Навстречу им санитары катили каталки, на которых лежали отловленные беглянки – спящие, связанные ремнями или спеленатые в смирительные рубашки. Бригадир санитаров спросил у врача:

– Куда этих?

– Пока – в любую комнату. Но не развязывайте, – ответил врач и двинулся дальше по коридору, говоря Хьюгу: – Их надо было отправлять в психбольницу сразу после ожога…

– Кто мог это предположить? – Хьюг показал глазами на разгром. – К тому же без их согласия и разрешения их родственников мы не можем, мы не КГБ.

– А превратить отель в психбольницу?

– В клинику, – уточнил Хьюг.

– Конечно, – усмехнулся врач. – Короче, мы пропустили их тут через гипноз. И под гипнозом они все говорили об одиночестве. Знаете, эти типично бабские разговоры о том, как трудно найти приличного мужчину, который бы вас любил, понимал и так далее. Мол, это одиночество довело их до того, что они даже посылали письма и объявления в «Strictly Personal» – «Сугубо личное». Даже Лана Стролл посылала, можете себе представить?! Конечно, такие объявления есть везде, но, как ни странно, наши пациентки печатали свои объявления и отвечали на объявления только в журнале «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Я не знаю, что это может вам дать, но мне это показалось странным: все ваши «амазонки» – подписчицы именно этого журнала…

– Какого журнала? – испуганно переспросила Анна. – Извините, я прослушала.

– «Нью-Йорк, Нью-Йорк»… – повторил врач.

Марк и Роберт Хьюг переглянулись. При обысках квартир жертв ночных ожогов им не раз попадался на глаза популярный «Нью-Йорк, Нью-Йорк», но они не обращали на него никакого внимания, к тому же, помимо этого журнала, там всегда было полно и других – «Космополитэн», «Лайф», «Лук» и так далее.

– Где тут телефон? – спросила Анна у врача. – Я должна срочно позвонить.

– К сожалению, они тут все разгромили, вы же видите, – ответил врач, входя в комнату с тремя кроватями, на которых спали «амазонки», их руки и ноги были привязаны к койкам широкими кожаными ремнями. Одной из этих «амазонок» была Лана Стролл. Включив в палате свет, врач снова обратился к Хьюгу и Аллею: – Впрочем, есть и другие странности, тоже общие для всех. Например, всем им по ночам снится какое-то теплое море и земля, которую они рисуют в виде грозди винограда. Смотрите. – Врач указал на развешанные на стенах яркие, словно детские, рисунки. На этих рисунках был изображен какой-то остров, действительно похожий на гроздь винограда и окруженный яркими зелено-синими волнами. – Где находится эта земля, они не знают, но под гипнозом они все рисуют ее одинаково и говорят, что это рай, что они уплывут туда любой ценой и поселятся там навсегда…

– Это выглядит как Крым… – произнесла Анна, рассматривая рисунки.

– Что? – разом спросили врач и Роберт Хьюг.

Анна спохватилась:

– Нет, это я так.

– Ты сказала, это похоже на Крым, – подсказал Марк.

Анна натянуто улыбнулась:

– Мне показалось… К тому же Крым – полуостров, а тут – остров.

Хьюг развернулся к ней всем своим мощным корпусом скандинавского викинга:

– Крым – это в России? Да?

– Теперь это часть Украины, – принужденно сказала Анна. – То есть раньше это была Россия, но Хрущев подарил этот полуостров Украине. Тогда, при нем, это не имело значения, все равно все было в СССР – и Украина, и все. Зато теперь…

– В Крыму Сталин встречался с Рузвельтом и Черчиллем, – продемонстрировал Марк свою эрудицию. – А вообще Крым для России завоевала Екатерина Вторая. Правильно, Аня? Я помню по учебнику русской истории. А до этого там жили кто угодно – греки, татары, турки…

– И амазонки, – насмешливо сказал доктор, взяв Лану Стролл за руку и слушая ее пульс.

– Нет, – возразила Анна. – Амазонок в России не было. И вообще я сказала, что это только похоже на Крым…

– Мы высадились на берегу Меотийского озера, – вдруг не своим, а сухим, хриплым голосом произнесла Лана Стролл, не открывая глаз. – Точнее, у Кремен. Тогда там жили свободные скифы…

Роберт, Марк и Анна изумленно застыли, не веря своим ушам. Голос, которым вещала спящая Лана, был женский, но это не был ее знаменитый, мягкий и известный всей Америке голос, а странный, гортанный и с нотками какого-то восточного акцента.

