Грейс улыбнулась:

— Не для моего старого служаки. — Она разглядывала свои руки, словно они заворожили ее. — Как вы не понимаете? — добавила она, неловко пожав плечами. — Я должна знать.

Оливия посмотрела туда, где громоздились отбрасывающие тени крепостные валы, и увидела жителей, примолкших, словно для того, чтобы лучше оценить наступившую тишину, увидела непрекращающийся поток раненых, ковыляющих через ворота. Картина была жуткая. А что же творилось там, где целый день гремели пушки?

Не раздумывая, она кивнула.

— Позвольте мне предупредить леди Кейт. Вокруг столько молодых людей, которых надо очаровать, что она может не заметить моего отсутствия.

Лицо Грейс сморщилось.

— Спасибо, Оливия. Вы умеете стрелять?

Оливия в первый раз улыбнулась.

— Конечно, умею. Мой отец был неравнодушен к оружию. Так что я в состоянии застрелить каждого, кто будет препятствовать нам в поисках вашего отца.

За исключением разве что Джервейса. Но с тех пор как герцогиня вызволила Оливию, он не появлялся. Даже он никогда бы не осмелился бросить вызов герцогине. По крайней мере, Оливия на это надеялась.

Не важно, какие у нее проблемы — они подождут. Так что Оливия расправила плечи — она видела, что так делали уходящие в бой солдаты.

— Нам вооружиться, как гренадерам, и следовать за сержантом Харпером? — браво спросила она.

Грейс сквозь слезы с трудом улыбнулась:

— О да. Нас ждут приключения.

Только то, что сержант Харпер появился с двумя дробовиками, убеждало в успехе их миссии. Он определенно не выглядел устрашающе: ненамного выше Оливии, кривоногий, с копной волос цвета бронзы. Но Оливия видела, как он привязан к Грейс, и понимала, что он никогда не позволит, чтобы с ней случилась беда.

Леди Кейт предложила им свою карету, своих лошадей и своего кучера. Они воспользовались только первыми двумя; кучер сильно побледнел, когда узнал, Куда предстоит ехать.

Место кучера заняла Грейс, так что у сержанта были свободны руки, чтобы защищать их. Не желая Оставаться в одиночестве внутри кареты, Оливия уселась рядом с ними. Однако даже пистолет, лежавший у нее в большом кармане передника, не придал ей уверенности, когда они выехали на дорогу, ведущую в Шарлеруа.

Холмистую местность покрывали поля пшеницы, ржи и ячменя, тянувшиеся до горизонта и делавшие ее похожей на шахматную доску с рядами деревьев вместо разделительных линий. Развороченная дорога была забита сломанными повозками, мертвыми лошадьми, брошенными вещами и ранеными солдатами, из последних сил пытающимися добраться до Брюсселя.

На глаза Оливии не раз попадались солдаты, присевшие под деревьями в поисках тени, да там и умершие. Запах стоял ужасный: пахло смертью, гарью и кровью; Оливия знала, что это зловоние останется у нее в памяти до конца дней.

Она-то думала, что узнала в Брюсселе все, что можно узнать о страданиях. Одного взгляда на людей, мимо которых они проезжали, было достаточно, чтобы развеять это убеждение. Они шли едва живые, изнуренные, покрытые сажей, окровавленные, в лохмотьях, поддерживая друг друга, — и садились прямо посередине дороги, когда не имели сил идти дальше.

Их лошади и карета привлекали внимание, но взгляда на сержанта Харпера было достаточно, чтобы не делать попыток завладеть ими.

Проходили часы, они пробивались вперед, в сторону поля сражения, благо летнее солнце садилось поздно. Вдалеке слышались ружейные выстрелы, на горизонте то в одном, то в другом месте поднимались клубы густого дыма. Когда они добрались до Мон-Сен-Жана и повернули на запад, на дорогу в Нивель, Оливия заметила на востоке палатки и огни.

— Уже близко, мэм, — сказал сержант Харпер, беспрестанно вертя головой и не убирая пальца с курка, когда Грейс объезжала еще одну перевернутую повозку. — Видите дым?

Зачем он это сказал? Дым был везде, он застилал меркнувшее небо. Наступали сумерки, отчего общая картина становилась еще мрачнее. Оливия неловко повернула голову в направлении, куда указывал Харпер, и сердце у нее упало.

