Вот тут-то она и спросила Мазая, кто этот «бледнолицый». Спросила, будто о новичке она ничего не знала, — не громко, но и не тихо, чтобы слышали и новенький и ребята.

— Новенький из Сергеевки, — еле слышно пробурчал Мазай.

Делая вид, что появление Жутаева не заслуживает внимания, Мазай уже более оживленно сообщил:

— Баклан пропал.

— Как — пропал? — удивилась Оля.

— Очень просто. Пропал — и все. Будто в воду пырнул, а назад не вынырнул. В общем, был Баклан, и неи Баклана. Тю-тю. Поняла?

— Ну да-а-а? — недоверчиво протянула Оля.

— Вот тебе и «ну да»! Что я, врать стану? Очень мне нужно! Больше делать нечего.

— Может, он в общежитии?

— По-твоему выходит, что я слепой? Верно?

— Да я не говорю, что слепой.

— Баклан тебе не иголка. Мы встали, а его и в комнате уже нет. Кровать убрана, а Баклана нет. Ясно?

— Так где же он?

— А кто его знает!

— Слушай, Вася, а что, если он сбежал?

Мазай ничего не ответил, но по выражению его лица Оля поняла, что Васька уже думал об этом.

Она как раз закончила формовку модели и почти бегом направилась к мастеру. Сообщая о Бакланове, она, нимало не стесняясь, во все глаза рассматривала Жутаева: ей хотелось найти в нем какой-нибудь недостаток, чтобы при удобном случае высмеять новичка перед ребятами.

Но придраться было не к чему. Она мысленно назвала Жутаева тихоней, размазней и пошла на свое место.

Зло на Ваську еще больше разбирало ее. Оля не могла понять, как он мог допустить, чтобы этот ничем не приметный, совсем обыкновенный парнишка побил его. Ей хотелось поиздеваться над Мазаем, высмеять его, довести до исступления.

Но было и другое желание — отомстить новенькому. Отомстить за Ваську хотелось потому, что ей все же было жаль Мазая. А кроме того, ей казалось: Жутаев обидел не только Мазая, но и ее, а обид Оля прощать не умела.

Но Жутаев был далеко, а Мазай под руками. Оля, оторвавшись от опоки, спросила:

— Вася, а как его зовут?

— Кого?

— Новенького.

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Сказал — не знаю, значит, не знаю!

— Вот тебе и на! Я никогда так бурно не смеялась. Ты же староста и обязан знать. Обязан!

— Отстань, Ольга!

— Могу отстать.

Мазай решительно принялся за работу.

Оля выждала, пока Мазай не закончит формовку модели.

— Вася, а он, кажется, хороший парнишка, скромный. Правда? А? Как ты думаешь?

Мазай не ответил.

— Ты только глянь, глянь на него! Сразу видно — застенчивый. И симпатичный…

Вдруг Мазай, шагая через опоки и кучи формовочной земли, подошел вплотную к Оле и. сжав зубы, процедил:

— Если ты не отстанешь от меня с этим новеньким…

— Ну и что?

— Ничего.

— Ну, что ты мне тогда сделаешь?

— Я вообще никогда больше к тебе не подойду. Ты будешь пустым местом.

Мазай резко повернулся, тем же путем зашагал к своим опокам и углубился в работу. Оля намеревалась еще долго «шпиговать» Ваську, но почувствовала, что ему действительно не по себе, и решила отложить «шпиговку» на будущее. А тут еще мастер начал обход цеха.

В конце смены Мазай подал мастеру сводку, где указывались выработка каждого ученика и место, занимаемое им в группе. Селезнев достал из кармана вчерашнюю сводку и сравнил с сегодняшней.

— Молодцы! Постарались. Думаю, ваша группа и сегодня удержит первенство по литейке. Значит, на первом месте опять Мазай — заформовал двадцать три опоки. Хорошо. Молодец. Почти норма взрослого рабочего. Так и нужно, ребята! Только так, только перевыполнять задание!

— Мы стараемся, товарищ мастер. — тоном, полным собственного достоинства, сказал Мазай. — Знаем, для чего работаем. Народ, можно сказать, сознательный. А потом, нечего зря в передовые лезть! Назвался груздем — полезай в кузов.

Чуть склонив голову и сложив у груди ладошки лодочкой, к нему шагнула Оля.

