Гррр!.. Сдирая остатки того, что еще несколько часов назад было походным костюмом, я протиснулась еще на несколько пядей вперед. Теперь я точно знаю, что такое пещерный шкуродер. И чтобы я еще раз полезла в эти рырговы пещеры!.. Просунув руку еще немного вперед и зацепившись когтями за такой удобный наплыв, я напрягла мышцы, рывком протискиваясь вперед и одновременно выдыхая для уменьшения объема грудной клетки. Правильно говорила мадам Жюли о том, что приличной девушке нечего делать в этих… Тут какой-то уж особо острый кусочек скалы буквально прокатился по моему хребту, задевая чуть ли не каждую косточку.

– Шс-шшс!!! Грымовых подземельях!.. И-и-и-и!!!! – Позорный визг, никак не вяжущийся с недавними ругательствами и рычанием, вырвался из измученного и пересушенного горла в тот самый момент, когда с последним рывком мое тело все же выскользнуло из узкой расщелины, в которую меня по прошествии пары-тройки часов привел выбранный проход, и со всего размаху упало в наполненное ледяной водой озерцо.

Вода – благословенная жидкость, дарующая жизнь всему сущему. Текущая с небес и струящаяся в темных невидящих света подземных глубинах. Вода… оставляющая дорожки на обращенном куда-то вдаль лице… это лишь вода. И вздрагивающие плечи, сгорбленные под грузом случившегося, всего того, что подобно горной лавине обрушилось на меня, – это просто судороги от холода. Того холода, что проник в мое сердце и сковал мою душу… Холода, по сравнению с которым струи омывающей меня влаги кажутся огненными, принося отдохновение и покой.

Коридоры темного камня, напоенные тишиной, с изумлением вслушивались в звуки, в песню расколотой души, изувеченной зазубренными когтями окружающего мира. Плач… так много и так мало, как оказалось, может передать живое существо этими фактически неуправляемыми эмоциями. Ведь можно подделать все – страсть, гнев, ослепляющую ярость… но рыдание, слезы души, выступившие на поверхность, сдерживаемые до поры кандалами приличий и воли, подделать невозможно…

Мольбы и стенания оставим религиозным дурочкам, несущим последнее в храмы. Тихое молчание – запуганным домашним клушам, не смеющим сказать даже слова. Тщательно отрепетированную слезинку и вскинутые руки – уставшим от мужей вдовам.

А мне же… оставьте мне горечь истекающей яростью и истерзанной потерей души… и даже эхо пусть будет не в состоянии повторить тот полувой-полустон, вырывающийся из моего горла. Те самые слезы, слаще и горше которых нет на свете. Слезы потери, которые я несла в душе и так и не решилась до сих пор отпустить на волю.

Мист! Да будь проклят ты и весь твой род! Ты отнял у меня все, все, что мог, и еще чуть-чуть! Ты отнял у меня отца и первые слезы. Украл и не оставил ничего, кроме ярости, алой и сладкой ярости, захватившей меня целиком. И только сейчас, где-то в глубине подземных коридоров, в одиночестве каменной пустоты, скорлупа, покрывающая мою душу, дала трещину. Больше не нужно было стальными обручами воли держать чувства, улыбаться и не показывать виду перед окружающими. Скрываться за броней разума. Как больно… как же это больно – потерять единственного близкого человека. Я ведь помню… проклятый палач, память ударами горьких клинков взрезает благословенный туман забвения. Улыбку и недовольное бурчание. И тяжесть рук, покрытых мозолями и химическими ожогами, огрубевших от огня горна – самых мягких и нежных рук на свете…

Так вот ты какое – горе. Здравствуй, гостья… Так уж получилось, что наша встреча произошла именно тут, а я похожа на нерадивую хозяйку, бросившую одну из своих гостий и увлекшуюся ее подругами – фурией яростью, тихоней болью, кокеткой ненавистью. И только ты, как и подобает хорошей гостье, покорно и степенно ожидала своей очереди… Ведь ты никогда не спешишь. Поступь твоя разрушает города и страны, стирает в пыль чувства… Вуаль твоих одежд затеняет солнце и укутывает цветы серой пеленой. Прости меня… прости меня, горе. Теперь я твоя…

