От этой мысли Алекс так и застыла с губкой в руках. Это что, еще одна блестящая догадка? А восемь лет одиночества, разве это не доказательство того, что она никогда не была рабой неуемных страстей?

Голос, увы, тут же уличил ее в неискренности Так ли это? А то, что произошло в машине? Что это? Аэробика?

О, пожалуйста, замолчи! Она снова ухватилась за губку, как за якорь спасения. А голос продолжал обличать. Не строй из себя святошу. Вспомни свою спальню. Разве в ней обои в цветочек и скромный ситчик простынь? Да твоей спальне позавидовал бы сам Рудольф Валентино, «первый любовник» Голливуда! Эта храм любви, роскошная усыпальница спящей царевны, которая ждет не дождется, когда ее разбудят поцелуем.

Если так, резюмировал голос, то лишь набитая дура может противиться этому.

Должно быть, она ею и была, ибо тут же стала взвешивать все «за» и «против». Но ее отговорки не убедили голос.

Брось, Алекс, сердито приказал он, пора покончить с ненужным морализированием и просто немножко пожить в свое удовольствие. Стефан мертв, а ты жива, и в том, что так случилось, нет твоей вины.

Она и сама это знала.

Тогда зачем мучить себя, увещевал его голос. Зачем казнить себя, и пора бы бросить притворяться, что твоя жизнь содержательна и интересна. На самом деле ты живешь жизнью других людей, твоих друзей или коллег.

Нет, нет, это неправда, попыталась было возразить Алекс, но вдруг издала вопль испуга. В трубах что-то зловеще заурчало, и ее обдало совершенно ледяной водой.

— В чем дело, черт побери?! — сердито воскликнула она и быстро завернула краны.

Испуганная и озябшая, она выскочила из душевой кабины и укуталась в большое розовое полотенце. Она вся дрожала от холода, а стекавшая с мокрых волос вода образовала лужицы на полу.

За стеной шумела вода. Там наполняли ванну. Она не поверила своим ушам. Ведь они договорились, что сначала она принимает душ, а потом уже Тревис. Неужели этот невоспитанный грубиян, не дождавшись своей очереди, переключил всю горячую воду на себя? Он еще болен, ему нельзя мыться, тем более принимать горячую ванну! А если ему станет плохо, что она будет с ним делать?

Но тут Алекс поняла, что дошла до полного абсурда в своих страхах. Беспокоиться о здоровье Тревиса по меньшей мере смешно. Она сама только что видела его на стадионе среди мальчишек. Он совсем не похож на слабого и больного. Пожалуй, в его нынешнем состоянии ему ничего не стоило бы преодолеть Ниагарские пороги в жестяном корыте. Очевидно, от холода и испуга она утратила свою обычную способность разумно мыслить.

Обмотав мокрую голову полотенцем, накинув короткий купальный халатик, Алекс решительным шагом направилась в ванную комнату для гостей. Дверь была открыта, и первое, что она Увидела, была голая спина Тревиса.

Испуганно вскрикнув, Алекс попятилась назад.

Тревис удивленно обернулся.

— Вы?

Он смотрел на ее лицо в капельках влаги, порозовевшую нежную кожу шеи и голые ноги, давившие мокрый след на полу.

— Я думала, вы уже сели в ванну, — растерянно пролепетала Алекс, теребя ворот халатика.

— И вы собирались присоединиться?

Алекс была в полном замешательстве, ибо меньше всего ожидала с его стороны подобную дерзость.

— Нет! — резко возразила она.

— Ага, вы пришли проверить, справлюсь ли я с этим сам?

— Нет, я…

То, что она увидела, окончательно ее потрясло. В ванне, полной пены, плавали бейсбольные биты. На краю ее, опасно накренившись, стоял пластмассовый флакон с ее любимым пенящимся средством для ванн.

Она перевела взгляд на Тревиса. Глаза ее метали молнии.

— Вы сошли с ума! Очевидно, ветрянка пагубно подействовала на ваши мозги. Да как вы смеете мыть какие-то паршивые биты в ванне и брать без спроса мое любимое средство, которое стоит десять долларов за флакон?

Тревис, переступая с ноги на ногу, чуть приблизился к ней. На его лице не было и тени смущения.

— Да, я сошел с ума. — Он стоял так близко, что она чувствовала, как его дыхание щекочет ей щеку. — Однако бейсбольные биты в ванне и дорогое пенящееся средство здесь ни при чем.

