Мелькал Женька. Половину ребят первого отряда уже разобрали чадолюбивые родственники, так что особенной работы на сегодня не предвиделось.

– Как дела? – около палатки появился Толмачев.

– Погадать? – тут же высунула нос Вава.

– Давай! – Вовка протянул свою длинную узловатую ладонь.

– Позолоти ручку! – игриво шевельнула плечом Маруся.

Вовка хлопнул себя по бокам – в его тренировочных штанах карманов не было.

– В обед булочками отдам.

Настя открывала и закрывала рот. Наверное, где-то сошел ледник или белые медведи внепланово завалились в спячку – за десять дней смены старший вожатый ни разу не подошел к ней и не спросил, как у нее дела, а за последние два дня это уже третий заход. Или меняется погода и действительно пойдет дождь?

Вава неуверенно провела ноготком по глубоким линиям на руке вожатого.

– Э-э-э… – протянула она, поглядывая на Настю. Та машинально бросила взгляд.

– Ладонь широкая, пропорциональная, – произнесла негромко она, то ли подсказывая, то ли боясь, что их услышит еще кто-то, кроме Вовки. – Добродушие, открытый характер, уравновешенность. Не умеет лгать и обманывать. Работа скорее техническая, чем интеллектуальная. Линии Жизни и Судьбы глубокие – ты сам для себя уже все определил и не свернешь с намеченного пути. За здоровьем надо будет следить. – Настя и не заметила, как перехватила из Вавиной руки ладонь старшего вожатого и с азартом начала ее разглядывать. – Сильно развито воображение. – Она показала на основание большого пальца. – Но ты рациональный человек, поэтому все у тебя подчинено разуму.

– Да что ты! – впервые откликнулся Толмачев, блеснув в Настину сторону карими глазами.

– Будешь женат, будут дети, – смутившись, добавила Настя, повернув напоследок тяжелую неподатливую ладонь ребром.

Она выпустила Вовкину руку, но тут он сам цапнул ее за локоть.

– Пойдем! – потянул он Настю за собой.

– Куда?

Настя оглянулась на своих подопечных. И у Вавы, и у Маруси были восторженные мордочки, словно она им сейчас продемонстрировала чудеса левитации, а не доступные всем азы хиромантии.

– Проверим, насколько рациональное во мне преобладает.

Все было странно – и внезапный интерес, и то, как он отреагировал на гадание. Но главное – только Вовка взял Настю за руку, все внутри нее взорвалось, так что ноги уже отдельно от ее сознания потопали туда, куда он ее вел.

Они остановились около палатки с кексами. Впрочем, кексы были больше похожи на куличи. Бабушка всегда пекла такие – крутобокие, с белой глазурью, усыпанные разноцветными конфитюшками.

– Что нужно делать? – Вовка окинул взглядом унылый ряд хлебобулочных изделий.

– Оценить вес, – высунулась из-под тента девочка отряда из четвертого с сильно облупившимся носом и россыпью веснушек по щекам – ее любило солнышко.

– Какая ставка? – Вовка снова похлопал себя по бокам.

– Десять рублей, – заученно начала объяснять обладательница конопушек. – Кладете деньги в корзинку и объявляете, сколько весит вот этот… – она почему-то замялась, – пирог.

Настя удивленно вздернула брови – новая версия названия кривобокого кулинарного шедевра.

– В долг можно? Деньги не взял. – Вовка все еще обшаривал себя, оглядываясь вокруг, словно нужная монетка могла лежать на земле.

– Я заплачу, – заторопилась Настя, боясь, что Вовка почувствует себя неловко. Она знала об этом конкурсе и сама собиралась участвовать, поэтому специально взяла мелочь.

Она бросила в корзинку две скомканные купюры и посмотрела на вожатого.

– Ты первая, – разрешил он.

Настя осторожно подняла указанный кекс. Интересно, есть ли здесь хотя бы килограмм?

– Пятьсот граммов, – прошептал Вовка.

– С чего ты взял? – Она протянула кекс вожатому, но тот демонстративно спрятал руки за спину.

– Пятьсот пятьдесят, – уточнил Толмачев. – Запиши на нее, – повернулся к девчонке вожатый. – А победителю кекс отдадут? Если да, то вечером я приду пить чай. – Это уже он сказал Насте.

