— Здорово, Эмиль. Да. Ну давай… Когда, где? Через… два часа? — смотрит на часы. — Через три. Да. Давай.

Он складывает и прячет телефон, выходит из дверей, идет на стоянку, вытаскивая на ходу ключи. Нажимает кнопочку на брелоке, его машина издает писк сигнализации.

Андрей на машине выворачивает на улицу. Смотрит в зеркало заднего вида. Там — довольно старая «ауди», едущая за Андреем. Тот неожиданно перестраивается. «Ауди» тут же перестраивается следом. Андрей выжидает и неожиданно дает газ.

Безлюдная набережная Москвы-реки с видом на стеклобетонные псевдоконструктивистские нагромождения новостроя на противоположном берегу. По набережной идет Артем.

Два человека стоят на набережной, глядя на реку, Артем — один из них. Его визави немолод и тщательно-консервативно одет.

— Они? — переспрашивает Артем. — Они намерены разбираться… Пробивать по своим каналам. Все, в общем, довольно сильно напряглись.

— Думаешь, будет результат? — без эмоций интересуется визави.

— Я бы не стал недооценивать их связи.

— Тем более держи нас в курсе.

— Естественно. Но и вы со своей стороны напрягитесь.

За укромным столиком в углу полупустого дневного паба Андрей и Эмиль. На столе перед мулатом — пивная кружка, перед Андреем — стакан сока.

— …Нормальная теория заговора, — невесело хмыкает аналитик. — Это вы с Алиской родили?

— Не, ну согласись — так и есть.

— Ну а Тим?

Эмиль прихлебывает «Гиннеса»:

— Вот про него я тебя и хотел спросить. Ты же с ним тогда много тусовался?.. Он что, действительно такой пофигист был?

— Да в общем — действительно.

— А как тогда получилось, что его… просто не выгнали? Да еще и в элитный класс перетащили? Где Тим — а где технология управления!..

— Не знаю. Не меня надо спрашивать… А кого надо — того давно не спросишь.

— Н-да… Ну как-то же ты с ним общий язык находил?

Андрей делает глоток, усмехаясь:

— Ну, он же не марсианин все-таки… Нет, ты знаешь — это было скорей… любопытство. По-идиотски звучит, но — скорей естествоиспытательский такой интерес. Тим — он все-таки слишком сильно от нас от всех отличался. Мне по молодости тогда казалось… Ну вот про нас все было понятно — чего нам от жизни надо. Успеха, комфорта, честолюбие удовлетворить… на это нас и натаскивали… А ему это все до лампады было — совершенно очевидно… Улыбочка эта его буддистская… И мне, знаешь, казалось, что, может, правда он чего-то такое понимает, чего мы не сечем? Какой-то другой… смысл.

Он замолкает и еще раз прикладывается к соку.

— Ну и?

— А ничего. Пообщался я с ним, пообщался — и, в общем, ничего такого не узрел. Нормальный заниженный уровень потребностей. Растительная жизнь. Такое… существование в пассивном залоге. Лечь, чтобы не пораниться. Он, между прочим, и сейчас… Стань тенью для Зла, бедный сын Тумы…

— Ну ладно, бог с ним, с Тимом. Но мы-то четверо… Мы-то собираемся что-то делать? Я уж не знаю, для чего нас на самом деле готовили… Но факт — то, что сейчас-то мы действительно не так мало можем. Если будем вместе действовать.

Андрей смотрит на собеседника:

— Ну да… А тебе не приходило в голову, что если мы это про себя понимаем… То кто-нибудь другой тоже про нас это мог понять? Причем раньше нас?

Эмиль возвращает ему внимательный взгляд:

— Кто-то?

— Ну а кто нас семь лет назад разогнал? А? Причем не просто разогнал, а полгода всего не дал доучиться до аттестата? По разным школам раскидали, по разным районам…

Теперь они оба смотрят друг на друга. Эмиль четко, но с вопросительным подтекстом произносит:

— Голышев Роман Павлович. Тогда — министр по налогам и сборам. Сейчас… Силовой вице-премьер. И почти наверняка — скоро премьер. РПГ.

— Он ведь тоже у Нашего учился. Причем раньше и дольше, чем мы с тобой.

— Е-мое…

Они снова смотрят друг на друга. Им явно не по себе.

