В этом новом издании книги многие главы пришлось заменить, потому что за последние десятки лет нам, зоологам, удалось узнать о животных такую массу нового, что многое из того, что нам тогда казалось незыблемыми истинами, просто не соответствует действительности. А многое, что нам вначале казалось новым и удивительным, теперь все воспринимают как обычное и само собой разумеющееся. Таким образом, в этой книге появились главы, которых не было в предыдущих изданиях. Очень надеюсь, что чтение ее доставит вам удовольствие.

Помню, мы стояли однажды вечером в темном переполненном вагоне берлинской подземки — профессор Кёлер, тогда еще ординатор зоологического факультета университета, и я. Было это в 1942 году. Он только что прибыл в город, весь день бегал по различным ведомствам, а вечером заехал за мной на работу. Оба мы были достаточно измотаны за день.

Но ничто так не взбадривает, как приятная болтовня с человеком своей специальности, вдобавок настроенным, как говорится, на ту же волну. Сначала мы поговорили об удивительных результатах, полученных им в опытах с голубями и другими птицами, а потом незаметно перешли на мои опыты с волками, лошадьми и собаками. Ведь у каждого в конце концов есть свое любимое занятие, которое согревает ему сердце, даже в такие суровые времена, как тогда.

— Ужасно жалко, что нам, исследователям, приходится большей частью довольствоваться всякой мелкотой в качестве подопытных животных, — говорил профессор Кёлер. — А все потому, что для таких объектов, как птицы, белые мыши, насекомые и тому подобное, еще кое-как хватает тех более чем скромных помещений, денежных средств и малочисленного персонала, которые нам в состоянии выделить наша высшая школа. Даже для лошадей уже потребовалось бы построить конюшни и держать конюхов, А о слонах, тапирах, а тем более львах и говорить нечего! В то время как именно опыты с крупными млекопитающими дали бы массу новых сведений по зоопсихологии! Ведь они нам, что там ни говори, значительно более сродни и стоят к нам гораздо ближе по своему развитию, чем дрозофилы, вороны или почтовые голуби!

Мы въезжали как раз под навес вокзала. Мимо нас промелькнули вагоны поезда дальнего следования. Матовые огни паровоза поблескивали в темноте, словно глаза подкрадывающегося хищника.

— При этом я не многого бы добился, — продолжал мой друг Отто Кёлер, — раздобудь я даже пару лошадей для своего института и начни с ними экспериментировать. Это может позволить себе только тот, кому прежде приходилось жить с ними бок о бок и вообще иметь дело с лошадьми. Для этого надо быть или коннозаводчиком, или кучером, или наездником, или служителем зоопарка, или дрессировщиком — словом, надо хорошо разбираться в повадках и особенностях того или иного вида животных. При этом знать их досконально, и не одного представителя вида, а как можно больше, потому что каждый из них индивидуален. А этого можно достичь только при долголетнем постоянном общении с животными. И лишь после этого надо приступать к таким опытам, как наши. Ведь, согласитесь, среди немецких зоопсихологов только те достигли значительных успехов, которые поступали именно таким образом: жили рядом со своими подопытными животными. Старый Хайнрот, который поселил у себя в ванной чомгу и лысух, а в столовой разводил воробьев, только поэтому и написал свои пухлый трехтомник о птицах — настоящий кладезь для зоопсихологов. А Конрад Лоренц, который нам, собственно говоря, и дал в руки современные методы, позволяющие спокойно и честно оперировать таким заезженным и запутанным понятием, как инстинкт, он ведь тоже начал с чердака дома своего отца в Вене. Именно на этом чердаке он сделал свои первые открытия и разрешил первые из тех проблем, которыми занимается и по сей день. На этом старом чердаке, где он развел колонию галок, будущий ученый проторчал несколько лет, наблюдая все галочьи ссоры, примирения и галочью любовь. Его серая гусыня Мартина спала в семейной спальне Лоренцов и каждый вечер поднималась вслед за ними по лестнице на второй этаж, чтобы важно прошествовать к своему спальному месту. Вскоре весь дом, двор и сад Лоренцов превратились в настоящий «рай для животных». Его институт сравнительной психологии состоял в основном из аквариума.