У Насти открылся рот, но почувствовала она это, когда Вовка, ссутулившись, пошел прочь. В рот начал задувать ветер. Настя сглотнула, несколько раз моргнула и лишь сейчас сообразила, что все еще «взвешивает» кекс.

– А как вас зовут? – На мятом листочке девчонка вывела цифру шесть. И этот конкурс не имел большого успеха.

Вовка уходил, а Настя неожиданно вновь вспомнила неприятный запах горелой веревки. Пробормотав свое имя, она уже собралась уйти, как вдруг привидением, словно из-под земли, перед ней возник Женька.

– Чего он от тебя опять хотел?

Напарник, как всегда, подошел бесшумно – был у него такой талант.

– Сказал, что придет вечером чай пить.

Ермишкин раздраженно дернул челюстью, будто мысленно перекусил старшего вожатого.

– Ну, пускай приходит, – разрешил он. – Тебя в кабинет начальника звали. К телефону.

Настя с улыбкой глянула на Женьку. Жизнь в лагере становилась забавной. Внезапный интерес старшего вожатого, ревность напарника. Следующая пара недель будет веселой.

Она не торопилась к телефону. Никто звонить ей не должен, никаких сообщений она не ждет. Плановый звонок домой был несколько дней назад. Поначалу она еще тосковала по семье, по своей комнате. Но потом лагерная жизнь закрутилась, так что родной город вспоминался как далекий сон. Внезапно этот сон стал явью. Кошмарной явью.

– Ты как? – издалека начала мама.

– Нормально, – заторопилась Настя. – У нас сегодня родительский день. Мне некогда.

– Весело, наверное, – как-то странно хмыкнула мама, не слыша замечания дочери об отсутствии времени.

– Ну… так. – Невнимание удивляло. – Что произошло?

– Настя, ты хорошо себя чувствуешь?

Что обычно бывает после такого вопроса? Конечно же, все начинает болеть. Снова вспомнился неприятный запах, заломило в виске, стрельнуло в коленке.

– Нормально. – Как говорят про космонавтов? «Состояние удовлетворительное». Вот и у нее так же. – Что случилось?

– Бабушка умерла, – быстрой скороговоркой пробормотала мама. – Вчера вечером. Мы сначала не хотели говорить, но потом решили, что не стоит от тебя это скрывать. Похороны завтра, но ты можешь оставаться в лагере. Потом приедешь, я с тобой на кладбище схожу.

В первое мгновение Настя испытала облегчение. Похороны… Кладбище… Гробы… Все это было мрачно и неинтересно. Но вдруг вспомнилось: это же ее бабушка. Бабушка, к которой внучку почему-то не пускали. И даже после смерти встречаться с ней не разрешают.

– Я приеду, – сказала из чистого упрямства.

– Не надо, – с нажимом произнесла мама. – Просто знай об этом.

Повисла неловкая пауза. Насте хотелось спорить, хотелось доказывать, что она уже взрослая и сама может решать, как ей поступать. А за окном шумело лето, неслось к своему зениту воскресенье. Сейчас она выйдет из кабинета начальника и вокруг нее будут хорошо знакомые приятные люди. И никаких нравоучений.

Ну и ладно. Ну и не поедет.

– И еще, – снова заговорила мама, – если ты вдруг почувствуешь что-нибудь странное, скажи мне. Договорились? Я кое с кем связалась. Если что – он приедет.

Можно уже прямо сейчас начинать говорить! Вокруг этих странностей – половником не разгребешь. Вот только этого непонятного «кое-кого» ей тут не хватает. Для комплекта.

– Договорились, – пообещала Настя, но стоило ей положить трубку, как про обещание тут же забыла.

Впереди было столько дел!

Ярмарка заканчивалась. Настя проверила магическую палатку. Маруся с Вавой не выдержали и сбежали. Остальные тоже бесславно оставляли свои боевые посты. Народ начинал потихоньку подтягиваться к своим корпусам. Близился обед. Снова появился Женька и сообщил, что десять человек родители уже забрали, остальные скучают в беседке около корпуса, что главные хулиганы отправлены на ответственное задание в радиорубку, где они должны по громкой связи вызывать детей, за которыми приехали папы с мамами. Зина с Ксюхой бесцельно болтаются около столовой – Стас сегодня занят, и девушки пребывают в печали.