И сейчас, ради Клэр, он заставил уголки своих губ приподняться. Пусть он зол на Найджела, но вымещать зло на ней не будет. Почти сразу же он заметил, что и ее напряженность стала спадать.

Стараясь справиться с эмоциями, вызванными видом Клэр, Шеннон негромко попросил Пола:

— Познакомьте нас, а потом оставьте вдвоем. По-моему, она не убежит.

Почесывая в затылке, Пол кивнул:

— Будь я проклят, если это не так! Почему-то она не боится вас, как остальных.

Чуть кивнув, Шеннон продолжал стоять под испытующим взглядом Клэр. Она крепко прижала руки к бокам. Пальцы у нее были изящные, артистичные. Она казалась совсем подростком — босым, ощущающим магию земли, а не школьной учительницей двадцати семи лет.

— Кисонька, это мистер Шеннон, — мягко сказал Пол дочери. — Он друг Найджела и приехал пожить у нас месяц, чтобы отдохнуть. Это друг, кисонька. Не чужой. Понимаешь?

Клэр медленно кивнула, не отводя взгляда от Шеннона.

А как ваше имя? Слова были здесь, на кончике ее языка, но звучать отказывались. Чувство бессилия опять охватило Клэр. Как ей хочется снова говорить, но какая-то непонятная сила не позволяет. Чуть заметная улыбка Шеннона обдала ее странным жаром. Смущенная его присутствием, Клэр смогла только кивнуть, робко сжав перед собой руки. Она все равно ощущала неуверенность. Отключить это чувство — не в ее власти.

Шеннон испытывал ужасающую неловкость и поспешил покончить с любезностями:

— Спасибо, Пол, — отрывисто кивнул он.

Пол переводил взгляд с дочери на гостя.

— Кисонька, ужин будет через час. Ma хотела бы, чтобы ты пришла к нам. Придешь?

Не знаю. Не знаю, па. Будет видно. Клэр было стыдно за себя. Она смогла только осторожно пожать плечами. Обычно при ней были бумага и карандаш, чтобы можно было общаться с родителями или друзьями, которые приезжали повидаться с ними. Но сегодня, не ожидая никого, она оставила письменные принадлежности дома.

— Хорошо, — хрипловато проговорил Пол. Может, Шеннон проводит ее потом домой.

Когда Пол ушел, Шеннон продолжал стоять неподвижно. Он заметил любопытство и тревогу в глазах Клэр. Внезапно осознанная комичность ситуации чуть не заставила его улыбнуться. Обычно он немногословен — впервые за многие годы ему самому придется вступать в долгий разговор. Он развел руки в знак мирных намерений.

— Надеюсь, я не помешал вам заниматься посадками?

Не помешали. Клэр перевела взгляд на луковицу и, опустившись на колени, начала присыпать ее землей. Работая, она чутко прислушивалась к тому, что делает незнакомец, остановившийся у калитки. Время от времени она поднимала на него взгляд. А он все продолжал стоять: неподвижно, засунув руки в карманы джинсов, в расстегнутой широкой кожаной куртке. Его серьезное лицо было напряжено, она ощущала, что он чем-то подавлен. Почему? Он не хотел здесь быть? Или видеть ее? Она многого не понимает. Если он один из друзей Найджела, почему недоволен тем, что оказался здесь? Если он приехал отдохнуть, то должен бы быть спокоен.

Шеннон поймал на себе вопросительный взгляд Клэр, когда она пошла вдоль грядок, выпалывая сорняки. Ветерок чуть шевелил пряди ее густых волос, падавших на плечи.

Хотя Шеннон не сдвинулся с места, его глаза продолжали осматривать местность: сады, домик, окружающую его лужайку... Потом он снова перевел взгляд на Клэр, которая по-прежнему была настороже. Наверное, она надеется, что он уйдет и оставит ее в покое, с горькой иронией решил Шеннон. Господь свидетель, ему тоже хотелось бы этого. И в нем снова вспыхнул гнев на Найджела.

— Я не видел босой женщины с того времени, как уехал из Ирландии, — проговорил он наконец негромко.

Можно подумать, женщине нельзя ходить необутой!

Шеннон уловил неприязнь в ее взгляде. Он отчаянно пытался уменьшить напряженность между ними. Если она не будет ему доверять, он не сможет ее охранять. Шеннон снова помянул недобрым словом Найджела.

