* * * * У лживой тайны нет секрета, Нельзя искусственно страдать. Нет, просто так не стать поэтом. Нет, просто так никем не стать… Кто нас рассудит, Боже правый, Чего Ты медлишь, что Ты ждешь, Когда кричат безумцы: «Браво!» — Чтоб спели им вторично ложь. И есть ли истина в рожденьи, А может, это опыт Твой, Зачем же просим мы прощенья, Встав на колени пред Тобой? И, может, скоро свод Твой рухнет, За все расплатой станет тьма, Свеча последняя потухнет, Наступит вечная зима. Уйми печальные сомненья, Несовершенный человек, Не будет вечного затменья, Нас не засыплет вечный снег. И просто так не появилась На свете ни одна душа. За все в ответе Божья милость, Пред нею каемся, греша. Но мир — не плод воображенья. Здесь есть земные плоть и кровь, Здесь гений есть и преступленье, Злодейство есть и есть любовь. Добро и зло — два вечных флага Всегда враждующих сторон. На время побеждает Яго, Недолго торжествует он. Зла не приемлет мирозданье, Но так устроен белый свет, Что есть в нем вечное страданье, Там и рождается поэт. Пастернаку Он доживал в стране как арестант, Но до конца писал всей дрожью жилок: В России гениальность — вот гарант Для унижений, казней и для ссылок. За честность, тонкость, нежность, за пастель Ярлык приклеили поэту иноверца, И переделкинская белая постель Покрылась кровью раненого сердца. Разоблачил холоп хозяйский культ, Но заклеймив убийства и аресты, Он с кулаками встал за тот же пульт И тем же дирижировал оркестром. И бубнами гремел кощунственный финал, В распятого бросали гнева гроздья. Он, в вечность уходя, беспомощно стонал, Последние в него вбивались гвозди. Не много ли на век один беды Для пытками истерзанного мира, Где в рай ведут поэтовы следы И в ад — следы убийц и конвоиров. Ветер Ты, ветер, выветри всю дурь, Что в головах людей, Но пощади, предвестник бурь, Когда они в беде. Тому, кто выбился из сил, Ты в бурю не помог, И Белый парус погубил, Что был так одинок! Вагон Я сяду в домик на колесах, Пусть называется вагон, Не вытирай, подруга, слезы, Я с детства в поезд был влюблен. Купе — не хуже, чем квартира, Постели, лампочка, вода, В вагоне даже два сортира, Но только очередь туда. Там есть вагоны-рестораны, Поесть там можно и попить, И есть там красные стоп-краны, Но ручку лучше не крутить. Дождаться надо остановки, Послать вагон ко всем чертям И дунуть пулей из винтовки Назад к любимой по путям. Виртуоз Прожилочки на крыльях у стрекоз Искусно вывел виртуоз, Лишь он мог сделать из простой слюды С головкой спичечной летающее чудо, А на спине шершавого верблюда Оставить нам горбатые следы… Так, на одной струне играя, Паганини, Кусочек дерева прижав к щетине, Прожилок и горбов неведомые муки Передавал в терзавшем сердце звуке. Охота Кто обманывает рыбу, Прерывает птицы пенье, Тащит волоком оленя Без стыда и униженья? Кто свалил медведя глыбу, Набираясь вдохновенья?! Это вы, Владимир Ленин, Это вы, Иван Тургенев. В небо птицы улетели, И уплыли рыбы в реки, А в лесах укрылись звери, Напугало, видно, что-то. Это люди обалдели, Кем-то прокляты навеки. Изменили общей Вере И придумали… ОХОТУ. Осип Мандельштам Мы лежим с тобой в объятьях В январе среди зимы, Мой халат и твое платье Обнимаются, как мы. Как кресты на окнах — рамы. Кто мы, люди, мы — ничто? Я читаю Мандельштама, А в душе вопрос — за что? Ребра, кожа, впали щеки, А в глазах застывший страх, И стихов замерзших строки На обкусанных губах. Фаина Раневская Голова седая на подушке. Держит тонкокожая рука Красный томик «Александр Пушкин». С ней он и сейчас наверняка. С ней он никогда не расставался, Самый лучший — первый кавалер, В ней он оживал, когда читался После репетиций и премьер. Приходил задумчивый и странный, Шляпу сняв с курчавой головы. Вас всегда здесь ждали, Александр, Жили потому, что были Вы. О, многострадальная Фаина, Дорогой захлопнутый рояль. Грустных нот в нем ровно половина, Столько же несыгранных. А жаль! |
