— Видите вот ту маленькую тумбочку? — сказал мне как-то Герман Гаупт. — Она частенько служила Шуссеру последним шансом спасения! Когда лев начинал на него наступать, он просто кидал ее ему прямо в голову. Я всегда вспоминаю о несчастном парне, когда беру в руки эту вещицу.
Теперь только мне стало ясно, почему моя работа с тиграми встретила такие затруднения по линии страхования, несмотря на то что я ведь на самом деле не собирался заниматься ничем более опасным, чем это делают остальные дрессировщики ежевечерне, выступая в цирках или варьете. Администрация цирка потребовала, чтобы я застраховал от несчастных случаев не только себя, но и дрессировщика и даже десять рабочих сцены. Рабочие должны были каждое утро воздвигать для меня круглую клетку на манеже, а затем снова разбирать ее после окончания номера. То же самое они делали ежевечерне во время каждого сеанса. Но эта внеурочная работа рассматривалась как не имеющая отношения к их профессии. Соответствующий профсоюз, чего доброго, не стал бы выплачивать им пособия в случае, если кому-то именно в эти утренние часы упадет на ногу железная решетка… Но ни одна страховая компания не желала принять от меня гарантийного письма, несмотря на то что один мой знакомый юрист вел переговоры с целым рядом таких компаний, взяв на себя этот труд потому, что мне самому совершенно некогда было этим заниматься. Наконец нашлась одна компания, которая согласилась застраховать меня, дрессировщика Гаупта и рабочих цирка на четыре недели, но на совершенно ничтожную сумму при баснословных страховых взносах. Директора этой компании, собравшись на специальное совещание, сошлись на том, что мое мероприятие следует отнести к особо опасным, и, кроме того, еще предусмотрительно удвоили полисные взносы. Мне пришлось с одним из директоров вести длительную беседу, чтобы убедить его в том, что речь идет вовсе не о легкомысленной игре со смертью и что опасность ничуть не больше, чем в тех случаях, когда новый дрессировщик перенимает у старого уже готовый номер с хищниками. А поскольку этот чиновник уже в течение нескольких лет страховал меня во время моей работы с волками и знал, что со мной ни разу ничего не приключилось, то в конце концов дал свое согласие. Он тут же при мне подтвердил его по телефону администрации цирка. Страхование вступало в силу на следующее утро, ровно в шесть часов, как и требовалось. Так что и с этим вопросом все утряслось.
— Все же лучше перестраховаться, чем недостраховаться, — считал Герман Гаупт. — Правда, бывает, что приходится тряхнуть мошной даже тогда, когда ничего страшного и не произошло, во всяком случае ни с чьей головы ни один волосок не упал. Вот, помню, в Дрездене однажды во время представления выскочил у нас один лев из клетки (кто-то из подручных неплотно придвинул решетку «прохода» к дверям круглой клетки). К счастью, зверь угодил не в середину зрительного зала, а, перемахнув через барьер пустой ложи, примыкающей непосредственно к выходу за кулисы, притаился где-то позади дешевых верхних рядов, возле самой раковины для оркестра. Поскольку зрительный зал был полупустой, а основная масса публики увлеченно глазела на арену, где как раз появились все остальные львы, беглеца практически никто не заметил, кроме двух дам, которые, онемев от ужаса, кинулись к запасному выходу. Была еще и третья дама, увидевшая льва, но та тут же грохнулась в обморок. Что же касается самого беглеца, то он не проявил к публике ни малейшего интереса, а поплелся за кулисы, где отыскал свою открытую клетку и улегся в ней отдыхать. И несмотря на это, страховой компании пришлось выплатить упавшей в обморок даме десять тысяч марок в качестве компенсации за причиненный ущерб: она, видите ли, перенесла нервный шок!
Самому Гаупту как-то, при аналогичных обстоятельствах, удалось более дешево отделаться. Было это в варьете «Баттенберг». Клетки с его львами стояли в подвальном помещении. Чтобы попасть на сцену, животным приходилось взбегать по лестнице наверх. В подвале имелась деревянная дверь, ведущая во двор. Помощник Гаупта не обратил внимания на то, что она не заперта, и, когда львов выпустили из клеток, одна из львиц надавила задом на дверь и в мгновение ока исчезла в темном дворе. А темень была такая, что ни зги не видать.