Эмиль сидит в такси, такси стоит в пробке. На лице мулата выражение безнадеги, уже успевшей стать хронической. Явно стоят долго.

— И вот так по всему городу теперь, — разводит руками водила.

Эмиль нервно смотрит на часы:

— Л-ладно… Черт с ним. Времени нет. Пойду пешком… Сколько с меня?

— Ну… Стоху дашь… Если не жалко.

Эмиль расплачивается, вылезает, осторожно приоткрыв дверцу — рядом тоже застрявшие авто… Идет к тротуару, лавируя между машинами. Одна из них гудит, когда он проходит — Эмиль оглядывается… и видит, что метрах в пятнадцати еще из одной машины выбираются двое — крепкие, коротко стриженные спортивные молодые люди. Эмиль отворачивается, продолжает лавировать, достигает тротуара… Оглядывается еще раз. Молодые люди споро и целеустремленно шагают следом.

Эмиль идет по тротуару — и теперь оглядывается регулярно. Молодые люди не отстают. Эмиль проходит мимо киоска, тормозит, возвращается:

— «Парламент» дайте, пожалуйста.

Он смотрит на молодых людей. Те, не особенно скрываясь, переминаются с ноги на ногу чуть поодаль: ждут.

На краю тротуара стоит Андрей. Рядом притормаживает черная «волга» с мигалкой и госномером. Из недр ее — с заднего сиденья — показывается, распахивая дверцу, Николаич.

— Здорово, — бросает он. — Залезай.

Андрей садится. Мент произносит, глядя куда-то в стриженый затылок водителя:

— Извини, времени нет совсем. Вот на совещание дернули. У нас же щас бедлам, прокурорские на юстицию наезжают… Нарыл я тебе кое-что по твоему вопросу… — отщелкивает замочки тощего кейса, лежащего рядом на сиденье, добывает пару бумажек. — Смурной такой вопрос, кстати… Обвинение предъявили Мамыкину, тоже музыканту… Сидит щас в изоляторе. Но прямых улик нет, и свидетелей тоже нет. Ссора была — это да… И в сортир Мамыкин ходил сразу после Перевозчикова — и Перевозчикова там нашли потом… И нож Мамыкину принадлежит. Но отпечатков нет. А народу было очень много, и все бухие.

— Так что, по идее, его кто угодно мог подрезать… под шумок?

— По идее — запросто.

За столиком бара — Артем и Алиса. Первый смотрит на вторую выжидательно. Произносит (явно прерывая паузу):

— Ну и чего так… конфиденциально?

— Тем… Такой вопрос… Я думаю, что это важно в нашей ситуации… Вы с Андроном как-то странно друг на друга реагировали… У вас что, какие-то… специальные заморочки?

Артем улыбается:

— Какие там специальные, Алис. Самые обыкновенные… Политика — это, конечно, очень серьезная игра… Но все равно игра. Ну и надо соблюдать правила. Так что мы теперь… как мушкетеры короля и гвардейцы кардинала. Камзол обязывает, — усмехается с некоторой даже грустинкой. — Я дерусь, потому что я дерусь…

— Н-не знаю… Глупо получается как-то. Вы же в школе нормально совершенно ладили.

— Да мы с Андроном вообще, наверное, довольно похожи… Только с разным знаком. Ну и смотри — где он, где я…

— Ну это же правда все — игры…

— Если игра — еще не значит, что все понарошку. Сама подумай. А то, что с нами всеми сейчас происходит, — что, игру не напоминает?

— Напоминает… при одном условии.

— Дай догадаюсь. Если мы — не игроки, а фигуры.

— Причем разменные.

— А кто игроки?

— А давай прикинем… кому выгодно.

— Выгодно? Мочить выпускников школы Горбовского?

— Опального Горбовского. Эмигранта Горбовского. Диссидента Горбовского.

Арем криво-криво ухмыляется:

— Горбовскому.

— А что — в этом нет логики?

— Каждый раз, когда в Москве взрывают что-нибудь, — что Горбовский из своей Ниццы вопит? Что дом жилой, или рок-концерт, или метро там рванули злобные спецслужбы. Но с терактами — это уже смешно, это надоело всем. Тем более что все равно никто ничего никогда не докажет… А теперь прикинь — такая ситуация…