На Тревисе не было ничего, кроме узких трикотажных трусов. Алекс в смущении отступила, ударившись ногой о край кушетки.

— Алекс, — промолвил он, глядя на нее потемневшими глазами, и, протянув руку, снял с ее мокрых волос полотенце.

— Зачем вы?.. Я бы… сама помыла эти биты, — вдруг глупо пролепетала она.

— Алекс… — Его руки неожиданно легли ей на плечи. Он смотрел ей в глаза. — Я скоро уеду. Ты понимаешь, уеду? Я — вот такой, ненадежный…

Она едва понимала, что он говорит, только знала, что сейчас выдержка изменит ей, она не совладает с собой и выдаст себя. Ей было трудно дышать.

— Я знаю, — наконец пролепетала она. — Но это не имеет значения.

Это была правда. Ей сразу стало легче. Возможно, потому, что она вспомнила Стефана и более ничего не хотела откладывать, лишаться сиюминутного счастья ради того, что может или не может быть завтра. Однажды шальная пуля лишила ее этого завтра, принеся утрату, горе и печаль. Сейчас она этого не допустит.

Тревис словно прочел это в ее глубоких, как темный янтарь, глазах, ибо обнял ее еще сильнее, гладя ее влажные волосы, ища ее губы. Рука Алекс, придерживавшая полы халатика, ослабела, их обнаженные тела соприкоснулись. Приятная истома охватила Алекс. «Пусть будет, что будет», — мелькнула мысль, и более уже ничто не останавливало ее.

Прижав к себе ее покорное тело так сильно, что тонкий стан Алекс прогнулся и голова запрокинулась, Тревис поцеловал ее долгим и удивительно нежным поцелуем, словно пытался успокоить. Но в этом уже не было необходимости.

Алекс с наслаждением отдавалась его ласкам, ощущая, как некое чудо, близость его тела, вдыхая запах его кожи. Где-то глубоко в сознании мелькнуло, угасая, что Тревис по крайней мере честен с ней. Он предупредил, что не собирается задерживаться в ее доме и, возможно, в ее жизни тоже. Ну и что из этого?

Ее руки, осмелев, легонько коснулись упругих выпуклостей мышц и ложбинки его спины. Она гладила его, осторожно знакомясь с этим крепким мужским телом, испытывая сладостное чувство узнавания не только его, но и самой себя тоже.

— О, леди! — тихонько, словно выдохнув, произнес Тревис, целуя ее шею, мочки ушей, щекоча ее кожу своим горячим дыханием. Его рука, мнущая мягкую ткань, скользнула по ее спине вниз и остановилась там, где чуть ниже выпуклостей ягодиц кончался край короткого халатика.

— Тревис!.. — нетерпеливо прошептала Алекс.

— Я знаю, леди, — прошептал он в ответ и легонько укусил ее за мочку уха. Рука его осторожно коснулась горячей впадинки ее паха.

Ноги Алекс ослабели, ей показалось, что она вдруг легко и весело летит в какую-то звенящую мягкую и влекущую пустоту. Но руки ее продолжали свою радостную экскурсию и уже коснулись его шеи, плеч и дошли до рук. Здесь, повинуясь порыву необъяснимой нежности, Алекс вдруг сжала тонкую и сильную кисть его левой руки и, поднеся к губам, поцеловала то место, где так учащенно бился его пульс.

— Не надо, — вздрогнув, произнес Тревис и отступил на полшага назад. Продолжая смотреть на Алекс, он медленно снял с ее плеч ненужный халатик и, взяв ее на руки, бережно, как драгоценную ношу, опустил на кушетку. Повинуясь инстинкту, столь же древнему, как само время, она приняла его, как истосковавшаяся земля принимает благодатный дождь.

Какое-то время их сплетенные тела были неподвижными, дыхание единым, сердца бились в унисон.

Вдруг в полной тишине раздался далекий звук захлопнувшейся двери. Тревис едва уловил его. Голова его устало покоилась на плече Алекс. Он испытывал редкое для него состояние приятной опустошенности и лени. Ему казалось, что он понял, когда и почему мужчины дают обеты вечной любви, и более не осуждал их, даже если сам не смог бы привести ни одного примера верности данному обету.

Его дальнейшим, столь необычным для него, размышлениям помешали чьи-то далекие шаги в пустом доме. Кто бы это мог быть? Он оторвал голову от горячего плеча Алекс и настороженно прислушался. Шаги стали громче, кто-то уже поднимался по лестнице.