– Появись! – негромко позвала она. – Деточка.

Показалось, в вершинах деревьев что-то зашуршало. Она подняла глаза, а когда вновь посмотрела перед собой, то ночь стала вдвойне темней. Неприятный страх струйками яда разлился по венам, похолодил грудь. Настя впилась в темноту и глазами и слухом.

– Встань передо мной, посланник ада! Приди! Не прячься!

Голос ее звучал неуверенно, потому что она не знала, кого зовет. Если эти демоны настолько глупы, что приходят по зову маленькой девочки и соглашаются многие годы быть у нее на посылках, то их, наверное, очередь стоит на проход в этот мир. А ну как придет, да не тот. Еще и с чужим разбираться.

– Ты больше мне не помешаешь, – с нажимом произнесла Настя, невольно снова поднимая глаза к деревьям. Тонкие белые стволы осинок серебрились в темноте. – Не перешагнешь ворот этого лагеря! – Для убедительности она махнула рукой в сторону забора, чтобы у демона не возникло сомнений, о чем она говорит. – Не станешь портить жизнь моим друзьям!

Называть или нет всех поименно? Потому что кое-кому пощекотать нервы не мешало бы. Но не будем мелочиться. Мир – так на всей земле.

Для острастки была приготовлена коронная фраза: «И чтобы я тебя больше не видела!» Но произносить ее Настя не стала. Пускай все становится так, как было раньше.

Ее не смутило, что приказы, которые она раздавала, немного противоречили друг другу. Тяжело было одновременно и появиться, и больше не показываться. Но демону это вполне было под силу. Если он ее слышал.

Настя еще какое-то время терпеливо постояла в молчании. От реки донесся ухающий звук, легкий ветерок коснулся листьев, забарабанили посыпавшиеся на землю дождевые капли.

Сквозь эту тугую дробь стали слышны шаги. Медленные, тяжелые. Кто-то натужно шаркал по земле, словно нес на своих плечах тысячелетний груз отчаяния.

Настя не заметила, сколько простояла, вслушиваясь в эти звуки. Ладони заболели – с такой силой она сжала кулаки, вгоняя ногти в мгновенно ставшие бесполезными Линии Жизни и Здоровья.

Озноб пробежал по спине. Через силу, заставляя окаменевшие мысли работать, Настя повернулась.

У демона появились ноги. Он шел из лагеря. Невысокая сгорбленная фигура. По дорожке, освещенной фонарем, к ней, в темноту. Негромкое бормотание перекрывалось звуком шагов, в которых для Насти звучал безрадостный приговор. Демон добрался до ворот, на мгновение исчез, а потом сгустком темноты появился с противоположной стороны. Повернул в сторону Насти и замер.

«Главное, не выходить из круга», – мелькнула в ее голове последняя здравая мысль.

– О! – удивленно произнес демон. – А ты тут что забыла?

– Это проклятие какое-то! Что ни сделаю – всегда второй. В школе второй. В лагере только и слышно: «А вот твой брат…» Думал, сейчас будет как-то по-другому. Нет. Петрович заладил: «Брат твой на хорошем счету, поэтому тебя мы не тронем». А Вовка со мной вообще отказался разговаривать! «Какая драка? Никакой драки не было! Я тебя не помню». Не помнит он! Я еще и прозрачным стал. До кучи!

Они сидели на берегу Киржача. Речка здесь делала свой очередной прихотливый изгиб, подмывая высокий берег. Густая осока затянула подтопленный лужок. Женька стянул с себя куртку, бросил на мокрый песок, пристроился с краю, чтобы не мешать Насте. Он был расстроен до того, что говорил и не мог остановиться. Он все повторял и повторял одни и те же слова. О том, что он вечный Полкило, что он довесок к другим. Что все друзья у него от Сереги, а от него самого, от Женьки Ермишкина, – ничего! Что эта кличка, как проклятье, идет за ним, и его никто серьезно не воспринимает. Что его никогда не слышат. И вот даже сейчас, в этой истории с Ксюхой – почему пострадал Стас? Стас ни при чем! Но Женьку не послушались, хотя он брал вину на себя. А вчера ночью? Он первый оттолкнул Вовку, и он бы сам врезал ему, если бы Николай Сергеевич не поторопился. Он готов за это ответить. Так нет! Драки словно и не было. Вовка смотрит на него как на пустое место. И не из-за обиды, что Женька стал свидетелем его позора, а потому, что ему никакого до него дела нет. Женька может голову дать на отсечение, что в вожатской сказке ему дадут роль пятого куста в шестом ряду. И не потому, что у него таланта нет и он плохо поет или танцует. Все он хорошо умеет делать. Просто о нем, как всегда, не вспомнят. Его куда-нибудь пристроят, лишь бы не мешался. И так всегда. В их семье впереди идет Серега. Он надежда родителей, для него репетиторов нанимали, чтобы он в институт поступил, а Женька поступил – и ладно. За Серегу уже сейчас хлопочут, чтобы он в армию не попал, а Женька – пускай идет, должен ведь кто-то Родине послужить.

