Это была прямо-таки лекция, вдохновенно прочитанная отцом своему сыну, целый доклад о планах и намерениях мормонов! Оба Уэллера хотели вынудить асьендеро продать имение. Каким способом? Кажется, с помощью индейцев. Что они решили предпринять конкретно? Судя по разъяснениям старшего Уэллера, индейцы должны разорить имение. Необходимо сделать асьендеро банкротом. Значит, речь идет, вероятнее всего, о нападении, которое приведет к полному уничтожению прекрасного имения. У меня не было времени развивать свои мысли дальше, потому что Уэллер продолжал:

— Значит, начало сделано, а продолжение последует. План был так хорошо задуман и так прекрасно выполнялся, если бы не появился тут этот проклятый немец. Все, что можно было считать невероятным, этот человек в состоянии совершить, а тем самым разрушить все наши замыслы. Кто бы мог подумать, что это Олд Шеттер…

— А это действительно Олд Шеттерхэнд? — прервал его сын. — Надо ведь сначала доказать это. Вполне возможно, что мы ошибаемся.

— Ни о какой ошибке не может быть и речи. Доказательство он сам представил уже вчера. Подумай только, он дрался с Мелтоном!

— Черт возьми! Как мог Мелтон допустить такое! Он же должен был отказаться от единоборства с немцем, даже если тот действительно оказался Олд Шеттерхэндом. Что толкнуло его на такую непростительную неосторожность?

— Это не было неосторожностью. Я думаю, что на его месте я бы поступил точно так же. Немец его раскусил. Он придумал штуку с лошадью, чтобы попасть в Урес. Ты знаешь, что произошло потом. Он освободил троих мимбренхо, когда мы напали на них, и пристрелил при этом сына Большого Рта. Потом он поскакал к асиенде, желая предупредить владельца, и рассказал ему о нападении юма, а Мелтона назвал мошенником.

— Да, это действительно могло провалить все наши планы. Дальше, дальше!

— По счастью, асьендеро высмеял его. Ты знаешь, что когда Мелтон берется расположить к себе какого-нибудь человека, то успех обеспечен. А этот столь же добрый, как и глупый дон Тимотео Пручильо проникся к нему таким доверием, которого никому не в силах поколебать. Он просто-напросто предложил немцу покинуть асиенду.

— И он это сделал?

— Да. Он собирался уже уезжать, когда появился Мелтон. Тот удержал немца на короткое время, сам быстро прошел к асьендеро и узнал от того слово в слово все, что сказал немец. Надо было немедленно действовать. Парень должен был исчезнуть. Мелтон проводил его немного, потом простился с ним, а сам поспешил тайком вперед, чтобы спрятаться в кустах и пристрелить немца. Когда Мелтон добрался до облюбованного им местечка, Олд Шеттерхэнд был уже там!

— Не может быть!

— Да, там-то и произошла драка, в которой Мелтону вывихнули руки. Теперь он надолго остался не у дел. Не скоро он сможет взяться за оружие.

— Вот это да! Просто не могу себе этого представить! А больше ничего с Мелтоном не случилось?

— Ничего. Немец позволил ему смыться, но на прощанье предостерег. Он сказал, что хотя он и покинет эти края, но твердо намерен сюда вернуться.

— А куда он поехал?

— Конечно, к мимбренхо. Он хочет, чтобы они помогли ему против юма.

— Черт бы его побрал! Если у него и в самом деле такой план и он приведет его в исполнение, то все наши прекрасные мечтания могут рухнуть.

— Пока еще нет. Вот только должны ли мы ждать, пока он вернется? Он считает себя умнейшим среди людей, но сразу превратится в величайшего глупца, когда поймет, что мы намерены делать. Я бы на его месте прикончил Мелтона. У него на это были все основания. Ну а теперь Мелтон, правда, не сможет лично принять участие в борьбе, зато сломанные руки не помешают ему всем руководить.

— О борьбе, пожалуй, говорить не стоит. Добропорядочным немцам, так основательно угодившим в нашу ловушку, просто не придет в голову защищаться, особенно когда они увидят, что за горло берут не их. А если те несколько пастухов, служащих асьендеро, вздумают шевельнуться, мы мигом охладим их пыл. Но давай-ка лучше поторопимся!

