Я заказал себе хитроумное сооружение с несколькими деревянными клавишами, своего рода огромную пишущую машинку. Поначалу клавиш было только четыре. Каждая клавиша соединялась проводом с электрической лампочкой, которую я нажатием на соответствующую кнопку выключателя мог по своему желанию включать и выключать. Лампочки были разноцветные. Но ей-богу, легче научить волка писать, чем правильно соединить все эти проволочки и проводочки, которые должны получать ток от общей батареи, чтобы функционировать. Вот уж игра на испытание терпения!

Увидев незнакомый «страшный» предмет, Чингис не на шутку испугался. Он ни за что не соглашался подойти к нему поближе. Но потом я день ото дня придвигал его табуретку все ближе к машинке, и, наконец, он уже сидел на нужном от нее расстоянии. Сначала я ему предлагал ударять все по одной и той же клавише. Однако у него такой «сильный почерк», что клавиша после нескольких ударов уже вылетела из машинки и шлепнулась куда-то в угол.

Однако спустя десять дней дело пошло на лад. Оно спорилось даже в тех случаях, когда проклятая лампочка не хотела загораться, то есть когда волк не успевал получить от меня сигнала, а я только намеревалсяего дать. Я был прямо поражен! Что это? Передача мыслей на расстояние? Мне припомнилось утверждение дрессировщика тигров Тогара, будто его животные часто исполняли команды, которых он еще не произнес, а только хотел произнести. И что это, безусловно, самая настоящая телепатия. Неужели такое правда может быть?..

Но очень скоро разгадка этого удивительного явления у меня в руках. Оказывается, волк и раньше не обращал никакого внимания на вспыхивание лампочки, а лишь следил за моим пальцем, которым я нажимал на кнопку выключателя. При каждом нажатии ноготь белел… Так что ларчик просто открывался. Как часто дрессировщик, перед тем как дать команду своему «ученику», непроизвольно делает какое-нибудь свойственное ему движение: легкое сжатие пальцев, переступание с ноги на ногу, сощуривание глаз и многое другое. Животные, которые и без того не спускают глаз со своего учителя, со временем начинают улавливать подобные, незаметные для постороннего вещи раньше услышанных приказаний; и вот уже налицо удивительнейшее, «необъяснимое» явление — «передача мыслей на расстояние».

Когда я однажды зашел в клетку к Чингису и присел рядом с ним на пол, то, к моему удивлению, он тут же сам, без всякой моей просьбы, протянул мне лапу. Он клал мне ее настойчиво на руку и на ногу и подолгу так держал, хотя поза для него была явно неудобной. Три дня спустя я обнаружил, что волк хромает на эту ногу. Значит, она у него болела, и он показывал мне ее, а я не понял. Подушечки его лап оказались сильно стертыми, причем я понял отчего: из-за грубого и неровного шлакобетона, которым был покрыт пол в поставленной в саду большой клетке. Я пригласил каменщика, и он покрыл пол гладким слоем цемента. Через пару дней после этого лапа уже зажила и все было в порядке.

Мою жену волк, по-видимому, считает за существо более низкого ранга. Во всяком случае, каждый раз, когда она просит дать ей лапу, Чингис вместо этого щелкает зубами в ее сторону. Невзирая на то что он живет у нас уже восемь месяцев.

Вечером, лежа в постели, я обдумываю планы усовершенствования своей «пишущей машинки». Каждая клавиша при нажатии будет теперь поднимать кверху большую букву. Проблема состоит лишь в том, чтобы найти кого-нибудь, кто изготовит мне такое хитроумное деревянное сооружение. Лампочки в нем постепенно будут светиться все слабее и должны быть запрятаны куда-то внутрь, так чтобы они были видны одному только волку из непосредственной близи, а публике — нет. Тогда Чингис, если я буду нажимать на нужные кнопки, начнет давать потрясающие ответы на вопросы, выстукивая их на машинке. Это будет просто умопомрачительно! А если на демонстрацию наших опытов начнут приходить различные умники, чтобы проверить степень развития волка и расспрашивать его (как в свое время «лающих ответы собак» и «отстукивающих ответы копытом лошадей») относительно его мировоззрения или предлагать вычислять логарифмы, тогда Чингис будет отстукивать на машинке: «Чую человечину! Чую человечину!» или для разнообразия: «Здесь пахнет ослом!»