Нет, нам еще далеко до постановки настоящих этологических опытов со слонами или тиграми, для этого мы еще слишком мало их знаем. Нам следовало бы поближе с ними пообщаться, установить хоть какой-то контакт, а не перекладывать такое общение на плечи цирковых дрессировщиков или служителей зоопарков…

Извините меня, дорогие читатели, что я докучаю вам этой профессиональной беседой, которую мы вели тогда, стоя в вагоне берлинской подземки. Но мне кажется, что человек, притом серьезный ученый, обязан объяснить, каким образом ему пришла в голову странная идея превратиться на некоторое время в циркача, дрессировщика диких животных. И если уж он решился на нечто подобное, то должен точно мотивировать свой поступок, чтобы о нем не подумали, что он «того»… А идея эта пришла мне в голову на следующее утро после нашей беседы, когда я увидел огромную афишу цирка Саррасани с изображением головы тигра. Если уж нет возможности спокойно наблюдать за животными во время их ежедневных занятий (добычи пищи, семейных скандалов, рождения детенышей, неурядиц и любви, что в обычных зоопарках сделать невозможно), то наилучший способ познакомиться поближе — это работать с ними в цирке. Ведь объездчик диких мустангов за несколько дней узнает несравненно больше о лошадиной душе и повадках, чем тот, кто в течение двух недель будет слоняться вокруг загона и наблюдать за лошадьми. И кто может глубже вникнуть в характер тигра, почувствовать признаки его хорошего или дурного настроения, чем дрессировщик? Да ему просто необходимо знать это каждую секунду, которую он проводит в клетке (если ему жизнь дорога!).

В прежние времена цирки шапито все время переезжали с места на место, не задерживаясь нигде подолгу. Такие цирки, как цирк Альтхоф или цирк Кроне, сегодня могли появиться в Штутгарте, а завтра в Вайхингене. Однако цирк Саррасани многие месяцы давал представления в Берлине (притом при постоянном аншлаге!). Так что времени было достаточно, чтобы на досуге завести знакомства с его четвероногими обитателями.

Я выжидаю момент, когда этот огромный кочевой город, состоящий из бесчисленных фургонов и гигантских тюков брезента, переезжает из одного района Берлина в другой. Затем пережидаю еще одну неделю, за которую администрация, по моим расчетам, должна уладить такие необходимые дела, как подключение к городской электросети, подвоз кормов и т. д., после чего все это хозяйство снова войдет в налаженную колею. Вот тогда-то я звоню по телефону директрисе цирка, госпоже Труде Саррасани, и договариваюсь с ней о встрече.

История цирков, как правило, богата самыми удивительными человеческими судьбами. Известны случаи, когда владельцы маленьких зверинцев или даже клоуны заканчивали свою жизнь влиятельными чиновниками, под началом которых работало более тысячи подчиненных. Но чтобы молоденькая, хорошенькая девица, поступившая в качестве танцовщицы в один из самых больших и знаменитых тогда цирков, сделалась в один прекрасный день владелицей самого замечательного и огромного театрального здания в Дрездене, хозяйкой сотен диких зверей, руководительницей разъезжающих по всему свету цирков шапито — этих гигантских кочевий, начальницей над целым войском рабочих сцены и балетных трупп, колоннами грузовиков, оркестрами и быстроногими табунами лошадей — это редко кому приходилось видеть. Такая история достойна быть записанной в пестрой книге жизнеописания этого «кочевого племени».

А случилось все вот как. В новомодном ноевом ковчеге — на современном океанском лайнере, забитом до отказа слонами, верблюдами, акробатами и клоунами, молоденькая танцовщица познакомилась с сыном «короля цирка». Добравшись до Южной Америки, Ханс Стош-Саррасани обручился с избранницей своего сердца — Труде, а после окончания гастролей, когда пароход с «цирковым городком» двинулся на северо-восток, юная госпожа директорша осталась с частью труппы в Аргентине и уже самостоятельно руководила ею. Когда же молодой Саррасани несколько лет спустя неожиданно скончался в берлинской гостинице, Труде Саррасани за одну ночь стала руководителем одного из крупнейших цирков Европы.