Врач, держа ее за руку, тоже замер с видом человека, подстерегшего уникальную добычу.

– Продолжай, мы слушаем, – сказал он ей вкрадчиво, как говорят только врачи.

– Нас было сорок шесть, – хрипло продолжала Лана. Ее лицо как-то странно ожесточилось, огрубело, тело вытянулось и выпрямилось, а левая грудь холмом округлилась под простыней. – Остальные погибли во время шторма. Потому что греки, которые захватили нас в устье Фермодонт, держали нас в трюмах, связанными, и не давали нам никакой еды. Но мои подруги зубами перегрызли веревку у меня на руках, мы освободились и захватили судно. Греков мы выбросили за борт. Мы хотели плыть обратно, домой, но начался шторм, и ветер носил нас по морю. Так было много дней – не знаю сколько, ведь солнца не было, и шел страшный дождь. По воле богов мы не перевернулись. Но я все время держала курс в одну сторону, потому что слышала сердцем тот маяк, который слышу в себе и сейчас. И наконец мы прошли через узкий пролив и оказались спасены. Потому что из бурного моря попали в тихое озеро и увидели берег. Мы не знали, что это Крым…

Лана опять замолкла.

– Ты устала? – спросил ее врач.

– Да, очень. И я хочу пить.

Роберт, Марк и Анна оглянулись в поисках воды.

– Сейчас я принесу. – Роберт направился к двери.

– Подождите! – сказал врач. – Если дать ей пить, она проснется.

– Я устала. Я хочу пить, – повторила Лана.

Роберт решительно вышел из палаты.

– О’кей, – сказал Лане врач. – Расслабься. Отдыхай.

Лицо Ланы стало расслабляться и приобретать свой привычный абрис телезвезды.

– Док, – сказала она вдруг тихо и своим собственным голосом. – Он здесь? Мне кажется, я слышала его голос.

Врач заговорщически улыбнулся Марку и Анне и спросил у спящей Ланы невинным тоном:

– Чей голос, Лана?

– Хьюга, агента ФБР.

– Да, он здесь. Но он ушел принести тебе пить. А как ты узнала его голос?

– Не строй из себя дурака, док. – Лана улыбнулась во сне своей знаменитой улыбкой телемадонны. – Я тебе на каждом сеансе говорю, что влюбилась в него по уши. Еще там, в Катскильских горах…

Дверь открылась, Роберт Хьюг вошел с бутылкой кока-колы и керамической кружкой «I love N.Y.». И с недоумением посмотрел на воззрившихся на него Марка и Анну. Потом осмотрел себя и спросил у Марка:

– Что-то не так?

– О’кей, Лана, на счете «три» ты просыпаешься! – деловито сказал Лане врач и скомандовал: – Раз! Два! Три! Ты проснулась!

Лана открыла глаза.

Прямо перед ней стоял Хьюг все с тем же недоумением на крупном лице скандинава.

Лана зарделась, как влюбленная шестиклассница, даже уши у нее заалели.

– Док, – произнесла она слабым тоном. – Развяжите меня. Пожалуйста!

– А ты будешь себя хорошо вести?

– Буду.

– Ты не будешь кусаться, драться, ломать мебель и поднимать новое восстание?

– Не буду.

– Обещаешь?

– Клянусь.

Доктор вопросительно глянул на Хьюга. Тот кивнул. Доктор отстегнул широкие кожаные ремни, которыми Лана была привязана к кровати. Роберт налил ей кока-колу в кружку «I love N.Y.». Лана села и спросила у Анны:

– Я выгляжу ужасно, да?

– Вы выглядите отлично, – ответила та.

– Тут нет ни одного зеркала, это античеловечно! – жеманно сказала Лана и взяла кружку из рук Роберта. По ее прекрасному лицу еще блуждали остатки сна. Но по мере того как она пила коку – большими, емкими глотками, – заспанность стала исчезать с ее щек, плечи развернулись, фигура вновь ожесточилась, и вдруг она резким жестом, наотмашь, как булавой, саданула врача этой кружкой по лицу с такой силой, что тот опрокинулся на пол, обливаясь кровью. А Лана рывком вскочила с кровати, в два прыжка оказалась у окна, схватила стоявшее под окном кресло и с такой нечеловеческой силой грохнула этим креслом по окну, что оно разлетелось вдребезги.