Линда принимает заказы у других парней. Донни Т. всегда ходит со свитой. Она захлопывает блокнот для заказов, сует его в карман и наклоняется, чтобы убрать мусор, оставшийся после предыдущей компании.

— Нормально устроилась? — спрашивает Донни Т. всего в дюйме от ее талии.

— Просто чудесно, — говорит она, протягивая руку к почти полному стакану с кока-колой.

— Не скучаешь по тому месту, откуда приехала? Как он там называется: «Дом» или как? — Донни Т. чуть повышает голос, так что его слова слышны за соседним столиком. Мужчина с непослушным портфелем поднимает на нее глаза.

— У меня все в порядке, — повторяет она, слегка наклоняя стакан с кока-колой, так что жидкость проливается на стол перед Донни Т.

— Осторожно! — вскрикивает он, пытаясь отодвинуться, когда кока-кола капает со стола на его джинсы. — Моя кожаная куртка!

— О, — говорит Линда. — Извини.

— Что делает Донни Т. на заднем сиденье «боннвиля» Эдди Гэррити?

Этот вопрос Линда задает Томасу тем же вечером, когда они едут домой на его «скайларке».

— Ты не знаешь?

— Нет, откуда?

— Он сдает.

Сначала Линда представляет себе колоду карт. Потом понимает.

— Ты имеешь в виду наркотики?

— Да.

— Марихуану?

— Да, — кивает Томас. — И еще кое-что.

— Почему ты с ним водишься? — удивляется Линда.

— Мы друзья с первого класса. — Он останавливается. — Ты считаешь, торговать наркотиками — это аморально? — В его голосе слышится легкий вызов.

— Не знаю, — говорит Линда. Она не задумывалась об этом.

— Детям он не продает.

— А мы — не дети? — спрашивает она.

Действуя очень осторожно, Томас целует ее губы, лицо, шею. Он расстегивает две верхние пуговицы ее блузки. Его руки ласкают спину, и блузка выбивается из юбки. Один раз его рука легко задевает ее грудь. На это уходит два с половиной месяца.

Они сидят в машине за коттеджем на пляже. Это кажется хорошим местом для стоянки: пляж пустой, машину скрывают дюны. На блузке Линды расстегнуты четыре верхние пуговицы. Рука Томаса лежит на ее гладкой ключице, по сантиметру опускаясь вниз. Она нервничает, задерживает дыхание, как делала это на американских горках. Ощущение, что, когда она достигнет вершины, у нее не будет другого выбора, кроме как скатиться вниз. Что она уже ничего не сможет с этим поделать.

Томас притягивает ее руку к себе. Она удивлена и не удивлена одновременно: парней так заметно выдают их тела. Ей хочется прикоснуться к нему и сделать ему приятно, но мешает что-то мерзкое, присутствующее на краю сознания.

Он чувствует сопротивление и отпускает ее руку.

— Прости, — говорит она.

Машину пронзает резкая вспышка света. Свет отражается от зеркала заднего вида и ослепляет Томаса, который быстро поднимает глаза.

— О Господи! — восклицает он, когда обнаруживается другой свет, свет фонаря.

Линда и Томас в панике мечутся на переднем сиденье, как в какой-нибудь комедийной интермедии. Томас застегивает рубашку и брюки, а Линда натягивает на себя пальто. Невозможно не вспомнить, как тетя кричит: «Проститутка!» — и потом: «Шлюха!» Размахивает руками, как цепами.

Полицейский сильно стучит в окно. Томас опускает стекло.

Свет фонаря врезается Линде в лицо, и в какое-то мгновение она думает: это не полиция, это кто-то, кто убьет нас. Поэтому, когда коп убирает фонарь и просит у Томаса права, она испытывает почти облегчение.

— Ребята, вы знаете, что это частная собственность? — спрашивает полицейский.

— Нет, офицер, я не знал, — говорит Томас преувеличенно вежливым голосом. Конечно, Томас знал, что это частная собственность.

