– Раздевайся!

– Что? – оторопела Лана.

– Снимай свитер!

– Зачем?

– Я хочу посмотреть твой ожог.

– Зачем?

– Ты демонстрировала его по телевидению. Так что можешь и мне показать.

– Но уже ничего нет. Даже следа…

– Пожалуйста! – настойчиво повторила жена президента.

Лана пожала плечами и сняла свитер. Под ним не было ни нижнего белья, ни бюстгальтера. Только голое и совершенно удивительное по красоте женское тело с плоской правой стороной торса, не сохранившей даже следа недавнего ожога. А на левой стороне – фантастически красивая, налитая и упругая, как у девочки, алебастрово-белая грудь, увенчанная торчащим, как ниппель, соском.

Словно ожила древнегреческая скульптура Венеры Родосской, и ее мраморная красота налилась живой, теплой плотью.

– Н-да… – только и произнесла жена президента, недоверчиво обходя свою подругу. – Теперь я понимаю мужиков. А ведь у нас был один размер лифчика – второй. Помнишь?

– Мне кажется, она растет, – сказала Лана про свою грудь.

– А как насчет желания? Эта сиська торчит, будто тебя возбудили.

Лана прошла в угол кабинета, к бару-холодильнику, открыла его, достала бутылку виски, жадно выпила прямо из горлышка несколько больших глотков и только потом ответила:

– Я презираю мужчин! Fuck them! Конечно, для производства потомства без них не обойтись, но во всем остальном они нам не нужны. Ты можешь быть президентом не хуже твоего мужа. А то и лучше.

Она подошла к окну. За оградой Белого дома на Пенсильвания-авеню по-прежнему торчали безработные с требованиями государственных субсидий на создание новых рабочих мест.

– Посмотри на них! – презрительно сказала Лана, снова прикладываясь к бутылке. – Это же рабы! Рабы, требующие рабства! – И вдруг крикнула в окно: – Fuck you! Fuck you сто раз!

– Заткнись! Ты что! – Жена президента испуганно потащила ее от окна. – Ты же голая!

Но Лана хмельным движением руки легко отшвырнула от себя свою подругу.

– Не трогай меня!

И к ужасу Первой леди, снова выпила виски, опустошив бутылку почти наполовину и пьянея буквально на глазах.

– Что ты знаешь обо мне? – вдруг сказала она с хмельной ожесточенностью. – Мы дружим тридцать лет, но что ты действительно знаешь обо мне? Ничего! Потому что у тебя есть муж – он твой партнер, твой любовник и твой пастор! Ты не знаешь, что такое одиночество! А я приходила с работы домой, закрывала дверь, и все – я одна! На весь вечер и на всю ночь! Ни одна блядь не позвонит и не пригласит никуда, потому что боится, как бы ее муж не положил на меня глаз! А все приличные мужики давно разобраны! Ты знаешь, до чего я дошла? Я стала читать «Strictly Personal» в журналах. Я, Лана Стролл! И даже сама дала пару объявлений! Анонимно, конечно. Но теперь – все! – Она снова отпила виски. – Fuck them! Никаких мужиков!

Она хотела еще выпить, но Первая леди мягко, как у больной, отняла у нее бутылку.

– Подожди, Лана. Хватит. Дай, детка, я тебя одену… – И ласково погладила подругу по голове.

И от этого короткого, почти беглого жеста что-то дрогнуло в Лане, изменилось, и ее голова вдруг сама потянулась за ладонью подруги, как тянется ребенок за ласковой рукой матери.

Жена президента уловила это движение и тут же обняла подругу за плечи.

– Все хорошо… Все будет хорошо… – сказала она.

А Лана вдруг посмотрела вокруг себя трезвеющим взглядом. Словно тепло объятий подруги произвело на нее расслабляющий эффект – ее плечи опустились, спина расслабилась, и она снова стала похожа на прежнюю Лану Стролл – женственную, мягкую, интеллигентную.

– Со мной что-то не так, да? – сказала она растерянным тоном.

– Куда ты ехала сегодня? – как можно мягче спросила ее Первая леди.

– Я не знаю… Не знаю… – произнесла Лана, и ее взгляд устремился за стены Белого дома.

– Вспомни, это важно.

– Это было как гипноз… Я ехала… Как будто меня звал какой-то голос, маяк… Да я и сейчас это чувствую. Словно меня где-то ждут…

– Где? – тихо, чтобы не спугнуть откровение подруги, спросила жена президента.

