан шесть месяцев спустя, стал ярким и солнечным. На другом был нарисован безликий мальчишка в инвалидной коляске. На следующем рисунке он улыбался и махал птицам над головой. Шеннон обернулся к Клэр:

— Поразительно, да?

— Для вас, а я-то уверена, что иначе и быть не может.

Он молча рассмотрел остальные рисунки и вернулся за стол.

— У вас прямо-таки ангельское терпение.

Клэр со смехом покачала головой:

— Я просто люблю наблюдать, как дети открывают душу и радуются при этом. Некоторые — впервые в жизни. Для меня счастье видеть, как они учатся верить людям, исследовать мир, смеяться.

— Да, некоторые люди гонятся за счастьем, а другие его творят. Я завидую этим ребятишкам.

Шеннону казалось, что ее искрящиеся глаза растапливают его заледеневшее сердце. Нельзя больше задерживаться здесь, иначе он не выдержит и прижмет Клэр к сердцу. И зацелует.

Клэр так хотелось всколыхнуть в Дэне мысль, что он тоже может быть счастлив!

— Мне кажется, сегодняшняя работа доставила вам удовольствие. Я поняла это по вашим глазам. И лицо у вас смягчилось. Ведь это уже что-то, правда?

Шеннон резко встал, со стуком поставил стакан на стол и спросил громче, чем хотел бы:

— Что теперь? Может, еще что-нибудь сделать?

В досаде на себя она увидела, как лицо его снова стало холодным и замкнутым. Она была слишком напориста!

— Я... Попробуйте починить ставни в моей спальне, — нерешительно ответила она.

— А потом что?

Шеннона охватило какое-то отчаяние. Он не смеет оставаться рядом с Клэр. Чем больше он ее узнает, тем дальше проникает в мир ее сокровенных помыслов, тем труднее ему сохранять между ними дистанцию. Она слишком доверчива!