Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А мы с Михаэлем еще много раз летали в Африку, и после его трагической гибели я один неоднократно бывал в Конго. Но теперь уже не за тем, чтобы увозить оттуда диких животных, а чтобы помочь сохранить для них в самом сердце Африки последние безопасные прибежища.

XV. В Заире мы снимали свой первый фильм

Если взять прежние карты Африки, на которых этот континент еще разделен на колонии, то посредине Восточного Конго можно найти точку и рядом с ней название: «Путнам». Это то самое место, где теперь (точно так же как и тогда) прямо посреди леса Итури, на берегу реки Эпулу, находится лагерь по отлову окапи.

Когда мы ехали туда первый раз, то, судя по карте, ожидали найти маленький городишко или по крайней мере деревню. Но там стояло всего два глинобитных домика с тростниковыми крышами. Жила в них госпожа Путнам — вдова одного американского антрополога. Несколько десятков лет назад он приехал сюда, с тем чтобы изучить жизнь бамбути, здешних пигмеев, да так и остался в этих дремучих лесах до конца своей жизни. Две предыдущие его жены не то умерли, не то ушли от него.

Во время первого нашего приезда нас интересовали в основном окапи, нам нужно было заполучить это редчайшее животное для Франкфуртского зоопарка. На этот же раз мы собирались все свое время посвятить пигмеям — снять фильм об их жизни в лесу. Госпожа Путнам любезно разрешила нам поселиться во втором, «гостевом» домике.

Любопытно, что живущие в окрестностях бамбути сами называли себя «путнам-бамбути». И на то у них была своя причина. Как я уже упоминал раньше, бамбути живут в лесу обособленными группами. Каждая такая группа связана с какой-нибудь из близлежащих негритянских деревень, с жителями которой она производит обменные операции: выменивает овощи и фрукты на добытое охотой мясо. Постепенно бамбути становятся чем-то вроде подопечных, подшефных или даже своеобразной принадлежностью своих рослых соседей.

А для этой группы пигмеев подобными «хозяевами» стала чета Путнам. Когда старый господин Путнам умер, «хозяйкой» пигмеев стала его вдова.

Покойный Путнам, как этнограф, придавал особое значение тому, чтобы пигмеи как народность не потеряли своей самобытности, и следил за тем, чтобы они сохраняли свои племенные обычаи и примитивную одежду. Поэтому они прекрасно понимали, что на съемки нельзя являться в европейской рубашке или штанах, в подтяжках, сандалиях или в шляпе.

Молодая влюбленная пара бамбути — Казимо и Эпини стали главными героями нашего фильма. Мы очень подружились со всей этой группой пигмеев — трудолюбивыми и приветливыми людьми.

Вечерами они часто сидели вокруг костра и пели. Некоторые из них были прямо-таки настоящими певцами. Мы записывали это пение на пленку и очень гордились тем, что являемся обладателями уникальных записей песен первобытных людей из девственных лесов Африки. Разумеется, мы не понимали языка пигмеев (как, впрочем, его не понимает и большинство африканцев). Уже много позже как-то нам повстречался миссионер, владеющий языком бамбути. Он любезно перевел нам содержание этого «первобытного» пения. Вот оно: «О, как прекрасно прокатиться на машине по шоссе…»

Что касается прогулок на машине, то они действительно были излюбленным развлечением бамбути. Так, в один из наших более поздних приездов мы прибыли на большой и удобной четырехместной легковой машине. Пигмеям она очень понравилась, и они сразу же стали примериваться и выяснять, сколько их сможет в нее (и на нее) поместиться. Оказалось, что больше тридцати!

Итак, свой первый полнометражный фильм «Для диких животных места нет» мы снимали в лесах Итури и в бывшем национальном парке Альберта (теперь парк Вирунга). В тот раз нам не удалось получить визу для въезда в пограничную колонию Уганду, хотя нам и очень хотелось побывать в национальных парках Мерчиеон-Фоллз и Куин-Элизабет, непосредственно примыкающих к Конго. Поэтому мы расспросили у бельгийских таможенников, нет ли где-либо такого пограничного пункта, где на той стороне еще не сидят английские пограничники. Оказалось, что такая лазейка есть. Мы получили временные бельгийские паспорта для Конго, и с нас взяли слово, что мы вернемся назад точно через этот же пограничный пункт. Вот так мы тогда провели 14 дней «контрабандой» в британской колонии Уганде, и никто ни разу не спросил там наших паспортов. Но должен сказать, что увиденное в этих, основанных англичанами, национальных парках нас, мягко выражаясь, удивило.

