– Отец! – укоризненно сказала дочь, поскольку раньше президент даже в нетрезвом виде никогда не опускался до грязного мата.

– КГБ разваливал не я, а Горбачев и Бакатин, – пожал плечами Пашутин. – Бакатин передал американцам схему расположения наших микрофонов в их посольстве, и это только то, что он сделал открыто. А сколько документов и проектов они с Горбачевым могли передать Рейгану и Бушу под столом?

Имя Горбачева всегда вызывало у президента бурное выделение ферментов ненависти в точном соответствии с теорией этого профессора Шварца, и дочь президента с опаской посмотрела на отца.

– Так! Приехали! – сказал тот и посмотрел в окно. Хотя он имел в виду совершенно иное, но оказался прав: его кортеж въезжал в Москву. Машины охраны перестроились «гребенкой» и хищной стаей полетели по пустому Кутузовскому проспекту, освобожденному милицией от всего транспорта.

– А почему это всплыло сейчас и насколько это опасно? – спросила у Пашутина дочь президента. Хотя год назад, во время президентской избирательной кампании, ей удалось сменить окружение президента на сотрудников ее возраста, поставить во главе надзора за всеми силовыми структурами молодого руководителя отец не позволил. Или – не решился. Пашутину было 55, и он был из разряда тех серых работяг, которые всегда приходят к власти после революционных преобразований, сделанных их предшественниками.

Теперь вместо ответа Пашутин услужливо протянул ей те самые фотографии ожогов женской груди, которые в Нью-Йорке Анна стащила у Марка Аллея.

– Что это? – спросила дочь президента, брезгливо разглядывая первую из них.

– Вот уже неделю в Нью-Йорке какие-то террористы выжигают женщинам груди раскаленным тавром, летящим из космоса, – стал объяснять ей Яшин.

– И что? – насторожилась она, но тут слабая догадка мелькнула у нее в мозгу, и она развернулась к Пашутину: – Вы… вы думаете?..

И президент тоже повернулся к начальнику ФУСВ, его взгляд потяжелел, а толстая нижняя губа отвисла предвестником гнева и шторма.

Пашутин обреченно кивнул:

– Это тавро – наша игрушка. Точнее, игрушка Шварца. Она называлась линзой КН – конденсатора ненависти…

– Да плевать, как она называлась! – взорвался президент.

– Папа! – сказала дочь.

Но он даже не слышал ее, он кричал на Пашутина:

– Как?.. Как это оружие оказалось у американцев?

Пашутин побледнел, сказал тихо:

– Не оказалось. Честное слово, не оказалось, товарищ президент…

– Тамбовский волк тебе товарищ!

– У нас давно никто никому не товарищ, – напомнил Пашутину пресс-секретарь Грузицкий.

– Докладывай! – взяв себя в руки, перебил президент.

– Только короче, мы уже к Кремлю подъезжаем, – заметил Яшин.

Действительно, президентский кортеж уже выскочил с Кутузовского проспекта на Новый Арбат. Пашутин искоса посмотрел на Яшина в тайной надежде на поддержку, но тот молчал.

– Американцы ничего не знают про это оружие, – твердо сказал Пашутин президенту. – Они думают, что эти ожоги – дело рук НЛО. Они даже запросили у нас сведения, не появились ли и над нами какие-нибудь летающие тарелки…

– Короче, наша версия такая, – все-таки вмешался Яшин, видя, что Пашутин опять уходит от сути. – В августе девяносто первого, во время путча, кто-то разгромил лабораторию Шварца и похитил эту линзу. А теперь из Нью-Йорка наладил связь с нашим «Кедром» и, пользуясь его энергией, выжигает американкам сиськи. – И Яшин извинился перед дочерью президента: – Извини, мать, за слово «выжигает»…

– Зачем выжигает? – спросил президент.

– Вот в том-то и дело! Никто не знает зачем! – ответил Яшин. – Если бы это были обычные террористы, они бы на третий день объявили свой ультиматум. Скажем: дайте нам миллиард, и мы прекратим выжигания. А не дадите, начнем выжигать яйца вашим конгрессменам. Извини, мать, за слово «вашим». Я думаю, американцы сдались бы, как наш премьер в Буденновске.

