– Да ну? – поразился он и даже привстал из кресла. – Это у тебя так редко проявляется Жажда?
– Ее симптомов вообще ни разу не чувствовала. – Ну если не считать пару раз, когда вместе с гномами «почти не пила» чуть больше, чем нужно. Похмелье на описание этого бича вампиров, кстати, сильно походит, только оно вроде бы слабее. – Просто использовала кровь как легкий стимулятор.
– Странно, – пыхнул трубкой отец. – Очень странно. Уж раз в месяц-то накатывать обязательно должно было, я даже заговоренный бочонок своей крови уже заготовил, думал, у тебя там на донышке осталось…
– Так она твоя? – поразилась я.
– А чья ж еще? – пожал плечами папа. – Не с Рональда же сцеживать, отравишься еще, кровопийцам содержимое вен рыб, лягушек и прочих хладнокровных противопоказано. Да и потом, родственная вроде как, должна сильнее действовать.
Хм, логично. Да и что-то такое нам преподавали в теории магии. Впрочем, на практике при различных ритуалах этот эффект почти никогда не учитывается, среди магов процент законченных моральных уродов не выше, чем среди простых обывателей.
– Действительно, странно, – согласилась с ним я. – Если верить тем грудам макулатуры, в которые ты зарылся, то после второй инициации я должна полюбить кровь всей душой, а мне она как-то абсолютно безразлична. Ну примерно как кефир. Пить можно, но лучше налить в бокал чего-нибудь еще. Пап, а ты точно уверен, что мама была вампиром?
– Ну а кем же еще? Кровавое безумие есть, регенерация есть, способности к магии есть. Все совпадает!
– Но кровь-то я не люблю. Ну если только с мясом и гарниром.
Отец задумался, пролистал чего-то в своих книгах, но потом просто захлопнул их и махнул рукой. Ответа у него не было.
– Ладно… И вообще, пап, я тебя хотела познакомить со своими друзьями. И они, между прочим, уже полчаса ожидают нас в малой гостиной под зорким взглядом Рональда.
Басовитый смешок, раздавшийся из широкой груди отца, заставил меня очаровательно покраснеть.
– Моя принцесса до сих пор не любит присутствие дворецкого во время еды?
При этих словах папа подошел и заключил меня в свои теплые и такие надежные объятия и, как в детстве, приподнял и закружил по каморке, сбивая в беспорядке раскиданные документы и шелестя страницами раскрытых томов. После чего опустил обратно на землю и, удерживая за плечи, отставил на расстояние вытянутых рук, изучая с ехидным прищуром мое раскрасневшееся лицо.
– Спасибо, что вернулась, дочка…
Не знаю, может быть, в мире и существует какое-нибудь средство от девичьих слез, но, к сожалению или к счастью, оно не попадается у знакомых мне аптекарей. После этих слов в уголках моих глаз что-то предательски защипало, и я наконец-то ощутила, что я дома. Не дома у отца-промышленника и владельца большинства окрестных земель, ввязавшегося, на свою и мою голову, в конфликт с сильными мира сего, а дома у моего папы, моего единственного, самого близкого человека. Улыбка, наполненная слезами, слезами радости и облегчения, и моментально покрасневший и распухший носик, который хлюпает где-то в районе воротника отцовской рубашки. Что это, если не счастье?
Кое-как приведя себя в соответствующий приличной девушке вид и для острастки пару раз ударив кулачком по широкой папиной груди, я все же вытащила его из лаборатории. Но несомненно, он не был бы самим собой, если бы не оставил последнее слово за собой. Уже перед самым входом в гостиную он немного притормозил и с загадочным видом шепнул мне на ухо:
– Рональда при гостях не взрывай! Договорились?
Вот зараза! За это он схлопотал острый локоток куда-то в район несуществующей талии.
Мои сокурсники папе понравились… да впрочем, ему нравятся все, кто не делал чего-нибудь, чтобы это исправить. Как будущим големостроителям и, значит, дальним родственникам изобретателей он даже показал им свою мастерскую, правда, с категорическим наказом ничего не трогать. Который, естественно, выполнен не был, так как папа сам сунул Гроткару в руки деталь из какого-то хитрого сплава, вроде бы часть экспериментального колосника, которой планировал в ближайшем будущем заменить свое же творение. В результате все планы по ознакомлению друзей с моей родиной едва не пошли кувырком, так как тройственный союз гномов оттащить от верстаков две хрупкие девушки просто не в состоянии физически, даже если одна из них дампир.