— Вот положеньице! Наверху остальные львы уже бегают в беспорядке по клетке, возможно, даже беснуются, публика нервничает и вызывает дрессировщика, а я торчу возле двери, а во дворе хоть глаз выколи — ни черта не видно! Наконец замечаю два светящихся глаза. Я начинаю уговаривать и упрашивать тем умильным тоном, которым обращаются обычно только к детям и животным. А у самого в голове лишь одно: что там наверху, на манеже? Кончилось тем, что я львицу буквально за хвост втащил назад в подвал (на какие только сумасбродства не толкает нас иногда растерянность и паника!). Но на этот раз все, слава тебе Господи, обошлось.
Возвращаясь в тот день назад через палаточно-фургонный городок, который в этот ранний час еще только начинал просыпаться, я никак не мог отделаться от мысли об убежавших из клетки тиграх, о подкрадывающихся людоедах и разных других взбунтовавшихся хищниках… Но дело было сделано: сегодня они работали первый раз по моей команде. И ни одному из них не удалось саботировать свой номер. Мне кажется, что я гораздо быстрее достигну своей цели, чем думал вначале.
На следующий день, на рассвете, мы вновь стоим в клетке с тиграми — Герман Гаупт и я. Гитта, Фатма и Тибет должны «служить», сидя на высоких тумбах. Тибет, эту упрямицу, приходится силком загонять на тумбу. Она не хочет, рычит и замахивается на меня лапой, как и в тот раз. Фатму, эту нежную, обидчивую, я умильно и ласково уговариваю, а огромная Гитта сама подбегает своей виляющей походкой, с видом полного безразличия, словно бы и не замечая моего присутствия: она и сама знает, что ей делать. Но я поднимаю руку, кричу «ап!» и пытаюсь заставить этих трех больших кошек подняться на задние лапы, щелкая кнутом у них под ногами. Но они почему-то не хотят как следует «служить», они рычат и сопротивляются. Тибет — та даже явно намеревается спрыгнуть со своего «пьедестала». Что делать?
А все объяснялось, оказывается, сущим пустяком: они не привыкли, чтобы их заставляли «служить», подгоняя кнутом снизу вверх и задевая при этом по лапам. Наоборот, Гаупт в таких случаях, высоко подняв руку, размахивает бичом у них над самыми головами. Когда я, следуя его совету, так и поступил, они послушно, словно собачки, поднялись на задние лапы и застыли в этой позе на несколько минут.
Такое вот «служение на задних лапах» кажется весьма простым и примитивным фокусом, потому что какую-нибудь таксу Кляксу или фокстерьерчика Тимошку научить этому ничего не стоит. Но вот попробуйте-ка заставить это проделать вашу домашнюю кошку Мурку! Между прочим, молодые тигры сидеть на задних лапах вообще не в состоянии, сколько их этому не учи, — у них, по-видимому, еще слишком слабый позвоночник. Исполнять такой номер удается лишь взрослым тиграм. Цирк Саррасани очень гордится достижением своих тигров — его группа «служит» значительно дольше, чем аналогичные группы других цирков. А подобные, казалось бы, маловажные мелочи, такие, как способ держать кнут, то, в какой момент отступить на шаг в сторону, а в какой отгонять животное назад, — это, разумеется, привычки, присущие тому или иному дрессировщику, которые он порой даже сам не замечает. И тем не менее именно из-за них иногда может разладиться, не удаваться целый номер, когда животное попадает в другие руки. Особенно важно это при дрессировке лошадей, когда на манеже одновременно появляется группа из пятнадцати-двадцати лошадей, которые должны создавать живописные фигуры, разбегаться в разные стороны, а затем снова сходиться стройными рядами. Когда у такой группы меняется дрессировщик, номер, как правило, бывает безвозвратно потерян. Первые два-три раза животные при новом человеке еще работают по инерции, как прежде, но вскоре появляются ошибки, их становится все больше, и все идет насмарку. Поэтому во многих цирках теперь ведется тщательная запись, фиксирующая каждый шаг дрессировщика, каждое поднимание и опускание рук, всякую незаметную помощь ассистентов в нужный момент. Горький опыт научил администраторов цирка такой предосторожности, потому что они знают, что бывает, когда дрессировщик внезапно заболевает, умирает или, что случается еще чаще, разругается с директором.