Тут я должен упомянуть о том, что бельгийские национальные парки в те годы могли служить образцом всему миру. Это было целиком и полностью заслугой покойного профессора Виктора ван Штралена из Брюсселя. У национальных парков Бельгийского Конго было научное руководство в отличие от британских колоний, в которых восточно-африканскими национальными парками сплошь и рядом управляли бывшие офицеры, колониальные чиновники или профессиональные охотники. В один из конголезских национальных парков — Гарамба-парк доступ туристам и приезжающим был вообще закрыт; он предназначался только для научных исследований. Даже бельгийский генерал-губернатор в Леопольдвиле не имел права давать кому бы то ни было разрешения на посещение этого парка. Это мог делать только Институт национальных парков в Брюсселе, то есть профессор Виктор ван Штрален. Когда мы первый раз собрались посетить Гарамба-парк, нам пришлось телеграфно запрашивать у него разрешение. Его влияние было столь велико, что даже сам бельгийский король по просьбе ван Штралена отказался от намерения облететь на самолете все национальные парки. Профессор считал это тогда нежелательным и ненужным беспокойством для диких животных.

К полнейшему удивлению и немалому неудовольствию бельгийских колониальных властей, генерал-губернатором Руанды-Бурунди (области, отрезанной после первой мировой войны от германской Восточной Африки и присоединенной к бельгийской колонии Конго) назначили профессора Жан-Поля Арруа {34} . Пришел он на этот пост из Управления национальными парками, а не из Колониального управления. Ничего подобного ни в британских, ни в других колониях никогда не бывало!

Вирунга-парк тоже разрешалось осматривать только в сопровождении африканского обходчика. В его обязанности входило строго следить за тем, чтобы машина не съезжала с дороги, чтобы парк не засоряли бумажками, не рвали цветов и не беспокоили животных.

Один австрийский турист возмущенно жаловался мне на то, что с ним произошло в этом парке. Он поднял какой-то камень, а черный проводник, ни слова не говоря, взял этот камень у него из рук и положил обратно…

Мы и сами ощутили на себе эти строгости: во время съемок нам не хотелось ехать все время по проторенной дороге. Мы уговорили сопровождавшего нас обходчика разрешить нам хоть кое-где съезжать с дороги в высокую траву хотя бы ненадолго. Он разрешил, но зато после съемок мы все совершенно серьезно были заняты тем, что руками выправляли помятую траву…

Так что можно себе представить, как же после всего этого мы были удивлены, когда в британской Уганде нам вручили проспект, предназначенный для туристов, под названием «Как лучше снимать диких животных», в котором говорилось, что к облюбованным животным нужно подъехать на машине и описывать круги, медленно их сужая…

У администраторов бельгийских национальных парков были красивые комфортабельные виллы, но и африканские обходчики жили со своими семьями в уютных маленьких каменных коттеджах.

Институт национальных парков в Брюсселе в течение многих лет издавал сборники научных работ, проводимых в национальных парках. Одна из появившихся несколько позже работ принадлежала сотруднику нашего зоопарка доктору Дитеру Бакхаузу. Его поездки и пребывание в Африке мы смогли финансировать только благодаря сборам, которые дал нам фильм «Для диких животных места нет».

А мой друг, профессор ван Штрален, после того как Конго стало самостоятельным государством, уехал на Галапагосские острова в Тихом океане, где построил новый научно-исследовательский институт, в котором и проработал до своей кончины. В этом деле мы ему тоже смогли оказать содействие денежными средствами, полученными за телевизионные передачи об охране природы и собранными в Фонд охраны диких животных.

54
{"b":"153726","o":1}