Президент несколько секунд в упор рассматривал руководителя своей Администрации. Потом спросил, чуть откинув голову:

– Насчет яиц – ты всерьез?

– Ну, – пожал плечами Яшин, – если они могут с помощью этой линзы попасть из космоса в грудь любой женщине в Нью-Йорке, то, наверно, нетрудно попасть и в другое место.

– Та-ак… Ничего себе, понимаешь! – Президент почесал в затылке и, вновь раздражаясь, посмотрел на Пашутина: – И такая штуковина была у нас еще в девяностом году? А вы ее упустили?

– Я тогда не был начальником силовых структур, – напомнил Пашутин.

– Твое счастье, – остыл президент. И добавил, глядя в окно: – Жалко! Нескольким «товарищам» я б и сейчас кой-чего выжег.

Его приближенные улыбнулись, они хорошо знали, кого он имел в виду.

– Ситуация такая, – сказал Яшин, возвращаясь к деловому тону. – Мы не знаем, кто и зачем выжигает груди американским бабам. Но если американцы возьмут этих типов – а они их рано или поздно возьмут, все ФБР уже брошено на это дело, – то они расколют их в первые же десять минут и узнают, что мы держим на орбите спутник с оружием похлеще атомной бомбы. И это в то время, как мы подписали с США всякие соглашения о любви до гроба и даже все свои ракеты обесцелили…

– А скинуть им эту информацию сейчас тоже нельзя, – вставил Пашутин, боясь упустить свою долю в деловом разговоре с президентом. – Они не поверят, что мы не знали об этой штуковине, когда подписывали протокол об уничтожении всего оружия, направленного на США.

– И что ты предлагаешь? – спросила дочь президента у Яшина.

– Это не я предлагаю, это он предлагает. – Яшин кивнул на Пашутина.

Тот сказал как бы одновременно и президенту, и его дочке:

– Мне нужно ваше разрешение на проведение силами ГРУ операции на территории США. Чтобы срочно найти этих типов с линзой Шварца. То есть еще до того, как американцы допрут, что это задействован наш «Кедр-1».

Президент посмотрел в окно и задумчиво поскреб затылок. Протокол о взаимном прекращении шпионских операций на территории США и России был подписан им с американским президентом еще пять лет назад. Именно тогда он и американский президент перешли на ты, и с тех пор оба держали слово.

Кортеж въехал в Кремль через Боровицкие ворота и подкатил к подъезду бывшего здания царского Сената, а ныне – Администрации Президента России. Охранники «наружки», подбежав к лимузину, открыли его заднюю дверцу. Генерал-телохранитель, выждав короткую паузу, вышел из передней дверцы машины и быстрым взглядом окинул посты «наружки». Все было в порядке – и на площади, и у подъезда, и в окнах, и на крыше здания Сената. Справа, в стороне, за серым гранитным памятником Ленину, в тени серебристых кремлевских сосен Ивановской площади, дремал танк «Т-72» – он стоял там со второго октября 1993 года.

Яшин, Грузицкий и Пашутин тоже вышли из машины и ждали появления президента и его дочери. Президент тяжело выбрался из лимузина, отказавшись от помощи и дочки, и охранников, и сказал Пашутину:

– Ты это… Подожди в приемной… Мы подумаем.

Телефон звонил уже целую вечность, но Марк и Анна игнорировали эти звонки. Казалось, они все еще проводили в постели свою первую после семилетней разлуки ночь. И только когда Анна мертвой птицей рухнула Марку на грудь, он подтянулся к телефону и снял трубку:

– Hello…

– В следующий раз, когда ты отключишь свой пейджер, считай, что ты уволен, – сказал раздраженный голос Ала Кенингсона.

– Что случилось?

– «Красная тревога».

– Что-о?! – От изумления Марк резко сбросил Анну с себя и рывком сел в кровати.

– Мост Вашингтона, шесть минут максимум! – сказал Ал и дал отбой.

Марк рывком выбрался из-под Анны и стал спешно натягивать джинсы. «Красная тревога» могла быть объявлена только в случае атомной войны, вторжения инопланетян, взрыва Сити-холла или еще чего-то ужасного.

– Ты куда? – спросила Анна по-русски.

– У нас тревога, я должен ехать.

– Я с тобой.