— Василий Павлович, — сладким и вкрадчивым голосом заговорила она, — вы с таким выражением начали сейчас говорить, что я и понять не могу: то ли передо мной Васька Мазай или появился какой-нибудь герой труда.

Кто-то рассмеялся.

— Тише, ребята! — прикрикнул Селезнев. — На втором месте Оля Писаренко. Двадцать одну опоку поставила! Крепись, Ольга! Вот это девчонка! Кроме Мазая, всех мальчиков обогнала. Молодец и есть молодец! Ну как такую не похвалить!.. — Вдруг на лице мастера появилось недоумение. — Постойте! Мазай, почему в списке группы у вас записано только двадцать четыре человека?

— Товарищ мастер, Бакланова-то нет.

— Числите его в группе, пока не будет приказа директора. Вот так… И Жутаева у вас в списке нет. Двое других из второй подгруппы есть, а его нет. Почему?

— Бакланова мы запишем, если вы велите, а этого новенького не нужно нам, товарищ мастер. Не нужно! И мы вас очень просим — пусть переводят его в другую группу. В общем, куда хотят, только от нас подальше.

— Мы, мазаевцы, одни останемся, — подтвердил Коля. — И увидите, какие показатели будут. Правда, Васька? Мы не подведем, товарищ мастер.

— Так нельзя. Ведь один раз уже говорили об этом— и довольно. А вы, Мазай, продолжаете вести свою линию: не включили в список Жутаева. Это называется самовольством, самоуправством. Директор знает, кого и куда посылать. Ему дано право решать эти вопросы, а не мне и не вам, Мазай. Включите в список Жутаева.

Мазай недовольно возразил:

— То хоть один Баклан тянул назад, а теперь и этот будет. Знаем таких работничков!

— А может, и не будет? — сказал мастер. — Нельзя же охаивать человека, не зная его. Ты подсчитал, сколько он заформовал?

— Нет, не считал.

— Напрасно. Староста обязан подсчитывать выработку каждого. И ты это знаешь… Скажи, Жутаев, сколько заформовал?

— Тридцать две, — негромко ответил Жутаев.

— Сколько? — переспросил Селезнев.

— Тридцать две.

Словно по команде, все повернулись к Жутаеву, зашумели, заговорили.

— Неправда это!

— Не может быть! Обманывает!

— Хвастает!

— Почему вы так думаете? — возразил мастер. — А если человек говорит правду?

— Ни у кого еще не было тридцати двух! Даже у Васьки! — выкрикнул Коля.

— Ну и что же из того? У Васьки не было, а у Жутаева, может быть, и есть. И возмущаться раньше времени нечего.

— Товарищ мастер, проверить надо, — предложил Сергей.

— Идите подсчитайте.

Проверять опоки Жутаева убежала вся группа.

Селезнев спросил Бориса:

— Ты не ошибся в подсчете? Действительно тридцать две?

— Нет, не ошибся. В Сергеевке я за смену до сорока давал, а здесь вот сбавил. Может, потому, что на новом месте, не привык еще.

Убежали ребята с шумом и гамом, а вернулись притихшие, пораженные. Мазай вплотную подошел к Жутаеву и, не спуская с него широко открытых глаз, сказал:

— Тридцать две. Здорово! Вот это здорово! Даже не верится, товарищ мастер. Шутка сказать — за смену тридцать две опоки!!

— Проверили? — спросил Селезнев.

— Проверили, товарищ мастер.

— Опоки считали?

— Считали, товарищ мастер.

— Мазай считал, — добавил Коля.

— Мазай считал, а мы пересчитывали, — сказала Оля.

— Вот это новенький!

— Дал всем нашим ударникам напиться досыта.

— Товарищ мастер, — растерянно сказал Коля, — значит, на первом месте не Мазай, а Жутаев? Правда? А Мазай теперь на втором?

— Правильно… Ну, Жутаев, поздравляю! Хорошо начал работу в училище. Здорово!

Селезнев крепко пожал руку Борису.

А тот стоял смущенный и, когда поднял голову, прямо перед собой увидел устремленные на него синие глаза Оли Писаренко и от немого вопроса в них смутился еще больше.

ДОМА

Когда Катюша пришла домой, Мария Андреевна уже суетилась у стола, собирая обед.

— Опаздываешь, — сказала она дочери. — Я уже хотела одна обедать. Засиживаться-то дома мне никак нельзя, а тебя все нет да нет. Только одной скучно, и обед не в обед. Где это ты задержалась?