История странная, если не сказать, фантастическая. Боярин Афанасий Александрович Нагой (ум.1610) промчался верхом на лошади несколько десятков κилoмeτpoв^^^ чтобы получить банку «провансальского масла» и склянку с опием, которая в то время имелась в наличии в «аптечке» каждого состоятельного дома. Неужели при дворе «Царицы Марии» подобного препарата не сыскалось?
Положим, что указанный эпизод имел место в действительности; сочинять подобное Горсею не было никакого резона. Он уже был на пути в Англию и разукрашивать повествование рассказами о собственной значимости — а таковых мест у него немало — не было никакого особого смысла. Думается, что не погоня за «лечебным средством» являлась побудительным мотивом для Афанасия Нагого скакать несколько часов из Углича в Ярославль. Ему, как и всему клану Нагих, надо было распространить угодную версию события, предвосхитить неизбежное для них наказание за потакание беспорядкам. Имя Бориса Годунова, как организатора убиения, было названо без колебаний. Чтобы выгородить себя и ещё более усугубить ситуацию, Нагим и понадобилась откровенная ложь об «отравлении » самой Марии Нагой...
В очередной раз необходимо подчеркнуть, что никаких сколько-нибудь надёжных, заслуживающих доверия данных, устанавливающую связь Бориса Годунова с убийством Царевича Дмитрия, не существует. Нельзя же за таковые признать, постоянно цитируемые высказывания немецкого наёмника Конрада Буссова (1553–1617), обретавшего в разных качествах в России с 1601 по 1612 год. Он составил своего рода летопись событий, известную как «Московская хроника». В ней говорится и об Угличской истории, хотя Буссов прибыл через много лет после того и никаким «очевидцем» являться не мог. Он служил, в каком качестве до сих пор неясно, и при Годунове и Лжедмитриях.
По его словам, «в большой тайне Годунов прельстил деньгами двух русских людей, и они перерезали Царевичу горло в Угличском Кремле на месте, отведённом для игр... А чтобы не открылось, по чьей указке совершено это убийство, правитель приказал и тех убийц, которых он ранее прельстил большими деньгами, прикончить в пути, когда они возвращались в Москву.
Так Царь Фёдор Иоаннович и не смог узнать, кто был убийцей его брата...
Буссов передаёт циркулировавшие слухи, чьи-то сказочные рассказы. Кто же был рассказчиком? Того, конечно же, уже никогда не узнать. Уместно оттенить важную деталь: Буссов, описывавший убийство Царевича в Угличе, преспокойно служил и при Лжедмитрии I, и при Лжедмитрии II. Подлинность или мнимость происхождения правителей его не волновала; его интересовал только «гешефт»...
Материалы «Следственного дела » недвусмысленно отрицают связь Бориса Годунова с Угличским злодеянием. Но это обстоятельство никогда не служило препятствием для обвинений его. В качестве аргумента «за » выставляется то обстоятельство, что данная печальная история позволила Годунову расправиться с ненавистным кланом Нагих. Да, это действительно так. По прошествии времени, недель и месяцев, все главные участники событий мая 1591 года получили наказание. Несколько человек было казнено; несколько сот жителей (60 семей) были выселены из Углича и оправлены на жительство в ссылку, в нововозводимый сибирский город Пелым. Даже церковный колокол, созывавший народ на самосуд, получил своё «наказание»: ему отрезали «язык», оторвали «ушко», и в таком виде он отправлен был в Toбoльcκ^^^ Жестокая кара обрушилась и на род Нагих, но ведь царская кара-то была заслуженной!
Все родственники «Царицы Марии » подверглись наказаниям «по царёву указу», но никто из Нагих не был казнён. Братья оказались в монастырских заточениях, а сама Мария была пострижена в монахини под именем Марфы и отправлена в дальнюю Николовыскинскую пустынь в дальнем углу Нижегородского края^^^.
Ненавистник Годунова дьяк Иван Тимофеев просто неистовствовал в своем «Временнике » по поводу «жестокосердия » Бориса Годунова! В пылу ненависти современник событий написал несусветное: «Бывшую соправительницу того мирообладателя (Иоанна Грозного. — А.Б.)окружил (Борис Годунов. — Л.Б.) во всём всевозможными лишениями, как жену простого мужа, совершил как бы второе после сына убийство его матери »^®^.
