— Брендон! — раздался строгий окрик Сары. — Немедленно выйди из машины. — И, не дожидаясь, когда мальчик сам сделает это, она тут же вытащила его, давая Алекс возможность помочь Тревису подняться.

— Мы приехали, — сказала Алекс, широко открывая дверцу просторной машины Конни.

Тревис отнял ладонь от слезящихся, красных от высокой температуры глаз. Яркий свет, видимо, причинял ему немалые страдания. Влетевший в машину прохладный апрельский ветерок заставил его поежиться. Наконец он понял, где находится.

— Вам сразу станет легче, как только войдете в дом, — заботливо сказала Алекс. Словно не веря ей, он с трудом повернул шею и посмотрел в окно.

В лучах полуденного солнца дом приветливо сиял оштукатуренными стенами.

Тревис, зажмурив глаза, снова откинулся на сиденье и устало промолвил:

— Дайте мне спокойно умереть.

У Алекс сжалось сердце от жалости. Бедняге действительно плохо, вид у него ужасный.

— Тревис теперь будет жить у Алекс, мама? — вдруг спросил Брендон, увидев, как Тревис с помощью Алекс пытается выбраться из машины. Услышав вопрос мальчика, они оба застыли на месте.

— Нет, сынок, — спокойно пояснила Брендону Сара. — Он побудет здесь, пока не выздоровеет.

Алекс, придя в себя, снова подставила плечо Тревису, но он резко отстранился.

— Нет, я сам, — сказал он сердито и вышел из машины. Неверным шагом он побрел к крыльцу и, невзирая на головокружение, благополучно преодолев невысокие ступени, остановился перед входной дверью. Лишь тогда он обернулся и посмотрел на Алекс, насмешливо вскинув одну бровь, что нелегко было сделать, ибо лицо его опухло.

— Ну как? — спросил он.

Алекс стояла там, где, отвергнув ее помощь, он ее оставил. Теперь же его слова подействовали на нее, как электрический разряд. Она быстро поднялась на крыльцо, распахнула дверь и впустила Тревиса в дом. Поднимаясь по лестнице на верхний этаж, она чувствовала за спиной его молчаливое и мрачное присутствие.

Когда-то в старом фермерском доме было шесть спален, и все — на верхнем этаже. Размещались они по обеим сторонам коридора, направо и налево от лестницы. Общая ванная находилась внизу, рядом с кухней. Купив дом, Алекс кардинально перестроила верхний этаж. Из двух спален в конце коридора она сделала одну большую, для хозяев, с отдельной ванной комнатой, для чего использовала половину примыкавшей третьей спальни. Из другой половины получилась ванная для гостей. Маленькая спальня рядом была превращена в кладовую. Из двух оставшихся по правой стороне спален получилась просторная комната для гостей. Сюда Алекс решила поместить больного Тревиса.

Это была светлая и веселая комната с окнами на север и восток. Пол был покрыт пушистым бежевым ковром, мебель — из светлого дуба. У кровати с бежево-голубым покрывалом стоял ночной столик с тяжелой бронзовой лампой и голубым телефонным аппаратом. Тут же стояло старинное кресло-качалка. В ногах кровати лежало аккуратно сложенное стеганое одеяло. Алекс собственными руками выстегала его и очень гордилась этим.

— Вот ваша комната, — сказала она излишне громко, подойдя к кровати и разглаживая складки на покрывале.

Она чувствовала, что нервничает, и это ее смущало. С чего бы это? Ей и раньше доводилось оставаться в этой спальне наедине с мужчиной. С тех пор как она перестроила верх, она не раз бывала здесь не одна.

Она заставила себя вернуться к виновнику своих забот и ненужных эмоций, который продолжал стоять в дверях, прислонившись к косяку. Его вид почему-то смущал и нервировал ее.

Не отдавая себе отчета, что говорит, Алекс вдруг раздраженно спросила:

— Почему вы не раздеваетесь?

Он вздрогнул, выпрямился и с явным подозрением посмотрел на нее.

— Зачем? — спросил он настороженно.

Вдруг поняв, как он воспринял неосторожный вопрос, Алекс подумала: «Однако мистер Тревис Кросс не такой уж каменный, и его можно смутить, если постараться». Но она тут же прогнала совсем дикое желание тут же проверить это и, обойдя кровать, стала снимать покрывало, мысленно ругая себя за ненужную нервозность.