И вот он сейчас шел после разговора с братом, который, как всегда, похлопал его по плечу, сказал, что Вовке сам лично начистит морду, что Женьку никто больше не обидит. Ну, конечно, самостоятельно Женька решить свои проблемы не может. Куда ему! Он же Полкило, неполный комплект. Он без Сереги пропадет. Даже девушек ему Серега пытается сватать. То с одной познакомит, то с другой.

Женька говорил и говорил, не сильно интересуясь, что по этому поводу думает собеседница. Да она особенно и не думала. Она просто погружалась в нирвану спокойствия. Безграничного. Вечного.

Час назад перед воротами Настя здорово перепугалась. Она и правда решила, что демон явился на зов и сейчас начнется нечто ужасное – торговля за душу, адские муки или еще какие искушения. Но это был Полкило. Хорошо знакомый, мрачный, с мокрыми волосами – но это был он. Настя так и кинулась ему на шею с криком: «Полкило!», чем убила Женьку окончательно. Потом Женька пытался убежать. Кричал, что все ему надоели. Но теперь уже Настя не могла остаться одна. Она даже до корпуса не дошла бы. Умерла бы на этом перекрестке от разрыва сердца с перепугу. Ермишкин же хотел быть один, и она ему этого не давала. Так они и бегали друг за другом, пока не оказались около реки, где выдохшийся Женька прошептал:

– Я проклят.

– Скорее уж я, чем ты, – парировала Настя.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Над речкой откуда-то издалека доносились ночные звуки неведомых существ. Зверь Индрик бродил под землей, вздыхал, заставляя поверхность реки морщиться, глухо ухал. Ватное небо вздрагивало во сне и плотнее укутывалось в тучи.

Женька замолчал. Какое-то время Настя размышляла, не новое ли это явление ее демона. Сначала Вовка с его страстью, теперь напарник со страданиями. Но все было слишком реалистично, чтобы заподозрить неладное.

– Не переживай, Женька, все с тобой в порядке.

Хотелось чем-нибудь нарушить эту звенящую от тишины бесконечность. Бросить камень в реку или громко крикнуть. От невозможности всего этого Настя всего лишь крепче обняла свои колени.

– Ты первый вчера пришел мне помочь. Ты правильно сделал, что попытался спасти Стаса. Спасибо. И дело не в тебе.

– Ага, солнечная активность и протуберанцы постарались, – грубо отозвался Ермишкин.

– Что ты знаешь о демонах?

Напарник подавился воздухом и закашлялся.

– Лермонтов, – начал он издалека.

– Еще скажи Врубель, – обиделась Настя, вспоминая, что весь Серебряный век был напичкан стихами о демонах и ангелах.

– Американское кино не подойдет?

– Я серьезно спрашиваю! – отвернулась от него Настя.

Женька завертел головой, мгновенно сбрасывая все свои обиды и расстройства. Глаза его азартно заблестели.

– Тогда тебе – туда! – он ткнул пальцем куда-то через речку.

– Вплавь, что ли? – не поняла Настя.

– Там ближайшая церковь. Получишь квалифицированную консультацию.

– Я серьезно! – напомнила Настя.

– Да куда уж! – хохотнул Женька.

– У меня бабушка умерла.

Разговор не клеился.

– И она была ведьмой. – Ермишкин довольно жмурился.

Обозвать его, что ли, Полкило, чтобы он так не улыбался?

– У нее был свой демон, которого после смерти она завещала мне.