Боже мой. Такого не могло быть. Как мог здесь кто-нибудь выжить? Поля, на котором раньше качались колосья, не было. Был ковер из мертвых, тела — красные, синие и зеленые пятна, — словно людей размело бурей, лежали рядами, штабелями. В еще не полностью сгустившихся сумерках поблескивали сабли, кирасы, мушкеты, сотни лошадей корчились в предсмертных муках, некоторые уже распухли и скрючились.

И непрекращающиеся стоны. Человеческие, лошадиные. Словно плач по умершим, поднимающийся среди развороченных деревьев. Оливию выворачивало наизнанку.

— Храни нас Господь, — прошептал сержант Харпер; даже он был потрясен.

Над павшими уже склонялись люди с фонарями. Оливия не думала, что все они пришли, чтобы помочь. Ей захотелось соскочить на землю и разогнать их с помощью пистолета.

— Думаю, нам надо туда, сержант, — внезапно сказала Грейс, показывая рукой, и они стали смотреть туда, где над деревьями клубился еще один столб вялого дыма. — На западный фланг.

Оливия вгляделась. Красная кирпичная стена. Груды кирпича, а за ними белые оштукатуренные домики фермы — из проломов окон еще выбивались языки пламени. Еще тела, лежащие вдоль стен, среди разбитых, в щепки деревьев: живые, мертвые, разорванные в клочья, словно старые куклы. Дым делал нечеткой всю картину. Оливия тяжело сглотнула и вытерла руки о платье. Как они смогут найти отца Грейс? Как они смогут даже смотреть на этот ужас?

— Кажется, здесь, Шон, — спокойно сказала Грейс, когда они добрались до северной стены. — У ворот.

Карета остановилась, и Грейс сложила вожжи у ног сержанта.

— Дайте я взгляну, — сказал Харпер, беря ее за руку. — Вы останьтесь.

Грейс успокаивающе похлопала по его руке.

— Никто не обратит внимания на женщин, пока здесь будут ждать карета и лошади.

Оливия не была в этом уверена. Однако Грейс в конце концов убедила Харпера, и он помог им спуститься на землю.

— Мы не будем отходить далеко, — обещала Грейс, принимая из рук Харпера один из фонарей.

Оливия медлила. Она не может этого делать. Она не сможет наклониться ни над одним из этих бедных тел. Она не сможет вынести вида застывшего мертвого лица того большого усатого генерала и сказать об этом Грейс.

Тем временем сумерки сгустились и отчасти скрыли худшее. Взяв второй фонарь, Оливия пошла за Грейс к разрушенной стене.

Стрельбы больше не было слышно, у деревянной арки ворот сгрудились выжившие. Грейс подошла к ним и спросила об отце. Все до одного отрицательно покачали головами. Огонь был слишком сильным, и генерал оставался за фермой, в саду.

Грейс кивнула и пошла к деревьям. Оливия за ней. Она видела, как Грейс склонилась над первым на ее пути телом в красном мундире, и ждала. Грейс распрямилась и пошла дальше. Оливия постояла с закрытыми глазами и помолилась. Затем она наклонилась над лежавшим рядом телом, проверяя, нет ли у убитого белых усов.

Настала ночь. Поднялась полная луна, осветив серебристым светом ужасную сцену. Грейс, прихрамывая, отчего ее фонарь болтался вверх-вниз, пробиралась к югу восточной стены; ее движения были быстрыми и уверенными. Оливия отставала. Она не знала, сколько времени прошло, когда она в первый раз услышала этот голос.

— Миледи.

Мужской голос, каких много. Она вытерла сажу с лица молодого гвардейца и, прежде чем опустить его голову, закрыла уже незрячие глаза.

— Пожалуйста, миледи.

Оливия взглянула вверх, ожидая увидеть раненого солдата.

Это не был раненый солдат.

Оливия заморгала — дым, наверное, попал в глаза или она слишком устала, — но когда она снова открыла глаза, он все еще был здесь, не дальше чем в пяти футах от нее. Чемберс, слуга Джервейса. И он был одет в красный мундир гвардейца, словно один из тех, кто умирал здесь.

— Пожалуйста, миледи, — сказал он, и его жесткое лицо приняло выражение, близкое к ужасу. — Помогите мне.

— Что вы здесь делаете? — неприязненно спросила она, озираясь.