Первое точное упоминание о «карьерном успехе» Бориса Годунова относится к октябрю 1571 года, когда молодой костромской дворянин, которому в том месяце исполнилось девятнадцать лет, фигурировал в качестве «дружки» жениха на свадьбе Царя с коломенской дворянкой Марфой Собакиной, дальней родственницей Малюты Скуратова. Это очень важный исходный момент в биографии Бориса Годунова. Ведь в соответствии с русской свадебной традицией, которая соблюдалась и при Царском венчании, «дружка», или «дружок», — один из главнейших участников церемонии; он в известном смысле руководит обрядовым действием, произносит свадебные приговоры, веселит собравшихся шуточками и поговорками. Мы не знаем, был ли Годунов единственным «дружкой», или их было несколько. Последнее предположение более обоснованно, так как речь шла всё-таки о царской свадьбе.
Здесь важен один смысловой момент: «дружка» неизменно назначался женихом из числа родственников, друзей или близких знакомых. Исходя из этого, можно уверенно заключить, что Царь Иоанн к октябрю 1571 года уже знал и доверял Годунову.
Вообще об этих страницах жизни будущего Царя практически ничего не известно, но несомненно одно: трудная школа придворной жизни сформировала характер крепкий, натуру хитрую и изворотливую. Без этих качеств в сложном мире придворных интриг, наушничества, предательства и клеветы выжить было невозможного. Если к этому добавит несомненный природный ум Бориса, то к своим двадцати годам Борис Фёдорович Годунов был значительной личностью, заслужившей расположение Царя Иоанна Васильевича, который мало кому доверял, а расположение которого могло улетучиться в один миг.
Симпатии к Годунову Грозный Царь за многие годы не переменил, что можно воспринимать одним из удивительных явлений придворной жизни того времени. Возвышение Годунова началось в годы Опричнины; тогда многие незнатные роды поднялись вверх, став в последующем известными. Постичь эту общественную метаморфозу Русской истории невозможно без понимания смысла всей политики Первого Царя в 60–70-х годах, его философии власти, которая и родила Опричнину.
Как заключил Владыка Санкт-Петербургский Иоанн (Снычев), специально рассматривавший тему о Христопреданности Первого Царя, «поведение его всегда и во всем определялось глубоким и искренним благочестием, полнотой христианского мироощущения и твердой верой в свое царское “тягло” как Богом данное служение. Даже в гневе Иоанн пребывал христианином.
Первый Царь, борясь за нераздельную властную прерогативу, за полнокровное «самодержавство », чаял обратить души людей к Лику Небесному, стремился сделать православных желанными для Царствия Небесного. Он, как первый слуга Господа на земле, действовал и наставлением, и запрещением, и карой. Он долго полагал, что добротой и прощением можно добиться от людей беспрекословного исполнения воли Царя Миропомазанного, а следовательно, и воли Божией.
Летом 1564 года, в письме князю Курбскому, Иоанн, отметая упреки в жестокости, заявлял: «А за вашу службу, о которой говорилось выше (чуть раньше он говорил о “злобесивом сопротивлении” таких людей, как Курбский. — Л.Б.), вы достойны казней и опалы; но мы ещё милостиво вас наказали, — если бы мы наказали тебя, как следовало, то ты бы не смог уехать от нас к нашему врагу; если бы мы тебе не доверяли, то не был ты отправлен в наш окраинный город и убежать бы не смог»^^^ Постепенно, по мере нарастания опыта проб и ошибок, Иоанн разуверивался всё больше и больше в добросердечии натуры человеческой, всё меньше и меньше полагался на «увещевания», которые «злобесивыми» людьми воспринимались как «слабость» или не воспринимались вовсе.