Последующие ее слова были уже спокойны и разумны.

— Ложитесь в постель, а я позвоню в аптеку и узнаю, готовы ли лекарства, прописанные вам доктором Шейдельманом. Если готовы, я немедленно поеду за ними.

Она улыбнулась ему, как ей казалось, вполне нейтральной и спокойной улыбкой.

Тревис еще больше нахмурился и помрачнел, но покинув порог, вошел в комнату и осторожно присел на край постели.

— Хорошо, — ответил он и вдруг вытянул ноги, как бы преграждая ей путь. Словно не замечая этого, он принялся стягивать сапоги.

Алекс смотрела на его босые ступни и вспомнила больницу и его неуклюжие попытки одеться, незастегнутую и незаправленную в брюки рубаху, открытую грудь, соблазнительную выемку пупка… Что за нелепость! Почему это должно было произвести на нее такое впечатление?

— А где же ваши носки? — неожиданно спросила она. Голос от волнения был таким хриплым, что она едва узнала его.

Тревис бросил на нее быстрый взгляд. Если он и заметил что-то, то, во всяком случае, не подал виду. Встав, он снял куртку, небрежно бросил ее на кресло-качалку и лишь тогда, пожав плечами, ответил на вопрос о носках:

— Не знаю. Я не нашел их в больнице.

Сказав это, он стал невозмутимо расстегивать пуговицы рубахи. Его рука медленно справилась с верхними тремя и потянулась к четвертой… Наконец он расстегнул их все, и выдержка бедной Алекс снова подверглась испытанию. Она видела его полностью обнаженный торс, сужающийся книзу треугольник курчавых шелковистых волос… К ее ужасу, он спокойно расстегнул молнию джинсов, а затем привычным рывком стянул их так быстро, что жесткая ткань издала звук, похожий на хлопок. Для ушей Алекс он был орудийным залпом.

Она вздрогнула и почувствовала, что ей стало тесно и душно в этой большой, полной воздуха комнате. Возможно, у нее жар и она тоже заболела? Одно ясно — нечего торчать здесь и смотреть, как этот нахал прямо при ней раздевается. Нельзя оставаться, если на нее так действует совсем невинный жест руки, расстегивающей ворот рубахи…

— Пойду позвоню в аптеку, — заторопилась она, проскользнув мимо Тревиса и невольно задев его обнаженную мускулистую руку.

— Хорошо, — коротко сказал он, даже не посмотрев на нее.

Алекс ушла так поспешно, что ее уход был похож на бегство.

Тревис Кросс, оказывается, не привык спать в пижаме.

Алекс стояла на кухне, смотрела на поднос, приготовленный для него, и… видела Тревиса в трусах. Не в боксерских, умеренно широких, почти семейных, а в очень узких трикотажных трусиках. Похоже, этот человек не страдает излишней стеснительностью.

Столь интимные подробности туалета Тревиса стали ей известны совершенно случайно. Объяснялось это весьма просто. Поскольку Тревис сам не мог отправиться в магазин, чтобы пополнить свой гардероб, а багаж он так и не получил, Алекс досталась сомнительная честь сделать это вместо него. Теперь она знала, какого размера джинсы он носит и какой длины молнию на них предпочитает, а также размер его носков и нижнего белья — футбольных маек с коротким рукавом, только темно-синего или черного цвета и, соответственно, такого же цвета трусов. И никаких пижам.

Почему воспоминание об этом так волнует и озадачивает ее? Возможно, подружки правы — она засиделась в одиночестве и ей нужно мужское общество.

Она тряхнула головой. Хватит думать о всякой ерунде. Алекс распрямила плечи, одернула короткие шорты цвета хаки, поправила ворот бледно-желтой блузки и уверенно провела рукой по волосам, заплетенным в целомудренную косу. Она снова проверила, все ли, что нужно, поставлено на поднос, и мысленно повторила список.

Две салфетки, нож, вилка, ложка — раз. Консервированный куриный бульон с лапшой (лапши вдвое больше, чем бульона), обязательно в горшочке, потому что, как он утверждает, в тарелке все быстро стынет, — два. Земляничный мармелад, нарезанный аккуратными небольшими кубиками, горстка соленых крекеров и охлажденный сок в высоком, обязательно в высоком, стакане — три. Кажется, все.