– Не знаю… Мне кажется, где-то за морем. Знаешь, тогда, в ту ночь, когда мне выжгли грудь, мне тоже снилось море. Теплое зеленое море. Оно лечило боль. И с тех пор этот морской сон – каждую ночь. А вчера утром… Это было как зов. Я хотела доскакать до океана и куда-то плыть.

– На лошади?!

Лана повернулась к подруге.

– Я свихнулась, да? – Она потерла свои виски. – Ведь я хотела на лошади переплыть океан… Что-то со мной не так, конечно…

– Нет. Ничего… Ты уже в порядке. Может быть, тебе нужно поспать.

– Вы собираетесь показать меня психиатру?

– А ты хочешь этого?

– Не знаю. Но мне страшно. Мне кажется, я становлюсь другой.

Марк был снова за облаками, в космосе, в той наднебесной высоте, куда взлетает мужчина за миг до оргазма. Казалось, все его тело, вся кровь и даже мозг устремились сейчас туда через тепло-нежную плоть Аниного тела. Говорят, что именно из этого блаженства и сделаны небесные ангелы. Еще одно движение ее бедер, еще одно сладостное движение и…

Но Анна знала эту механику. Сидя на Марке верхом, она вдруг освободилась от него, скрестила ноги и сказала совершенно без эмоций:

– Давай покурим.

– Ты с ума сошла! Пусти меня обратно!

– Пущу, когда все расскажешь.

– О чем? – Он попытался вернуть ее в прежнее положение, но она увернулась.

– Вы нашли ее в Катскильских горах и доставили в Белый дом. Дальше?

– Зачем тебе это знать?

– Женщины любопытны. Ты видел президента?

– Я расскажу, если ты меня поцелуешь.

Анна внимательно посмотрела ему в глаза.

– О’кей… – Она лизнула языком его грудь и опустилась чуть ниже. – Говори! – И снова лизнула и опустилась еще ниже. – Ну, говори!

Марк закрыл глаза, сказал:

– Я не видел президента… О Боже! Еще!.. Он говорил с ней без нас. А потом мы отвезли ее в Покано…

Неожиданно голова Анны оказалась возле его лица.

– Куда вы ее отвезли?

– В Покано.

– Зачем?

– Там медицинский изолятор, где проходят все исследования. Впусти меня!

– А что вы исследуете?

– Не мы. Врачи. Они исследуют их сиськи. Груди! – Резким рывком он вдруг сдернул Анну с себя, опрокинул на спину и вошел в нее. Затем, отжавшись на руках, сказал торжествующе: – Ну? Что еще ты хочешь знать? Говори!

Она лежала под ним – маленький, сладостно горячий зверек с острыми зелеными глазками, упругой грудью и ногами, заброшенными ему на плечи.

– Говори! – повторил он и, ударяя ее своим пахом, спрашивал в такт этим ударам. – Что!.. еще!.. ты!.. хочешь!.. знать?

– Все! – улыбнулась она. – Почему врачи исследуют их сиськи?

– Потому что они увеличиваются.

– Как это – увеличиваются? Почему?

– Никто не знает. Но им стали малы их лифчики. А врачи сравнили их фото в первый день после ожога и сейчас – их левые груди стали явно больше и торчат, как пистолет!

– У тебя есть эти фотографии?

– Конечно, – усмехнулся он. – Сегодня нам повезло: одна женщина сама сфотографировала свой ожог полароидной фотокамерой еще до того, как позвонила в полицию. Хочешь посмотреть? У меня есть поминутная съемка заживления раны. Хочешь увидеть?

– Нет, – сказала она равнодушно. И закрыла глаза от наслаждения. – Поцелуй меня…

Рано утром, пройдя по еще пустому офису «Американо-российского партнерства», мимо выключенных компьютеров с их немыми экранами, Анна с такой силой пнула ногой дверь своего кабинета, что там с письменного стола упала пустая бутылка джина, а толстяк Журавин, заспанный, вскочил с кожаного дивана, прикрывая простыней свою наготу. Но Анна не обратила на это никакого внимания, а прямо от двери швырнула ему пачку фотографий:

– Держи!

Толстяк поднял с пола одну фотографию… вторую… третью… Это были отпечатки поминутной съемки заживления ожога на правой стороне женского торса. Хотя снимки были непрофессиональны и сделаны «Полароидом», на них было ясно видно, что ожог имеет форму крупной, как серебряный доллар, монеты. А в центре этого кружка – неясный, но все же заметный крест с петлей вместо верхней черточки.