Ова явно намеревается выйти из клетки, но я этого еще побаиваюсь и кричу: «Ко мне!», не зная, что такая команда означает для нее совсем другое. Не успеваю я очухаться, как увесистое животное уже уселось ко мне на закорки и крепко ухватилось за шею, чтобы не упасть. Вот так номер! Должен признаться, что с непривычки ощущать страшную челюсть так близко от своей шеи все же неприятно! К счастью, по команде «уходи» она тотчас же послушно слезает.
Ова отъявленная плутишка и хитра как бес. Когда моя жена делает уборку в помещении, где стоят клетки, и при этом невольно подходит слишком близко, Ова быстрым движением хватает ее за юбку и притягивает к решетке. Тут уж никакая ругань и никакие команды не помогают; хитрая бестия широко разевает рот и смеется от души! А потом она внезапно отпускает юбку, так что пленница с размаху отлетает к противоположной стене и садится на пол. Радости нет конца! Карликовой таксе, кобельку Питту, она протягивает сквозь решетку указательный палец, а когда тот с любопытством начинает его обнюхивать, дает ему основательный тычок в нос, так что собачка аж взвизгивает. А Бамбу, чтобы напугать таксу, иногда рывком бросается к решетке и начинает барабанить костяшками пальцев по доскам пола.
Чтобы немножко развлечь Ову, я протягиваю ей сквозь прутья клетки палку. Она с готовностью за нее хватается и, уперевшись ногой в решетку, тянет к себе. Так мы некоторое время играем в «перетягивание каната». Потом я внезапно отпускаю, и Ова, совершив кульбит через голову, отлетает к задней стенке клетки. Но шутки она понимает, не обижается и снова протягивает мне конец палки. На сей раз палка легла на железную перекладину решетки, и обезьяна, усевшись на свой конец, предлагает мне покачать ее на качелях. Качается она с большим восторгом. Потом вдруг вскакивает, вырывает палку у меня из рук и тычет ею в собак, подбежавших посмотреть на наши развлечения.
На дверях цокольного помещения прибита вешалка, на которой на достаточном расстоянии от клетки висят разные вещи: рабочий халат, плетки, цепочки, ошейники. Когда моя жена в одно прекрасное утро входит в комнату, дверь оказывается пустой — на ней ничего уже не висит, а все имущество обнаруживается в клетке у Бамбу с Овой. А клетка, между прочим, заперта! Как же эта банда изловчилась снять все вещи и втащить их к себе, спрашивается? Потом мы поняли как. Оказывается, они сняли у себя перекладину для сиденья и, просунув сквозь решетку, сбросили с ее помощью все висевшие на вешалке вещи на пол. Затем, используя ту же перекладину, «выудили» их, подтаскивая постепенно к клетке. Ничего не скажешь — дело не из легких, и наверняка это выдумка шустрой Овы. Никакие приказания и просьбы жены не помогают: Ова ни за что не желает вернуть мой халат. Только несколько гвоздей она вытаскивает из его кармана и великодушно протягивает «просителю». Она уж было собралась разорвать его пополам, так, как сделала это недавно с половиком, который ей удалось затащить в клетку. Но тут, к счастью, подоспевший Бамбу отнимает у нее халат, обследует сначала все карманы, отстегивает пряжку на хлястике, а потом заворачивается в него и укладывается в нем спать.
Если я приношу корм и неосторожно подсовываю под дверцу одновременно два лотка, Ова старается поскорей схватить один их них первой. Она не желает уступать его своему супругу. А тот в таких случаях сразу начинает «психовать» (по выражению его служителя). Он принимается танцевать свой воинственный танец, стуча руками и ногами об пол, да так, что все кругом сотрясается, лупит по Ове кулаками, старается укусить. Ова при этом изо всех сил пронзительно кричит, однако не сопротивляется, принимая «мужнины побои» как должное. Потом она подходит к решетке совсем сникшая и показывает мне следы побоев.
