Ну и ладно, подумала Патриция. Она всего лишь школьная учительница. Ей не нужно того, о чем мечтаю я. А мне было бы тесно в ее жизни.
Патриция никогда никому не завидовала. Это ей завидовали все. Но сейчас на нее что-то нашло… Конечно, не зависть, а так, слабенькое ощущение некоторой общей несправедливости жизни.
Собственные ее мысли окрасили обед в мрачноватые тона.
После обеда Алекс и Кэтрин отправились отдыхать. Патриция послонялась по дому, обсудила с мамой всякие важные вещи — вроде того, что готовить на ужин. Аманда сегодня не звала кухарку: хотела сама побаловать своих детей. Но ей просто необходим был человек, с которым можно было бы обговорить меню. Для нее приготовление пищи давно превратилось в священный ритуал, и потому она очень ответственно подходила к этому вопросу.
— Мама, я давно хотела спросить: как ты все успеваешь? — не выдержала Патриция.
— Что ты имеешь в виду?
— Как ты умудряешься ухаживать за собой, работать с папой и еще заниматься домашними делами?
— А ты разве не успеваешь? Твоей прическе можно позавидовать, ты всегда накрашена, ты работаешь сутки напролет! Не знаю, что там творится у тебя дома…
Патриция с благодарностью вспомнила о приходящей домработнице. Дома все должно быть чисто и аккуратно.
— Но когда я была у тебя в последний раз, чистота меня порадовала. Так что…
— Признаться, это стоит мне… некоторых усилий воли.
— Да? А сразу не скажешь, — Аманда наивно захлопала ресницами. — Ну а что касается меня… Мне просто нравится все, что я делаю. Не только результат, но и процесс. Когда думаешь о результате больше, то это иной раз может и подстегнуть. Например, сбросить несколько фунтов. Но если тебе не нравится питаться фруктами, ходить в тренажерный зал и бегать по утрам, то нет-нет да и пропустишь что-нибудь. Не удержишься и съешь пирожное. Проспишь пробежку… Мало ли предлогов, чтобы чего-нибудь не сделать? А мне все нравится.
— Ясно.
Патриция задумалась. Выходит, ей не все нравится из того, что она делает. Нужно что-то пересмотреть.
— А как тебе Эрик? Помнится, ты к нему неровно дышала когда-то, — Аманда покосилась на дочь.
— Интеллигентный зануда. Каким был, таким и остался.
— А по-моему, очень милый…
— Лучше скажи, как тебе твоя будущая невестка.
— Очаровательная девушка, тебе не кажется?
— Кажется, но… — Патриция поймала себя на том, что скатывается к обычным женским сплетням, и ужаснулась. — Извини, мам, у меня где-то сотовый звонит.
Патриция поспешно ретировалась из кухни и направилась в библиотеку.
Это была гордость Роберта. Он собирал свою библиотеку почти сорок лет. Он обожал книги, и на высоких стеллажах стояло немало букинистических редкостей и раритетных изданий.
В детстве Патриция пряталась здесь, когда хотела, чтобы все решили, что ее нет дома. Помещение библиотеки было не очень большим, зато уютным. Здесь пахло пылью, типографской краской, и старой бумагой, и кожаными переплетами. Как в старинном английском поместье. Патриция точно знала, что в ее усадьбе тоже будет библиотека.
На этот раз спрятаться от мира не удалось: в библиотеке сидел Эрик.
— Кто бы мог сомневаться? Если бы тебя кто-то искал, я бы его смело направила в библиотеку.
— А ты меня искала, Патриция?
— Вовсе нет.
— Тем не менее ты здесь… — Эрик без улыбки посмотрел на нее поверх страниц книги в темном переплете, которую держал в руках. Он сидел в кресле за столом. Здесь стояли еще два кресла и небольшой диван — гарнитур, отделанный кожей цвета черного кофе. Патриция вдруг почувствовала себя гостьей, которой не предложили сесть. Это не прибавило ей мягкости.
— Я искала покоя. Видимо, не судьба.
— А чем покой лучше приятного человеческого общества?
— Философский вопрос, особенно если принять во внимание, что «приятная компания» — понятие относительное и весьма субъективное.
— Ты права. Кстати, я нечасто встречаю женщин, которые разговаривают, как на защите магистерской диссертации.