Он заставил себя еще раз завязать разговор:

— Я не хотел вас обидеть, но это действительно так. Моя сестра Дженни, которой примерно столько же, сколько вам, всегда ходит по саду босиком. — Он указал на грядки. — Похоже, они видят много заботы. Дженни говорит, что растениям хорошо, когда их любят.

Простое упоминание имени сестры немного ослабило боль, с которой он о ней думал.

Вы понимаете, что я чувствую! Клэр изумленно выпрямилась. Шеннон смог прочесть ее мысли! В ней проснулась надежда. Мать и отец, хоть они горячо ее любили, совсем не понимали ее с тех пор, как она вышла из комы. И вдруг этот высокий напряженный незнакомец с небесно-голубыми глазами, черными волосами и мягкой, нерешительной улыбкой смог ее понять.

Вы психиатр? Надеюсь, что нет. Клэр решила, что с нее хватит всяких тестов. Бородатые старички-очкарики объявили, что у нее посттравматическая истерия и она из-за этого не может говорить.

Шеннон заметил, что на какую-то долю секунды напряженность отпустила Клэр. Ему удалось ее тронуть, он был уверен. Он сделал еще одну попытку заговорить, но слова его прозвучали холодно:

— Сорняки хорошо класть в компост. У вас здесь есть компостная куча?

Клэр пристально смотрела на этого странного мужчину, стараясь почувствовать его, не слушая слова, которые он, похоже, произнес от отчаяния. Если бы она встретила Шеннона на людной улице, она испугалась бы. Лицо у него было такое же худое, как и фигура, нос — прямой и крупный, чуть изогнутые брови широко поставлены. Глаза были удивительно настороженные. И даже в тот момент, когда он ей улыбнулся при встрече, взгляд остался жестким. После нападения, так изменившего всю ее жизнь, Клэр полагалась на свои чувства, стараясь разгадать намерения людей. Психотерапевт в больнице назвал это паранойей. Сейчас Клэр ощутила, что Шеннона непроницаемой завесой окружает печаль — огромная печаль. В предчувствии какой-то опасности?

Почему? Эта опасность грозит мне? Но мысли о ней навевает его вид, это несомненно. В его чертах нет следа доброты, эмоций. Страх соседствовал в ней рядом с удивлением. Она никак не могла забыть его печальную кривоватую улыбку, на секунду выдавшую его ранимость.

Шеннон наблюдал, как Клэр медленно идет к калитке. Одно это зрелище подняло в нем бурю желаний. Она двигалась с грацией танцовщицы, чуть покачивая бедрами и осторожно переступая через узкие грядки. Он решил не идти за ней следом, а дать ей время привыкнуть к его присутствию. В этот момент малиновка, сидевшая неподалеку от него на заборе, перелетела на верхушку старой корявой яблони, росшей сразу за огородом. Тут же послышался отчаянный писк: только оперившийся птенец неуверенно устроился на ветке у гнезда, требовательно трепеща крылышками. Малиновка порхала рядом с пищей в клюве.

Шеннон ощутил присутствие Клэр и медленно повернул голову. Она стояла всего в паре метров, пристально глядя на него. В ее прекрасных серых глазах лежала тень. Шеннону она была знакома — такая же тень лежала в глазах Дженни.

— Этот птенец упадет с ветки, если не будет осторожен.

Да. Вчера он упал, и мне пришлось его поднимать и возвращать в гнездо. Не в силах выговорить ни слова, Клэр кивнула, вытирая руки о брючины. Она опять пожалела, что с нею нет бумаги и ручки. Внутренний голос подсказывал ей, что этому незнакомцу можно доверять. Стоя неподвижно, он наблюдал, как птенец неловко цепляется за ветку.

Вдруг птичка вскрикнула. Клэр открыла рот, пытаясь закричать, но у нее получился только сдавленный возглас. Птенчик беспомощно полетел через ветви и, перевернувшись несколько раз в воздухе, упал на землю. Опомнившись, малыш заверещал, требуя помощи. Около него кругами носились родители.

Клэр бросилась мимо Шеннона, собираясь спасать птенца, как накануне.

— Нет, — прошептал Шеннон, останавливая ее движением руки, — я сам.

Почувствовав нагретую солнцем гладкую кожу, он мгновенно разжал пальцы. Прикосновение испугало не только его — ее тоже.