— Как раз об этом и я думаю; с этим будет полностью согласен и Мелтон. Мы не можем ждать так долго, как это было сначала намечено в нашем плане, а должны как можно скорее начать. Итак, сегодня же — нападение, завтра будут переговоры с асьендеро, а послезавтра мы едем в Урес подписывать договор. А потом пусть появляется этот германец со своими мимбренхо; он ничем не сможет нам повредить и будет поднят на смех.

— Верно. Значит, надо определить время. Могу я сообщить вождю какие-нибудь детали на этот счет?

— Нет, потому что все это надо решать вместе. Я переговорю с ним, и мы установим точное время атаки. Скажи ему, что завтра я приеду к нему. Я буду в лагере к сумеркам.

— Ты сможешь уехать из поместья так, чтобы этого не заметили?

— А почему же нет? Я могу поехать на охоту, да можно придумать и другой повод.

— А если ты не вернешься вечером?

— Тогда на следующее утро я скажу, что заблудился и был вынужден переночевать в лесу. Гораздо больше может удивить мое теперешнее отсутствие. Поэтому мне надо быстро вернуться. Ты еще хочешь мне что-нибудь сказать?

— Нет!

— И мне больше нечего добавить. Стало быть, мы на сегодня все закончили. Доброй ночи, малыш!

— Спокойной ночи, отец! Желаю Мелтону, чтобы он поскорее вылечил свои руки.

И они разошлись. Отец пошел вверх по ручью, к асиенде, а сын — вниз по течению, к озеру, а потом вдоль него до места, где спрятал свою лошадь, на которой он собирался вернуться к индейцам. Я же выбрался из ручья и, забрав спрятанные вещи, пошел по старому пути к маленькому индейцу, чтобы рассказать ему о подслушанном разговоре, а потом сообщить, что теперь мне надо пробраться в поместье.

Значит, они действительно задумали разбойничье нападение. Оно намечалось на более поздний срок, но по причине моего вмешательства негодяи вынуждены были перенести его. Надо было, выходит, предупредить моих земляков, хотя из услышанного я сделал вывод, что им непосредственная опасность не грозит.

Правда, последнее было для меня непонятно. Почему их не должны «хватать за горло», как выразился Уэллер-старший? Здесь была какая-то тайна, которую я, несмотря на усиленную работу ума, так и не смог разгадать.

Рассказав обо всем своему спутнику, я снова вернулся по ручью, избегая при этом малейшего шума, чтобы не быть замеченным пастухами. Было еще не так поздно, и у меня оставался шанс застать ворота асиенды незакрытыми. В этом случае я мог без затруднений встретиться с Геркулесом. С другими я ни о чем не хотел говорить. Геркулес же так основательно вник в мои планы, хотя я и не всем с ним делился, что теперь я вынужден был очень и очень доверять ему.

Увы! — ворота я нашел запертыми. За стенами поместья находились только пастухи, к которым я не мог обратиться; значит, мне придется пробраться внутрь. Тут был только один путь, и притом именно тот, которым я однажды уже воспользовался. Я имею в виду русло ручья, протекавшего под северной и южной стенами асиенды. Вода ничем не могла мне повредить; я и так уже до ниточки промок, а после дневной жары купанье мне было даже приятно.

И вот я добрался до того места южной стены, где ручей вытекал на волю, и погрузился в воду. Идти было довольно удобно; мне даже не пришлось подныривать под стену, я только немного нагнул голову.

С той стороны ограды было светло почти как днем. Горело много костров, возле которых суетились мои соотечественники, занятые приготовлением ужина. Над угольями костров висели и вялились куски мяса. Я видел, что закололи много коров и свиней, запасая продовольствие впрок.

Большой свет не благоприятствовал моим целям, однако он мог помочь мне найти Геркулеса. Он, как обычно, отделился от других и прогуливался в некотором отдалении, покуривая трубку. Но все же вокруг находились люди, и мне никак нельзя было подобраться к нему незамеченным; приходилось набраться терпения и ждать.

Переселенцы были в хорошем расположении духа. После ужина они даже принялись петь, и, разумеется, прежде всего именно ту песню, которая была необходимее всего; когда немец весел, он, известное дело, поет: «Я не знаю, отчего это мне так грустно». Еврей Якоб Зильберберг пел, как я видел, вместе со всеми. А вот его дочери прекрасной Юдит со всеми не было.