Во-первых, Мария ни минуты не была «соправительницей» при Иоанне Грозном. Во-вторых, Мария Нагая оказалась соучастницей организации беспорядков в Угличе, и сослана она была не решением «коварного» Бориса Годунова, а приговором Боярской Думы и волей Царя Фёдора Иоанновича. В монастыре же все сестры равны перед Господом, и никаких «привилегий», обусловленных прежней, мирской жизнью, здесь не могло быть. И в-третьих, что, может быть, самое важное, Мария, как уверяли многие, в том числе и Тимофеев, являлась «седьмой женой», что было нарушением православно-церковного канона. Следовательно, этот брак не мог рассматриваться как «законный», а потому с позиции церковной его как бы и вовсе не было. Что же, эти азбучные основы православного мироустроения были неведомы таким людям, как дьяк Иван Тимофеев? Представить подобное невозможно. Просто описатели истории той поры извращали и подтасовывали факты в угоду определённой идеологической концепции.
В 1604 году по приказу Годунова инокиня Марфа вызывалась в Москву, где у нее требовали показаний по поводу появления самозванца Дмитрия. Марфа ничего внятного сообщить не смогла. 18 июля 1605 года Марфа-Мария с триумфом въезжала в Москву, где её на подъезде к столице, в Тайнинском, торжественно встречал «Царь» — «чудом спасшийся Дмитрий». Марфа-Мария тут же, принародно, «обливаясь горючими слезами», признала своего сына. Последующие месяцы до самого конца мая 1606 года инокиня Марфа проживала в отдельных палатах в Вознесенском женском монастыре в Кремле.
В своём возвращении в Кремль Мария Нагая, наверное, увидела торжество долгожданной «справедливости». Из кремлёвских покоев её фактически выгнали, после того как её «дорогого сыночка» разоблачили как самозванца, свергли, а труп испепелили. Причём голый труп самозванца волокли мимо окон Марии Нагой, где толпа сделала остановку, выкрикивая оскорбления по адресу изолгавшейся «мамаши»...
Заинтересованность в смерти Царевича Дмитрия Бориса Годунова традиционно объяснялась его стремлением занять престол, на пути к которому существовало только одно препятствие: царскородный Дмитрий Иоаннович. Ещё Карамзин, со свойственной ему эмоциональной художественностью и моральной нетерпимостью, выразил мировоззрение предстателей обличительного направления: «Сей алчный властолюбец (Годунов. — А.Б.)видел между собою и престолом одного младенца безоружного, как алчный лев видит агнца. Гибель Димитриева была неизбежна!
Откуда сия непререкаемая уверенность? Только от человеческого самомнения, так как никаких «бумаг» или показаний современников, хоть как-то, хоть косвенно подтверждающих данную категоричность, не существует. Это всего лишь обыденное логическое построение, уместное при анализе мировоззрения таких «обличителей », как Карамзин, но совершенно неуместное при характеристике психологии, поведенческих мотивов, «хотений», «желаний», «намерений» других лиц, тем более живших века назад.
Как написал знаток эпохи С. Ф. Платонов, Годунова нельзя обвинять в злодеянии, для того нет надёжных данных. «Против него очень мало улик, и вместе с тем есть обстоятельства, убедительно говорящие в пользу этой умой и симпатичной личности ». Исследователь поставил принципиальный вопрос: «Разве никто, кроме Годунова, не имел интереса в смерти Димитрия и не мог рискнуть его убийством? »^^^.
Подобный ракурс проблемы совсем не является пустопорожним. В первую очередь тут приходит на ум имя Нагих. Но как же так: мать и дяди мальчика могли ли иметь свой «интерес » в таком страшном деле? А почему бы и нет? Ненависть — страшная разрушительная сила, а одержимость ненавистью неизбежно разрушает добродетель человека, искажает все его природные рефлексы, реакции и восприятия, иными словами, губит всё истинное вокруг такого человека. Нагие люто ненавидели «московскую власть», которая их «оскорбила» и «унизила». А кто же не знал, что главным в этой власти был именно Годунов, а Битяговский — только его «привратник».