Преодолев возраст Христа — тридцать три года — Первый Царь стал являть свой новый нетерпимый образ, ранее широко не известный. Как написал он сам в 1564 году, «добрым — милосердие и кротость, злым же — жестокость и муки, если этого нет, то (тот) не царь. Царь не страшен для дел благих, а для зла». Царский меч — «для устрашения злодеев и ободрения добродетельных »^^^.
Его карающий меч теперь обрушивался не только на иноплеменных врагов, но и на своих, на ближних, кому доверял, кого порой любил, кто клялся на Кресте быть «верным до гроба», но кто при первой же возможности изменял и предавал; думал не о благополучии государевом, то есть Государственном интересе, а только о своей личной выгоде. Они ведь тоже оказались врагами, не менее страшными, чем «басурмане» и «латины». Эти отступники предали поруганию Крест Христов, выступив открытым предательством или тайным злоумышлением против Царя, а значит, и против Всевышнего! Фигура князя А. М. Курбского самая показательная и известная, но таковые находились и раньше и потом; кому-то, как пресловутому князю, удалось убежать^^^, иных настигала царская кара...
1564 год можно назвать переломным в умонастроении Царя Иоанна. Первые двадцать лет царствования он хотел править миролюбиво и благочестиво — отдельные примеры опал и даже казней общей картины не меняли. Иоанн тогда чаще всего полагался на «клятвы» и «заверения» своих подданных, всё ещё надеясь, что строгостью, но и снисхождением можно переломить человеческую природу. Затем пришло убеждение, что люди, отмеченные клеймом первородного греха, не могут по доброй воле следовать за Царем, служить ему честно и нелицемерно.
Первый Царь точно знал, как надо повиноваться, как надо служить своим хозяевам. То святые апостолы Петр и Павел, истолкователи Божией воли, заповедовали, а наставления их Иоанн знал наизусть и не раз на эти установления ссылался. «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу...» (1 Пётр. 2, 18–19). «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души, служа с усердием, как Господу, а не как человекам» (Еф. 6, 5–7).
А ему. Царю Православному, первому среди господ, как его рабы служат? Кругом, куда ни глянь, — корысть, злоба, злоумышления и измены. Измены и предательства нельзя прощать, ведь то предательство Христа.
И тогда Иоанн прибег к другому оружию, которое всегда особенно сильно действовало на людей, — страху. Царская кара — возмездие за худые и подлые дела, и она должна настигнуть всех недостойных, их родных и близких, без различия положения, пола и возраста. И первые в этот ряду — самые знатные, самые именитые, самые влиятельные — извечные враги сильной центральной власти. Их надо или образумить, или уничтожить, а потому в начале 1565 года появилась известная Опричнина, а Иоанн Васильевич принял облик Грозного Царя.
Решение не было простым. Ему предшествовала целая серия знаменательных печальных и драматических событий, поставивших во весь рост проблему существования не только лично его. Царя, но центральной власти, а следовательно, и Руси.
В 1564 году Царь много уединенно молился. В мае ездил в Переславль (Залесский), где был на освящении построенного по его распоряжению главного собора Никитского монастыря, причем, к удивлению многих, долго и вдохновенно пел на клиросе. Известно, что затем ездил к Троице и у раки Сергия Радонежского проводил ночи и дни, прося Преподобного помочь добиться милости Всевышнего «в устроении державы великой России».
В начале декабря 1564 года Иоанн пошёл на то, что вызвало просто панику у современников и до сего дня служит темой разноречивых размышлений: он решил «оставить» Царство! Это не было какое-то «отречение » — тогда такого и понятия никто не знал; он выехал из Москвы, никого не уведомив и не предупредив. Обычно, когда Царь всея Руси покидал Москву, оставлял вместо себя нескольких бояр вести дела. Теперь же «заместителей » назначено не было и власть «осиротела ». Когда разнеслась весть, что Государь покинул стольный град и отбыл «невесть куда », то многие как громом стояли оглушенные, земля под ногами зашаталась, а Митрополит Афанасий^^^ на время потерял дар речи.