Но это пока в мечтах. А в суровой действительности еще далеко до подобных успехов! Мой волк никак не может освоиться с «пишущей машинкой» и то и дело старательно ударяет не по той клавише, по которой нужно. Трах-тарарах!

Хотел я его приучить кататься со мной в автомобиле, но он сопротивлялся как бешеный. Страшно пугался, когда машина трогалась с места, и пытался вырваться наружу. Между нами опять завязывалась отчаянная борьба, да еще в такой тесной клетушке, кончавшаяся расцарапанными сиденьями и заляпанными стеклами. Но опять же в своем смертельном страхе волк не пытался меня ни разу укусить, и это ему высоко зачтется!

Но тем временем разыгрались новые события в жизни моего волка. Из товарища по прогулкам и объекта научных опытов, проделываемых над ним никому тогда еще не известным молодым ученым, проживающим в одном из самых заурядных домов Берлина, Чингис в один прекрасный день превращается в знаменитую кинозвезду. Судьба властно врывается в маленькую волчью жизнь, всю ее переворачивает вверх дном и переносит далеко через горы и долины в Италию.

В тот раз я вышел после обеда прогуляться с Чингисом в районе Берлин-Иоханнисталь. Вдруг меня нагоняют двое мужчин. Оказывается, они заходили ко мне домой, не застали и отправились меня искать. Они представились, и я узнал, что это деятели известной кинокомпании, которая как раз в то время снимала фильм «Равнина» по одноименной опере. В этом фильме главный его герой, пастух, борется с волком, после чего решает спуститься с гор на равнину, где среди людей попадает еще в худшую переделку… Киношники, оказывается, в прошлом году уже пробовали отснять эти кадры, одолжив в каком-то цирке волка и увезя его в Альпы, но ничего хорошего из этого не получилось; один из итальянских участников фильма даже поплатился во время съемок жизнью.

Для меня тогда, как и для большинства непосвященных смертных, мир кино казался чем-то загадочным, необычным, за кулисы которого так любопытно заглянуть; поэтому я дал свое согласие. Приучить моего волка «понарошку» бороться с человеком было для меня пустяковым делом. Напасть всерьез он не решится — для этого я его воспитал слишком «человеколюбивым». Но я мог заставить его, например, вцепиться кому-то во время игры в рукав или даже прыгнуть на грудь и начать вырывать куски из одежды. Я даже придумал, как я это сделаю: на актера наденут толстый ватник, который волк не в состоянии прокусить, а на груди будет закамуфлирован кусок мяса, и Чингис начнет жадно рвать его зубами. Гораздо больше меня беспокоило, не убежит ли волк от нас там, наверху, в горах. Тем не менее бесплатная поездка в Доломитовые Альпы была для нас с женой тогда необычайно привлекательной — мне бы никогда и во сне не приснилось, что придется принимать участие в музыкальном фильме-опере!

Киношники, правда, изображали все значительно серьезней и опасней, чем оно было на самом деле. Там, на своей киностудии «УФА-фильм», представляющей собой целый городок наподобие маленького Голливуда, они содержали в клетке волчицу по кличке Инка, которую собирались как раз пристрелить. Киностудия откупила ее у одного цирка, но со временем она, по их словам, сделалась настолько злобной и неуправляемой, что никто уже не решался даже задвигать ей в клетку миску с едой. Я дал себя уговорить взять ее временно к себе в дом с целью «перевоспитания».

Это была канадская волчица темной окраски, почти черная. Поначалу она делала вид, что ужасно злая, но после того как я несколько раз поговорил с ней в ласковом и доверительном тоне, да еще подсел к ней поближе, прислонившись с наружной стороны к решетке, она неожиданно сделалась вполне сговорчивой, даже хвостом завиляла. Тогда я на другой же день принял смелое решение: открыл дверь и просто вошел к ней в клетку.