Пытаясь понять, что могло произойти на квартире у пана Ковальчека, полицейские решили, что, видимо, пан Ковальчек стал приставать к молодому человеку, согласившемуся посетить его, а молодой человек не принял эти приставания, ну и убил содомита. Оставался вопрос – зачем он вообще пошел к содомиту. Не знал, что тот – содомит? Возможно, но маловероятно, пан Юзеф особо не скрывался и даже числился в картотеке неблагонадежных с позорным шифром ПП[7]. Может быть, графу понадобилось от профессора что-то еще?..
Тем временем поступили результаты еще одной экстренной экспертизы, она делалась при помощи какой-то военной лазерной установки, позволяющей мгновенно определять присутствие любых химических веществ, в том числе сложносоставных, в крови, в мазках с кожи и с других мест. В момент смерти профессор Ковальчек находился в состоянии наркотического опьянения. Были обнаружены следы кокаина по всему лицу, как будто он размазывал его по щекам, или чихнул, и кокаин рассыпался. Еще одна экспертиза, которая должна была ответить на вопрос, имел ли пан профессор половые сношения перед смертью, готова не была.
Примерно в два ночи – а дело было литерным, и следственная бригада работала по нему круглые сутки, спали тут же, в дежурке министерства, на неудобном, пропахшем потом и гуталином топчане – из Санкт-Петербурга пришло еще одно сообщение. Полиция Санкт-Петербурга по запросу варшавской полиции инициировала срочную проверку хранения оружия в Польском Его Императорского Величества, лейб-гвардии гусарском полку. Когда армейские контрразведчики, совместно с поднятым посреди ночи каптенармусом, вскрыли оружейную комнату, то выяснили, что вместо пистолета, который пан граф должен был сдать, убывая в отпуск, на месте только карточка-заместитель с его подписью в получении оружия. Это была, как минимум, халатность, но разбираться с этим должны были уже военные.
В восемь часов утра полицеймейстер Варшавы истребовал срочную аудиенцию у царя, поставив перед ним вопрос о превентивном задержании молодого графа Ежи Комаровского по подозрению в убийстве. Константин колебался в решении, и колебался долго, он понимал, что отдать приказ о превентивном задержании своего подданного он может, а вот офицера лейб-гвардии – уже нет, для этого нужна санкция военного прокурора, причем по месту службы, то есть в Санкт-Петербурге. А военный прокурор, учитывая обстоятельства, вполне может вызвать графа в Санкт-Петербург и взять его под стражу уже там, или даже передать на поруки офицеров полка – то есть вынудив сидеть в казарме и не выходить из нее. Царь перед аудиенцией прочитал утренние газеты – и знал о том, что в городе УЖЕ неспокойно, по городу УЖЕ поползли слухи. Поляки вообще беспокойный, бунтарски настроенный народ. И поэтому царь Константин дал согласие на задержание пана Ежи Комаровского и водворение его в дом предварительного заключения, хотя не имел на это никакого права.
Еще через час санкцию на арест – тоже не имея формального права санкционировать задержание военного, да еще и дворянина, – дал прокурор Варшавы.
Группу, которая выехала из варшавского полицейского управления на набережную, возглавлял старший инспектор полиции[8] Бронислав Гмежек, старый и опытный полицейский волк, проходивший практику в считавшейся лучшей в Империи московской сыскной полиции. Во время практики – тех, кому это удавалось, можно было пересчитать по пальцам рук, – он был отмечен медалью «За усердие»[9]. Тогда трое медвежатников «запороли медведя» – выпотрошили сейф в «Русско-Азиатском», разжившись чуть ли не полумиллионом рубчиков, а потом, когда поняли, что полиция у них на хвосте, бросились врассыпную. Чеха – вора в законе, действительно чеха по национальности – Гмежек, тогда еще простой исправник, гнал по всей Москве больше трех километров, не дал ни скрыться, ни взять заложников – и все же настиг, обезвредил, вырвал из рук уже казавшейся потерянной добычу. За то и наградили... а потом с повышением отравили обратно, в родную Варшаву, поднимать уровень местной полиции. Варшавский криминалитет дал старшему инспектору Гмежеку кличку «Чума», и кличка эта была заслужена инспектором на сто один процент.