Полицейский изучает права, и им кажется, что на это уходит целая вечность.

— Сын Питера Джейнса? — спрашивает наконец полицейский.

Томас вынужден кивнуть.

Коп нагибается и рассматривает Линду, будто пытаясь ее оценить.

— Мисс, вы в порядке?

— Да, — отвечает она, мертвея.

Полицейский выпрямляется.

— Езжайте, — отрывисто говорит он Томасу. — Вам пора бы уже быть дома.

Теперь его голос звучит по-родительски, и Линда знает, что это безмерно раздражает Томаса. Она хочет, чтобы полицейский придержал язык. Когда тот идет к своей машине, Томас поднимает стекло.

Сидя в «скайларке», Томас и Линда молчат, ожидая, пока полицейская машина уедет. Когда она скрывается с глаз, Томас откидывается на сиденье и закрывает лицо руками.

— Черт, — произносит он, но она видит, что он улыбается.

— Это должно было случиться, — вздыхает она.

— Не могу поверить, что он знает отца! — У Томаса начинается истерический смех.

— Ты был очень вежлив, — замечает Линда.

Проходя мимо тети по пути в ванную, Линда думает о Томасе. Сидя в классе или подавая посетителю меню, Линда думает о Томасе. Между уроками они обмениваются записками или заходят за угол и целуются. Каждое утро, когда она идет по своей улице, он ждет ее, и, садясь в «скайларк», она старается как можно ближе придвинуться к Томасу. Они крадут минуты у остальной жизни и всегда опаздывают.

Линда!

Мы можем встретиться после школы?

Томас!

Я снова читала О’Нила. Вот этот отрывок: «Никто из нас не может влиять на вещи, которые делает с нами жизнь. Они происходят еще до того, как вы это осознаете, и как только они произошли, вам приходится делать другие вещи, пока наконец все это не становится преградой между вами и тем, кем бы вы хотели быть, и вы, теряете свое истинное «я» навсегда».

Линда!

Мне нравится О’Нил, но это ерунда. Конечно же, мы можем влиять на вещи, которые делает с нами жизнь. Я предпочитаю вот этот отрывок: «Я опьянел от красоты и ее песенного ритма и на какое-то время потерял себя — потерял свою жизнь. Я был свободен! Я растворился в море, стал белыми парусами и летящими брызгами, стал красотой и ритмом, стал лунным светом, кораблем и высоким звездным небом! Я находился вне прошлого и будущего, я был частью покоя, единства, неистовой радости, частью чего-то большего, чем моя жизнь или жизнь Человека, — частью самой Жизни!»

Это получше, правда?

Господи, какое же нудное это занятие.

Линда!

Мне очень нравится свитер, который на тебе сегодня. На четвертом уроке ты сводила меня с ума.

Томас!

Спасибо. Это свитер Эйлин.

Линда!

Что ты делаешь в эти выходные? Я вынужден ехать в Киллингтон [67]— кататься на лыжах. Мне не хочется ехать, потому что это означает четыре дня без тебя. Что же со мной происходит?

Томас!

Я должна работать все выходные. На лыжах я никогда не стояла.

Линда!

Сегодня вечером хоккейный матч. Ты придешь?

Хоккейный матч кажется Линде отвратительным. Хоккейная арена воняет потом и пивом. Под ногами — снежная каша. Она сидит на открытой трибуне в пальто и свитере, спрятав руки в карманы, и все равно дрожит.

Постоянный грохот оглушает. Выкрики и возгласы, пьяная болтовня, стук шайбы и шорох коньков на льду эхом отдаются на стадионе, словно изрытом пещерами. В воображении она слышит и другие звуки: удар клюшки по ноге, глухой стук падения, когда коньки выезжают из-под игрока, треск каски, бьющейся о лед с силой кнута. Линда вздрагивает снова и снова. Толпе все это нравится.