Комплексы, маски, попытки взлететь. Но это такой полет, который предполагает пару… Вот тут как раз и возникла бы дорога. И по ней в числе прочих мчались бы два автомобиля. В красном «жигуленке» за рулем — Она, в синем — Он. Ехала бы компания на чужую дачу. И вдруг они бы запели — Он и Она. Мчались бы по дороге и пели. Вроде «Ой, мороз, мороз». Не важно. А важно, что ангелы там, в поднебесье своем, уже приунывшие, вздохнули бы облегченно: «Ну, слава Богу, кажется, началось».

Ольга говорит:

— Рядом со мной оказался человек не то что без маски — без кожи! Таким он был при первой же встрече и при долгих встречах потом. Меня это тогда поразило. Как? Гафт же совсем другой! Но я видела: не играет, не притворяется — он такой. До сих пор думаю: как мы, люди, в общем-то не понимаем друг друга. Особенно зрители актера. Тот Гафт, который всем известен, — это защита, это панцирь того Гафта, которого мы не знаем. И я раскрылась. Полностью. А потом он исчез.

— Почему?!

— Ну, ему надо было разобраться, что ли. Мы не виделись месяца четыре. Разобраться… Я его понимаю. Мужчин вообще пугает такая открытость женская. Потому что очень часто она бывает наигранная, корыстная. И они «покупаются»: отличить, где корысть, а где нет, сложновато.

— Какая же корысть могла быть у вас?!

— Ну, мало ли… Замуж за него выйти. Хотя этого я как раз не хотела.

Тогда там, в романе, появляется такая длинная — на четыре месяца — глава, в которой Он думает, что слишком стар для нее, что способен только испортить ей жизнь, что ничего хорошего из этого не получится. А Она лежит, уткнувшись лицом в стенку, или пытается делать вид, что все в порядке, и только бросается к телефонной трубке на каждый звонок. Слава богу, однажды Он все-таки позвонил.

— У меня была однокомнатная квартирка — 18 метров. У Оли тоже маленькая — без вентиляции, да еще двое детей, да еще я! Но я бы жил так до сих пор, как-нибудь. Потому что не задумывался об этом. Главное — не размеры квартиры, а состояние души. Я человек ленивый, инертный. Сам бы никуда не пошел и никого ни о чем не попросил. Но тут я понял, что должен что-то сделать для Оли, для себя, для семьи. У нас должен появиться свой дом. И жизнь сама неожиданно пошла мне навстречу — подвернулся счастливый случай. Но квартиру я все равно получить бы не смог. Меня спросили: «Вы один?» — «Да, я одинок». — «Вот если бы у вас была жена…» — «Да она есть. Только мы, так сказать, в гражданском браке». — «Если вы распишетесь…» — «Когда это надо сделать?» — «Как можно быстрее. Буквально завтра». А я в это время плохо себя чувствовал, попал в больницу. Оля же меня туда и отвезла. Потом там, как во сне, появился милый человек из ЗАГСа. Пришли свидетели с цветами — наши друзья. Все было не только не торжественно, но нелепо страшно! Умирающий, на больничной койке, как-то старался улыбаться, но хотелось, чтобы поскорее все ушли. Мне сказали: вот тут распишись. Я расписался. И все равно вот так, в больнице, все скомкавши, это было гораздо лучше, чем выслушивать который раз слова про будущее семейное счастье и марш Мендельсона. Тем более мне уже в ЗАГСе появляться неудобно — скажут: что ж это такое, все время женится и женится! Поэтому очень хорошо, что я не мог встать. Конечно, необычная получилась свадьба. Но у нас все необычно. У меня никогда не бывает по-человечески!..

…Самое главное, что рядом с этим человеком я могу быть сама собой. Я не сравниваю нас актерски. Просто знаю, что он актер огромный, гораздо больше меня. А в жизни мы партнеры. Мы равны. И это очень приятное чувство. Я могу рявкнуть, оттого что устала, но никто из нас не капризничает специально, чтобы унизить другого, не борется за пальму первенства. Хотя… Вначале мне так по-глупому бывало обидно, когда к нему подходили за автографами, а на меня даже не обращали внимания! А чего тут обижаться — это все равно что предъявлять претензии ко времени. Ну снимайся больше, на экране появляйся чаще, и тебя тоже будут узнавать! Теперь я достаточно легко с этим мирюсь. Во всяком случае, не устраиваю истерик. Единственное, чего хочу, чтобы он, будучи актером, не забывал рядом со мной, что он мужчина, а я женщина.

— Но он, похоже, и не забывает. Вообще складывается впечатление, что исполнять любое ваше желание для Валентина Иосифовича одно удовольствие.

— Настоящий мужчина и должен получать от этого удовольствие. Правильно. Конечно.

— То, что случилось с вами пять лет назад, можно назвать словом «страсть». Что-то пришло на смену ей, первому потрясению?

— Во всяком случае, не привычка. Мы интересны друг другу. Говорю «мы», потому что, мне кажется, так оно и есть. Он удивительно великодушный человек. Щедрый. Добрый. Он умеет просить прощения. И сам прощает. Я, кстати, сегодня ехала в машине и думала о Вале: боже мой, сколько этот человек делает для меня так, как только мама может делать для своих детей: исподволь, постоянно, чтобы они даже не замечали этого. Не в материальном даже смысле (хотя и здесь я точно знаю, что, если понадобится мне, даже не мне, а моему сыну или дочери, Гафт не станет говорить: я уже свою норму в этом месяце выполнил, не трогайте меня, я устал, а просто пойдет и сыграет лишний спектакль). В духовном. Душевном. Это не может разонравиться, даже если ты уже не так страстен, как в начале пути. И потом, у нас есть удивительная уверенность друг в друге. Этот человек — мой друг. Я не могу сказать «моя половина». Еще слишком рано. И даже не надо об этом думать. Но я ему верю бесконечно. Неизвестно, как будет дальше. Мы живем сегодня. Не знаю. Может, он скажет другое.

— А что он скажет?

— Вы знаете, как устаешь притворяться? Быть самим собой очень трудно. Путь к себе невероятно сложен. Иногда всю жизнь человек идет к себе, да так и не доходит. Мне кажется порой, что я веду себя слабо, не по-мужски. Но с Олей я живу по-другому. Она мне помогает. Я и артистом стал другим. И в то же время с ней я такой, какой я есть. Это не значит, что все так просто, — часто необходимо что-то преодолевать в себе. Но нету ненужных усилий, мне легко с этим человеком! Потому что, когда тебя понимают, эти мгновения блаженны.