Бамбу бушует по нескольку раз в день, как и положено самоутверждающемуся здоровому взрослому самцу. Но мои волчьи клетки не приспособлены для такого бурного раскачивания, и крепления в стене уже начинают подозрительно расшатываться от безумных прыжков тяжеловесного силача. Чтобы усмирить его и прекратить один из его ужасных ритмичных воинственных танцев, я решил пригрозить ему железным прутом. Но стоило мне только появиться возле решетки со своей железякой, как у меня ее молниеносно выхватили. Обезьяна схватила ее в свои громадные лапищи и в диком бешенстве сгибает в дугу — я вижу, как набухают бицепсы под кожей, покрытой черной шерстью. И ей это действительно удается, словно цирковому силачу! Но на этом гнев Бамбу иссяк; он подходит к решетке и протягивает мне губы для поцелуя. Только что готов был разорвать меня на части и — смотрите-ка — сменил гнев на милость! Я пользуюсь случаем и быстренько обследую руками его челюсть. И он совершенно миролюбиво позволяет мне засовывать пальцы ему в рот. Ничего не скажешь, хороший он парень, этот Бамбу!
У Овы, когда она внезапно с силой швыряет свою алюминиевую миску о стенку или размахивает палкой во все стороны, — это обычно лишь озорство. Женщинам она палку ни за что не соглашается отдать, привыкла к властным мужским голосам, подающим команды, так что меня слушается с полуслова. Однако штопор, который она взяла у меня из рук, слишком пленяет ее воображение — эдакая чудесная вещица! И она ни за что не желает с ним расстаться. Я грожу, ругаюсь — никакого впечатления. Потом я вижу, как она незаметно бросает его сквозь щелку в задвижной дверце в соседнее помещение. Когда я разражаюсь громкими проклятиями, она скоренько приподнимает дверцу, просовывает под нее свою длинную руку, выуживает назад штопор и подает его мне. Ова такая девочка, которую следует воспитывать в строгости.
Теперь о Муши, осиротевшем бедняжке орангутане. Она все еще не хочет покидать при нас своего убежища. Но ведь надо же и у нее прибраться. Я переношу ее ящик в пустующий отсек двойной клетки с шимпанзе. Жду, когда маленький орангутан наполовину высунется из своего ящика, вытаскиваю его и захлопываю крышку ящика. Так. Теперь оба отсека заселены. А это вносит новые трудности. До сих пор мы на время уборки перегоняли Ову и Бамбу в соседний отсек, а опустевший выметали и мыли. Теперь для этого приходится сначала выпускать Муши из ее отсека в комнату. Муши, как все орангутаны, привыкла больше лазать по деревьям, чем пребывать на земле, в то время как шимпанзе и гориллы больше передвигаются пешком. Вот она и здесь, будучи выдворена из клетки, цепляется за нее с наружной стороны и, словно по шведской стенке, ползает по ней взад и вперед. Но это в свою очередь раздражает соседей-шимпанзе, и они стараются стукнуть ей кулаком по пальцам рук или ног.
Те, у кого имеются маленькие дети, которые ведут себя медлительно за едой, выматывая все нервы окружающим, нашли бы у этой зверюшки много общего с ними. Ова и Бамбу берут бутерброд нормальным образом, в руку, и откусывают от него по кусочку, как это и полагается приличным особам, живущим уже более восьми лет в Европе, да еще в Берлине. Муши же съедает сначала все то, что лежит сверху, а потом уже медленно и задумчиво заправляет в рот остальное. Суп или кашу она вообще самостоятельно есть не желает: кормите ее с ложечки, видите ли! Так она привыкла. Первые несколько глотков проходят гладко. Но затем рот за щеками наполняется все больше и больше. Начнешь ее понукать, она открывает рот и показывает, какой запас провианта у нее там уже накопился. Ей-богу, прямо хоть начинай уговаривать: «Ну еще ложечку за папу, а еще одну — за маму»… Но несмотря на то, что Муши «погорелец» и что она была общественной собственностью и радостью всех берлинцев, тем не менее я занятой человек и у меня нет времени для ухода за «обезьяньими младенцами». Когда Муши пьет из чашки, она любит набрать полный рот, выплюнуть все назад в чашку, а потом снова выпить. Пока в ее клетке идет уборка, она, ползая по комнате, крадет все, что только можно украсть, чтобы потом запрятать у себя в сене. Как-то она нечаянно разбила оконное стекло, очень обрадовалась осколкам и, набрав их полную горсть, начала прыгать с ними по комнате. Взять себя на руки малышка не дает. Словно клещами, она хватается всеми четырьмя «руками» за решетку своей клетки, и даже крепкому мужчине не под силу ее оторвать. Угрожая кому-нибудь, Муши смешно надувает щеки и издает своеобразное хрюканье; от страха же она пищит.
