Элис сидела рядом с диваном на полу и до боли сжимала мою руку. Миссис Дугган носилась по комнате, как перепуганная курица, Глория стояла в изголовье дивана и взволнованно на меня смотрела. Только Хейзел нигде не было видно.

В комнату вбежали санитары и погрузили меня на носилки. Конечно, у меня очень сильно болела голова и не менее сильно рука, но, по-моему, носилки были лишними, в конце концов, я не при смерти. На пути к машине «Скорой помощи» носилки зацепились за дверной косяк, и я сильно ударилась ногой. Где-то раздался звонкий голос Глории:

– Осторожней, с нее уже хватит синяков!

Санитар засмеялся, но осекся, увидев лицо миссис Дугган. Пока санитары заносили меня в машину «Скорой помощи», Элис умоляла миссис Дугган разрешить ей поехать со мной.

– Пожа-а-а-а-а-а-а-алуйста! Можно я поеду с ней! Я должна быть рядом! Она моя самая лучшая подруга на всем земном шаре!

Мне было приятно слышать такое, но голова так сильно болела, что единственное, чего мне хотелось, так это оказаться в темной тихой комнате, а кто там будет, мне все равно.

Тем временем миссис Дугган оттащила плачущую Элис от дверей машины, а рядом со мной уселась Глория. Думаю, Глория понимала, что мне сейчас было не до разговоров, поэтому, убедившись, что я удобно лежу и мне ничего не надо, Глория вступила с санитаром в долгую беседу о погоде, каникулах в Керри и о том, как ей удается поддерживать свои волосы в таком хорошем состоянии.

В больнице меня положили на каталку и отвезли в какую-то комнату, где очень вежливый врач осмотрел мои глаза, уши и задал кучу вопросов, в том числе и какое сегодня число.

Я долго думала, а затем ответила:

– Не знаю.

Было заметно, что такой ответ встревожил доктора не на шутку, поэтому я решила его успокоить:

– Не волнуйтесь! Я не знала, какое число, еще до того, как полетела с лестницы.

Доктор улыбнулся:

– Она, видимо, в порядке, но, чтобы окончательно убедиться, нам придется сделать компьютерную томографию.

Я лежала и ждала этой томографии очень долго. Глория все время шутила, стараясь развеселить меня, а я, чтобы не огорчать ее, смеялась, даже несмотря на то, что делать это было очень больно – смех эхом отзывался в и без того раскалывающейся голове.

Наконец, за нами пришла медсестра и покатила меня в другое отделение больницы. Аппарат для томографии был очень странным. Меня положили на кушетку и велели не двигаться. Кушетка медленно въехала в металлическую трубу, из которой доносились разные забавные звуки и мигали яркие лампочки. Неожиданно мне оказалось очень трудно лежать неподвижно. То ли потому, что меня об этом попросили, то ли потому, что я резко почувствовала себя лучше, но мне жутко захотелось почесать колено. Тут из громкоговорителей раздался ласковый голос медсестры, она пыталась отвлечь меня, и, надо сказать, ей это удалось, потому что я даже не заметила, как процедура закончилась.

Когда меня вывезли из кабинета, мама, папа и Рози уже ожидали в коридоре. Они тут же бросились ко мне. Слава богу, я лежала, поэтому они не могли стиснуть меня в объятиях, но град поцелуев мне был обеспечен. Рози не поцеловала меня, она была слишком занята тем, что строила сама себе рожицы в большие блестящие колеса каталки.