Сейчас, старший инспектор Гмежек, пробираясь в составе отряда полицейских на двух «Варшавах»[10] через пробки на Мокотуве, неизбежные в это время дня, не прекращал думать об этом деле. Дело для многих членов следственной группы было ясным, для многих, но не для пана Гмежека.
В Московской сыскной полиции его учили: мотив – половина раскрытия. Правильно определил мотив – круг подозреваемых сразу сужается, и просчитать, кто мог совершить это преступление, можно в два счета. Промахнулся с мотивом – сразу пошел не в ту сторону, раскрытие может быть чисто случайным. А вот сейчас – у них был верный подозреваемый, все сходилось: описание внешности, оружие – все, кроме мотива.
В принципе, мотивов могло быть два: личная неприязнь по каким-либо причинам или приказ это сделать. Личная неприязнь – вполне могла быть, но что-то тут не сходилось. Получалось так: сначала этот пан Ежи вместе с Ковальчеком пришел в университет, где их все видели, потом он с ним же ушел. Если предположить, что молодой пан Комаровский содомит – то зачем он застрелил Ковальчека, а не вступил с ним в половую связь? Поссорились? Может быть, но возникает вопрос, почему поссорились, что было причиной. Как вообще они познакомились? Когда? Были ли у них интимные отношения? Если да – то почему никто не знает об этом, почему в университете их видели вместе впервые? Если пан Комаровский скрывал свои сексуальные предпочтения – надо сказать, что это могло быть, признание человека содомитом в Российской империи является основанием для изгнания из армии, тем более из лейб-гвардии, с позором – остается вопрос, почему именно в этот день, перед смертью Ковальчека он счел нужным появиться вместе с ним на публике? Если они длительное время состояли в противоестественной связи – почему граф решил показаться с ним на людях именно перед тем, как застрелить, ведь если бы не та ниточка из университета, никто бы и не подумал на него. Почему он взял с собой оружие, отправляясь на квартиру Ковальчека? А как быть с информацией из Санкт Петербурга, что молодой граф большой любитель женщин и даже отправлен в отпуск из-за скандала с женщиной?
Табельное оружие – еще одна ниточка, и не ниточка даже, а канат – вообще никуда не лезет, любой офицер знает, что пистолет, который ему выдали и закрепили за ним – отстрелян, и данные о нем внесены в электронную пулегильзотеку. Если он хотел убить Ковальчека – зачем он взял с собой именно табельное оружие? Инспектор Гмежек знал в Варшаве по меньшей мере два десятка мест, где можно купить оружие нелегально. Не может быть, чтобы пан Комаровский не мог найти хотя бы одно такое место и обзавестись там краденым стволом. Если даже это невозможно – у молодого пана Комаровского наверняка есть фамильное поместье, там находится оружие, которое собирали его предки, старое, но не может быть, чтобы там не нашлось хотя бы одного пистолета или револьвера тридцатых – семидесятых годов с патронами и в хорошем состоянии, то оружие не отстреливалось, и данных о нем не было ни в одной картотеке. Наконец, не может быть, чтобы он по должности не имел доступа к трофейному и конфискованному оружию. Почему применил именно табельное оружие?
Хорошо. Если предположить другое – пан Комаровский хладнокровно убил содомита и диссидента Ковальчека, потому что исполнял приказ. Чей-то приказ. Он пришел в университет, чтобы втереться в доверие к Ковальчеку. Возможно, тот, кто отдал этот приказ, знал, что Ковальчек содомит, и отправил на задание именно Комаровского, рассчитывая, что пан Ковальчек заинтересуется стройным офицером лейб-гвардии и затащит его в постель. Комаровский втерся в доверие к Ковальчеку, сделал вид, что согласен предаться с ним содомскому греху, поехал к нему домой, там достал пистолет и трижды выстрелил в него.