— Если ты хотел меня уязвить, то не трать зарядов зря. У меня прочная броня и тяжелая артиллерия за спиной.
— Я заметил, — серьезно ответил Эрик.
Патриция посчитала тему исчерпанной.
— Ладно, я поищу покоя в другом месте.
— А может, повезет и найдется приятная компания, — улыбнулся Эрик. — Снег идет.
Патриция взглянула в окно. В сиреневых сумерках и вправду порхали белые пушистые хлопья.
— Как ты узнал? Ты же сидишь спиной к окну, — поразилась Патриция.
— Чувствую. — Эрик пожал плечами. — И… свет становится такой… особенный.
— Романтик, — сказала Патриция таким тоном, каким говорят «придурок».
— В твоих устах звучит, как обвинение, — рассмеялся Эрик. — Не хочешь прогуляться?
— Нет.
— Жаль. А я, пожалуй, пойду пройдусь.
Патриция подумала, что не гуляла — не ходила просто по улице без дела и без конкретной цели — уже, наверное, целую тысячу лет. И сразу после этого подумала, что правильно делала: бессмысленное занятие для людей, которым нечем занять свое время.
— Удачи. А я, пожалуй, останусь и почитаю.
Эрик улыбнулся ей легкой, почти незаметной, как прикосновение крыла бабочки, улыбкой и вышел. Патриция подошла к столу. Ей стало любопытно, что же за книгу он держал в руках… надо же. Камю сорокового года издания. Раритет — для кого-то. Для нее — книга подросткового бунта.
— Вот чудак… — зачем-то сказала Патриция, взяла «Бунтующего человека» и устроилась с ногами на отцовском диване.
Ей пришли в голову сразу две нехорошие мысли. Во-первых, что она не брала в руки книгу почти что со времен колледжа. Потом все как-то было не до того. Во-вторых, Эрик ведь рос в Нью-Йорке. Почему он не отправился к матери? Она знала, что отец его давно оставил семью. Надо будет спросить у Алекса. Потихоньку.
После ужина Аманда куда-то увела Кэтрин: ей не терпелось пообщаться с ней поближе. Алекс разговорился с отцом о рынке ценных бумаг. Он хорошо ориентировался в этих потоках, а Роберт как раз хотел заняться игрой на бирже. Патрицию это пока не интересовало, так что она не прислушивалась. Она сидела в гостиной в кресле и листала мамины глянцевые журналы.
Скука, это позорное чувство бездельников, накрыла ее своей тенью.
Конечно, можно было попробовать позвонить кому-то из школьных подруг, встретиться и поделиться своими жизненными достижениями. Для Патриции этот вариант всегда оставался на крайний случай.
— Патриция, ты занята? — Эрик подошел к ней сзади, так что она вздрогнула.
— Как видишь, страшно занята, — съязвила она. — А ты сам как относишься к женской журналистике?
— Никак не отношусь, потому что не сталкивался. Я хотел кое-что с тобой обсудить.
— Пожалуйста. — Она закрыла журнал с видом королевы, которая милостиво назначила внеплановую аудиенцию.
— Нет, не здесь. Если у тебя есть несколько свободных минут, то пошли.
— Куда?
— Там холодно и все еще идет снег. Так что оденься.
— Собрался меня похитить и съесть?
— Ну зачем же съесть? Я не голоден. Миссис Дин отлично готовит…
Патриция фыркнула, чтобы не выдать искренней улыбки.
Она поднялась к себе, надела теплую обувь, повязала на шею шелковый платок. Подкрасила губы. Нанесла капельку духов за ухо. Просто так…
Эрик ждал ее в холле. Ее поразил его переброшенный через плечо щегольской белый шарф. Настоящий джентльмен. Или герой мультфильма.
— Учти: если предлог окажется нестоящим…
— То что?
Патриция не сразу нашлась:
— То я стану думать о тебе еще хуже.
Эрик развел руками.
— Пойдем.
Он изящным жестом открыл перед ней дверь. Патриция вздернула бровь: у него это получилось очень легко и красиво, а между тем дверь в доме Динов была тяжелая-претяжелая, из старого дуба.
— Смотри. — Он указал рукой влево.
Патриция чуть не упала с крыльца.
Посреди занесенной снегом лужайки восседал огромный снежный заяц. Упитанный заяц с длинными ушами и красным шарфом.