Мама тут же принялась плакать и причитать, что ей не стоило отпускать меня в лагерь, потому что девочкам моего возраста лучше оставаться дома под неусыпным надзором родителей. Папа обнял ее и постарался успокоить, сказав, что по статистике большинство инцидентов случается как раз-таки дома. Тут мама накрыла рот рукой, а затем с ужасом сказала, что, скорее всего, оставила утюг включенным, потому что, когда позвонили из лагеря, она гладила. Приключилась небольшая паника, так как мама бегала по больнице в поисках телефона, она срочно хотела позвонить соседке, чтобы та проверила, не сгорел ли наш дом дотла. Она долго объясняла ей, где спрятаны запасные ключи, а папа сказал, что для того, чтобы проверить, цел ли дом, необязательно в него входить. Мама рассердилась и обозвала его дураком, который видит одни лишь частности (понимайте, как хотите). В этот момент раздался пронзительный крик Рози, которая так увлеклась кривлянием, что прищемила палец колесом. Все медсестры тут же сбежались на крик и принялись ее успокаивать и всячески сюсюкать. Моей сестре так это понравилось, что как только она видела, что к ней теряют интерес, она снова начинала истошно кричать. Одна из медсестер принесла большую коробку с разноцветными пластырями и сказала, что Рози может выбрать любой, но моей сестре они очень понравились, и она, недолго думая, выбила коробку из рук медсестры, и все пластыри разлетелись в разные стороны. Пол в коридоре теперь был усеян разноцветными пластырями, отчего казалось, будто произошел взрыв. В конце концов мне надоело лежать без дела (и без внимания) на каталке, и я хотела было уже крикнуть: «Кто здесь пациент?» – как меня снова привезли к тому самому приятному доктору.

Доктор надел очки и обстоятельно изучил карту, которая была прикреплена к моей каталке.

– Хм, – сказал он после непродолжительной паузы. – Кажется, все в порядке, но думаю, лучше оставить пациентку на ночь для наблюдения.

Я не очень поняла слово «наблюдение». Что, кто-нибудь всю ночь будет сидеть у моей кровати и наблюдать за мной?

Признаться, все оказалось не так уж и плохо. Меня положили в одноместную палату, и каждый час или вроде того ко мне заглядывала медсестра, проверяя, все ли в порядке. Все медсестры очень ласково ко мне относились и были внимательны к любым моим желаниям, а мне этого так не хватало после стольких дней, когда я жалела саму себя.

Мама настояла на том, чтобы остаться со мной. По-моему, это было просто глупо. Она, конечно, всегда воображает самое худшее, но что плохое может произойти со мной в больнице? Да и потом, мне уже двенадцать лет. Правда, я не стала с ней спорить, потому что она бросила на меня взгляд, говорящий, что сейчас мне лучше помолчать.

Мама не хотела оставлять меня одну ни на секунду, поэтому папа с Рози отправились в магазин, чтобы купить мне пижаму и зубную щетку. Папа даже умудрился угадать размер – пижама была как раз впору, а на зубной щетке красовалась маленькая кукла Барби.

– Я ее специально для тебя выбирала, – смущенно призналась Рози.

Папа притащил мне целую кучу книг. У меня дико болела голова, поэтому читать бы я все равно не смогла, но мне не хотелось его обижать, и я благодарно ему улыбнулась. Мы немного поболтали о моем времяпрепровождении в лагере, но тут появилась медсестра и сказала, что пришло время баинькать. Папа с Рози встали, поцеловали меня и отправились ночевать к старинному папиному другу, который жил неподалеку от больницы.

Медсестра предложила маме лечь на кровати в специально отведенной для этого комнате, но мама даже слушать ничего не хотела.

– А если я понадоблюсь ей ночью? Нет, я не собираюсь рисковать и останусь рядом с дочерью.

Я подумала, что это несправедливо, ведь я уютно устроилась на большой удобной кровати с чистенькими свежими простынями и кучей одеял, а мама, скрючившись, дремала в кресле напротив. Но должна признаться, что, когда я просыпалась среди ночи, мне было приятно видеть маму, мирно похрапывающую рядом и оберегающую мой покой.

Утром в комнату вошла медсестра, которую я раньше не видела.

– Я смотрю, тебе уже лучше. Вся прямо светишься, – дружелюбно сказала она.

Медсестра почитала мою карту, померила температуру, поправила простыни на кровати. В этот момент мама проснулась и, постанывая, встала с кресла. Затекшие руки и ноги давали о себе знать. Как всегда, волосы мамы выглядели жутко растрепанными, а платье было таким мятым, что, кажется, не было знакомо с утюгом.

Медсестра с ужасом посмотрела на нее:

– Почему бы вам не отправиться в семейную комнату и не привести себя в порядок?

Я почувствовала себя неловко, потому что медсестра хотела быть любезной. Откуда ей было знать, что это привычный облик моей мамы. Мама вежливо промолчала, более того, она отправилась в семейную комнату, как ей и порекомендовала медсестра. Но когда она вернулась в точно таком же виде, в каком уходила, медсестра вздохнула и сказала: