Сестра Мари Фрэнсис, внушительная и большая, все время проходит мимо и неодобрительно поглядывает на меня. Вероятно, она видит во мне оступившуюся девушку-католичку, когда я рассматриваю зловещий крест на стене напротив. Монахиня молча проходит мимо, наши взгляды встречаются — просто ничего не могу с собой поделать; возможно, я ищу какой-то знак, какое-то послание от нее? — и я чувствую себя выставленной напоказ, более обнаженной, чем выгляжу в своей небрежной одежде.
Я не говорила тебе, что, когда ты уехал, неожиданно приехал Питер. Я была поражена явлением этого второго за день привидения и отпрянула от двери. Он принял мою панику за простое удивление, которое было вполне понятно. Я все еще ощущаю тебя своей кожей. Мне пришлось придумывать, что я заболела, устала, все, что угодно. Не из стыда, а из страха быть изобличенной.
О Томас, несмотря ни на что, я счастлива.
Вчера я договорилась повезти детей в Ньери на парад в честь Джомо Кеньятты. Тридцать детей влезли в два фургона «фольксваген» и в один «Пежо-504». Мы стояли на склоне и смотрели на участников парада, которые были в племенных нарядах и кроссовках, держали в руках зонты «кока- кола» и без конца ели фруктовое мороженое. Мы послушали, как Джомо Кеньятта произнес речь о «харамбе» [46]и будущем Кении. Конечно, в присутствии детей нужно быть сдержанной и не обращать внимания на горькую иронию слова «свобода», звучащую из уст Кеньятты, когда такие люди, как Ндегва, томятся в тюрьме. (У тебя нет новостей от «морского пехотинца»?) Хотя нужно сказать, что и среди зрителей, и среди демонстрантов напряжение было достаточно высоким: как ты знаешь, Кеньятту уже не любят так, как прежде. На холме совершенно неожиданно возникла паника и началось массовое стихийное бегство. Сотни людей побежали, не понимая, что они направляются к заграждению из колючей проволоки. Паника оказалась заразительной. Мы собрали детей в тесный круг, заставили их лечь на землю и фактически накрыли своими телами. Я думала, что застрелили Кеньятту. Что это переворот. Питер получил удар коленом в спину. Солдаты с ружьями стали на колени рядом с нами и прицелились в толпу. Никто не погиб, но десятки были ранены, когда толпа врезалась в заграждение. Позже мы узнали, что паника была вызвана роем пчел. Над головой, невзирая на свалку, с ревом пронеслись шесть истребителей, приветствуя Кеньятту. На наших глазах один из них отделился от эскадрильи и врезался в близлежащее поле для гольфа.
Я пишу об этих событиях так, как когда-то писала о фильмах или о поездках на пляж. Не могу сказать, что привыкла к ним, но они меня уже не шокируют.
А шокирует меня моя любовь к тебе.
Мне хочется думать, что то, чем мы обладаем, может существовать вне реального времени, само по себе, и не вторгаться в жизнь. Мысли глупые и опасные. Это уже проникло во всю мою жизнь.
Твоя Л.
21 декабря
Дорогая Линда!
Ты пишешь о панике и истерике, но я могу думать только о Питере, о том, как вы были с ним на холме, как он неожиданно явился в твой коттедж (пока я возвращался к кипящей от злости Регине). Уже ревную. Ревностью глубокой, всепоглощающей, которая низводит меня до ничтожного, недостойного любви существа. Ты спала с ним? В ту ночь? Так быстро, после того как мы были вместе? И неважно, что я не имею права ревновать. Это все человеческая страсть: слабое, уязвимое место. Более того, я ревную тебя к твоему врачу, в которого влюбляются все женщины. Ты и себя к ним относишь?
Не отвечай на эти вопросы.
Вчера вечером мы с Региной были на презентации книги Эррола Тшебинского «И заговорит тишина». По сути, это биография Дениса Финча Хэттона, любовника Бликсен, когда она жила на своей кофейной плантации. Но это еще и книга о жизни самой Бликсен, о ее произведениях об Африке. (Возможно, ты уже знаешь об этой книге? В любом случае, посылаю тебе ее вместе с этим письмом, так как ты сказала, что уже прочла все книги в Нджие.) Вечер проходил в «Карен кантри клаб». На этой тусовке были фактически только белые, за одним примечательным исключением. В углу сидел старик в темном костюме и плохо выглаженном пальто, трость его лежала на стуле. Он попивал чай и болтал с двумя старушками (как, должно быть, женщины не любят переходить в эту возрастную категорию!) в фиолетовых костюмах и шляпах. С первого взгляда они напомнили мне незамужних теток, сплетничающих с дядьями-холостяками на семейном сборе. Но потом мне сказали, что старик — тот самый Каманте, персонаж книги «Из Африки», преданный повар Бликсен, человек, чья история составляет значительную часть этой книги. Он был маленьким мальчиком, когда пятьдесят лет назад она нашла его, несчастного и больного, пасущего коз на ее земле. Теперь же это старый человек, который, я полагаю, был свидетелем удивительных преобразований в своей стране. Подозреваю, что его специально вытащили откуда-то для такого мероприятия, и он был кем-то вроде почетного гостя. Судьба распорядилась так, что он сидел теперь в этом углу за чашкой чая, предаваясь воспоминаниям о той Африке, которой уже не существовало, в компании женщин, которые во времена Бликсен не пустили бы его за свой стол.
Сейчас я пишу тебе из дома, потому что угрызения совести исчезли (их прогнала ревность). Наш дом стоит в ухоженном саду, среди акаций и эвкалиптов, которые возвышаются над каменными коттеджами Карен. Из труб вьется дым, на заднем плане — зеленые вершины холмов Нгонг. Совсем нетрудно представить, что я нахожусь в Англии. Коттеджи с высокими, достигающими двенадцати футов оградами, выглядят мини-крепостями. Они неприступны, у ворот выставлена охрана. Дети играют только по особому разрешению. Все это выглядит странным — вся эта красота, вся эта упорядоченная миловидность, вся эта мягкая прелесть пейзажа, — потому что трудно не думать об этом как о злокачественной опухоли, которую однажды придется удалить.
Нет, я не верю в твою больницу и должен приехать посмотреть на нее сам. Напиши мне и скажи, что я могу приехать. Или давай встретимся где-нибудь. Не видеть тебя невыносимо. Когда ты приедешь в Найроби?
США заявили официальный протест по поводу задержания Ндегвы. Я льщу себе, если полагаю, что имел к этому какое-то отношение. И обманываю себя, если думаю, что это поможет. Я написал в «Международную амнистию», но наверняка придется ждать ответа несколько недель. Как невероятно медленно работает почта! У тебя есть телефон? Я забыл спросить. У нас его нет. Я возражал против установки телефона после кражи (еще одна длинная история), но Регина уже некоторое время добивается этого. И я, неверный муж, сделаю это немедленно, если буду знать, что телефон соединит меня с тобой.
Я стараюсь не придавать этому значения, но наше положение тяготит меня. Мы не обсуждаем будущее. Есть ли оно у нас?
Ходят слухи о массовом захоронении пятидесяти студентов. В это трудно поверить, но это может оказаться правдой.
Приближается Рождество. Странно в такую жару, тебе не кажется? Как жаль, что не могу провести его с тобой.
Твой Томас
P. S. Заголовок в сегодняшней газете: «НАПАДЕНИЕ ЛЕОПАРДА В КАРЕН».
4 января
Дорогой Томас!
Мы с Питером только что вернулись с озера Туркана [47], где проводили Рождество. Ехали через реки и чуть не умирали от стоградусной жары [48]. Мы проезжали по местности такой бесплодной, что невозможно было представить, как туркана, переходя из одного пустынного места в другое, выживают здесь. Озеро, к нашему удивлению, напоминало морское побережье — вдоль его берегов на многие мили протянулись песчаные пляжи с пальмами. Пренебрегая опасностью (нападения паразитов и крокодилов), мы плескались в восьмидесятиградусной [49]воде. Утром нас разбудил кроваво-красный рассвет — широкая полоса на сотни миль, которая, несмотря на свою величественную красоту, предвещала обжигающую жару на весь день. Пейзаж прекрасный, яркий и угрожающий — как на другой планете, где нужно дышать ядовитыми испарениями великолепных цветов.