– Кажется, теперь понимаю, почему вся нечисть, включая вампиров, не любит текучей воды, – пожаловалась я подземелью, когда все-таки выбралась из подземной лужи-переростка. Слизь, к счастью, повторить сей эпический подвиг не смогла, отправившись на дно. К ней, правда, едва не присоединился мой кинжал, который на самом деле вполне себе хоббитский зачарованный меч, но в последний момент пальцы все же смогли цапнуть кончик лезвия, которое во время вынужденного нырка почти выпало из ножен самым нахальным образом. Как не обрезалась, не понимаю. Не везет мне что-то с оружием последнее время. Сначала «Амели» конфисковали, теперь вот дерринджер пропал неведомо куда. Поиски вокруг сталагмита результатов не дали, наверно, он застрял в какой-нибудь щели и успел остыть, став незаметным тепловому зрению. Которое, как истинный джентльмен, только теперь обратило мое внимание на некоторый беспорядок, творящийся с платьем молодой леди. Хорошее выражение – «беспорядок»… Хихик-с! Очень хорошее! Если можно так, конечно, назвать остатки охотничьего костюма непонятного серо-черного оттенка пещерной пыли и влажной грязи, пестрящие разнообразными и от этого не менее нескромными дырами, из которых, как будто в насмешку, выглядывает тончайшее кружево белоснежного эльфийского белья, заклятого на чистоту. Спасибо Лаэле и несчетным поколениям изнеженных эльфиек, додумавшихся и доведших до совершенства вплетаемые в белье глифы, чтоб защитить ажурные трусики от любой грязи. Конечно, дорогое, очень дорогое, и не только из-за шелка призрачных пауков, и так необходимое любой девушке в некоторые дни. Но стоящее до последнего медяка своей цены. Так что если среди этих наполненных монстрами коридоров и существует вероятность встретить «заслуживающего уважение джентльмена приятной наружности и обязательно неженатого» – это если пользоваться классификацией мадам Жюли, – то я вполне могу произвести на него непередаваемое впечатление хотя бы чистотой белья, что, по непререкаемому мнению директрисы пансионата, является главным для благородной барышни. Мнение Хильды по поводу хорошего удара в лоб и кровати попрочнее лучше не озвучивать, так как, за исключением белья, мой остальной внешний вид позволял обойтись даже без удара.

Я, насколько позволял серый полумрак, стоявший перед глазами, осмотрелась. Ничего особенного. Камень. В нем углубление почти прямоугольной формы, упирающееся в невысокую скалу, с которой меня угораздило свалиться. Слева вниз идет еще одна вытянутая глыба, не слишком, правда, высокая, но длинная, конца ее даже не видно. Странная она какая-то, по центру идет четко видимый желоб, похожий на след от гигантского червя. Огненного, способного даже скалы своим телом плавить. Брр, не хочу встречаться с этой тварью. А справа и чуть с меньшим наклоном вообще свободное пространство, в котором можно хоть драконам в догонялки играть. Ну наконец-то! Как меня достало продираться через эти кротовьи норы, кто бы знал!

Ладно, искупались, и замечательно, пойдем-ка теперь подальше от водоема, пока какой-нибудь монстр не решил прийти сюда, чтобы напиться и заодно подзакусить. Теперь бы еще гномов найти. По запаху. Потому что иначе никак. Следы я последний раз читала лет десять назад, когда играла с соседскими мальчишками. В парке. Как же тогда у меня получилось трансформировать язык в ключ-то, а? И почему на этот раз с обонянием ничего не выходит?! Сколько я ни пыталась представлять себе, как мои ноздри, становясь невозможно чувствительными, ловят ароматы табака, железа, человеческой крови или еще чего-то подобного, ничего унюхать не получалось. Нет, пару-тройку раз затхлый воздух титанической сети пещер расцветал новыми ароматами, но все они были на редкость тошнотворны, незнакомы, и желания знакомиться с тем, что их испускало, не появлялось. Пока я вспоминала и одновременно шла куда-то в темноту, подальше от озерца, ноги шагали себе и шагали по гладкому камню, почти не спотыкаясь о неровности и выбоины. Создавалось полное ощущение, что иду по дороге…