Спасла ситуацию, как это и положено по всем канонам древних легенд, прекрасная эльфийка, которая непонятно откуда извлекла письмо, написанное ее дядей специально для папочки. Пока он изучал секретную документацию, я цапнула за ухо Торката, Лаэла поймала бороду Гроткара, и мы все-таки смогли вывести их погулять.
Городок будущих големостроителей после богатой и роскошной столицы впечатлил не сильно, вот если бы нас пустили в шахты… В принципе в этом не было ничего невозможного, тем более для их будущей владелицы, но уже наступил вечер, и народ из них потянулся по домам, – а что за прелесть ходить по пустым подземельям, где нет ни одного горняка? По улицам мы гуляли до самой глубокой ночи и вернулись, когда на небе уже вовсю мерцали звезды.
– В целом как-то так поселение золотодобытчиков я себе и представлял, – вынес вердикт Торкат. – Вот только почему-то кабаков маловато и бордель всего один.
– Раньше было больше, – припомнила я историю своей родины. – Но когда лихорадка схлынула и основная масса авантюристов исчезла, оставив лишь убежденных старателей, то остальные позакрывались.
– Так всегда бывает со стихийно образованными поселениями, если бы не шахта, думаю, сейчас здесь вообще был бы лишь частокол, медленно зарастающий бурьяном, – кивнула Лаэла и принюхалась. – Эй, мне кажется или что-то горит?
– Из какого-нибудь камина, наверное, клуб дыма принесло, – пожала плечами я. – Хоть и лето на дворе, но их, бывает, зажигают.
И тут в отцовском флигеле прогремел взрыв…
Я полностью не помню эту ночь… Не хочу вспоминать…
Лишь обрывки образов, иногда всплывающих в мучающих меня до сих пор кошмарах… Именно в них – этом проклятье и этой каре – небольшие отрывки происходившего предстают перед моим взором. Гарь и дымные языки чадящего пламени. Рушащиеся, охваченные такими ласковыми и вместе с тем такими злыми огненными языками балки перекрытий. Треск как живых, извивающихся от жара «локонов» и заполняющее все сущее отчаяние. И чьи-то руки, мешающие, не дающие мне прорваться к отцу, к моему папе… который где-то там… В глубине сияющего багрянца… Папа!
Крик, вырвавшийся из моей груди, как пружиной подбросил меня с узкой полоски нар, прикрученных к стене, и заставил зайтись кашлем из-за сломанных ребер. Вокруг была все та же уже ставшая привычной картина…
Тюрьма. Наша городская тюрьма. Глубокая настолько, что в ней даже особенно холодно-то не было. Раньше тут пытались сделать шахту, но оказалось, что в рудной жиле много желтого металла только наверху, и выработку забросили. А потом снова заселили. Перегородили штреки решетками, сделали нечто вроде кроватей, которые не удалось бы сдвинуть с места и горному троллю, и периодически заселяли получившиеся «апартаменты» преступниками всех мастей. Ворами, бандитами, драчунами, проигравшимися в карты игроками, скорее спасаемыми от гнева кредиторов, чем наказываемыми, а вот три дня назад сюда попали четверо молодых големостроителей, подозреваемых в поджоге и убийстве.
Когда я после злополучного пожара, унесшего жизнь отца и большинства слуг, пришла в себя, то сначала даже не сразу поняла, что именно говорит констебль Майкл, который жил практически напротив нас. А когда поняла, то не поверила. Но сделанные из подавляющего магию хладного железа кандалы, уже защелкнутые к тому моменту на моих запястьях, подтвердили – это не шутка.
– Я видел! Я все-все видел! Это она! – надрывался садовник, пока пепел родного дома еще тлел. – Перед тем как пойти гулять, она оставила под крыльцом какую-то красную тварь, похожую на железного паука!
Диверсионный голем «Тарантул», так называется этот конструкт, изготовляемый обычно из красной меди, каких-нибудь часов и небольшого количества взрывчатки. Простейшая конструкция, вполне возможно, этот тип магической машины был первым, который сумели создать маги после Эпохи Смерти. Даже студенту-первокурснику вполне по плечу. Вся короткая псевдожизнь этого существа заключается в том, чтобы пробраться куда надо и вовремя взорваться ярким алым пламенем, прожигающим даже металл.
