Что-то уж слишком часто у нее появляется такое желание. В ее голове, как литания, звучало: «Верь ему. Он не бросит. Он не сделает тебе больно».

Осторожность в ней боролась с желанием верить, а более всего — с надеждой.

Надежда, знала она, коварный противник.

Конец идиллии наступил быстро. Леди Кейт теперь проводила в доме все двадцать четыре часа, размещая свою свиту. Появившись, она бросила один взгляд на Оливию и разразилась смехом. Вслед за этим она обняла ее так, словно вручила ей цветы прямо из воздуха. Она ничего не сказала относительно того, что Оливия продолжала спать в одной комнате с Джеком. Ей не пришлось. Леди Би потрепала Оливию по щеке и шепнула: «Флердоранж».

Оливия не знала, что ей делать, и продолжала вести себя как раньше. Она помогала леди Кейт вести хозяйство, а Джек помогал Харперу и Финни, и первоочередной их задачей было защититься от неожиданностей. Следующее, что они сделали, — отправили Трэшера прислушаться к разговорам и узнать что можно. То, что он вернулся ни с чем, не успокаивало. Тем временем укрытый от посетителей Джек посылал письма всем, кого знал, в надежде получить предписание явиться на Уайтхолл.

На третий день Оливия помогала миссис Харпер заготавливать лекарственные травы. Это был день приемов, а Оливия знала, что ей надо держаться подальше от гостей.

Она механически выполняла свою работу и вспоминала, каким прекрасным было утро. День был необычно ясным для Лондона, немного прохладным, в распахнутые окна дул легкий ветерок. Первые лучи солнца, окрашенные в нежно-розовый цвет, упали на лицо Джека и смягчили его. Каждое утро, проведенное в этом доме, она просыпалась с ожиданием этого момента.

Джек не подозревал об этом. Он крепко спал, пока она не будила его поцелуем. Рассвет был ее временем, когда муж принадлежал только ей. Когда она могла быть эгоистичной и непростительно счастливой, потому что на рассвете на короткое время Джек был только ее.

— Оливия?

Встрепенувшись, Оливия повернулась к стоявшей в дверях Грейс. У той был встревоженный вид, и Оливия занервничала.

— Я нужна леди Кейт?

Грейс замялась.

— Она хотела, чтобы я предупредила вас.

У Оливии затряслись руки.

— Неужели появился Джервейс?

— Хуже. — Грейс жалко улыбнулась. — Миссис Драммонд-Баррелл.

— Поклонница «Олмака»? После всего, что слышала о ней, я была счастлива никогда с ней не встречаться.

Миссис Харпер отставила в сторону ступку с пестиком и вытерла руки о фартук.

— Это значит, что нужно подать чай, я правильно понимаю? Пойду-ка я разожгу огонь под задницей этого бельгийского воображалы.

Оливия ухмыльнулась.

— Бедный повар. Миссис Харпер нравится сердить его. А теперь скажите, Грейс, какую комнату мне нужно прибрать? Зеленую гостиную?

— Она бы предпочла, хм, чтобы вы, — Грейс набралась духу, — оставались там, где вы сейчас.

Оливия кивнула:

— Хорошо. Я понимаю — леди Кейт не хочет, чтобы меня видели ее гости. Большинство не знают меня в лицо, но… — Грейс как будто бы оставалась спокойной, но Оливия знала, что она напряглась. — Так в чем дело?

Лицо Грейс сделалось несчастным.

— Боюсь, миссис Драммонд-Баррелл знает, кто вы. Она только что сообщила леди Кейт, что ей назвали ваше настоящее имя.

Оливия не произнесла ни слова — просто сняла фартук и пошла к двери.

— Оливия! — запротестовала Грейс и бросилась за ней.

Оливия покачала головой. Сердце у нее стучало, она чувствовала себя совершенно больной — начиналось неотвратимое.

— Оставайтесь здесь. — Грейс схватила ее за руку. — Вы же не собираетесь встретиться с ней?

— Нет, конечно. — Оливия знала, что ее улыбка выглядела ужасной. — Нет, пока она не поведет себя безрассудно.

И, воинственно выставив вперед подбородок, она вышла.

Странная вещь — память. Джек никогда не думал, что память может подвести. Но сейчас, когда его память мерцала, как потухающая свеча, он не мог доверять своим воспоминаниям и тому, что говорили другие.

Например, он помнил Мими. Но как это могло быть? Особенно после этих трех последних ночей, когда он так крепко обвивался вокруг Ливви, что почти не мог дышать. Разве могла быть радость большая, чем снова обнять ее после разлуки, которая, казалось, длилась несколько лет?

И хотя он понимал, что это не так, он отчетливо чувствовал, что сейчас должна быть осень 1810 года.

Или взять хотя бы слово «львы». Оно ощущалось важным, но он не знал почему. Не знал, почему его странным образом тревожило, что случилось с Мими, словно он крепко держал ее и вдруг потерял.

Хорошо хоть, что он не забыл Ливви. Что ничего не случилось в его семье. Что он вернулся в Англию. Но что-то было не так. Он знал только одно — это было как-то связано с потерей памяти.

Он не мог больше ждать. Пусть и без Брэкстона, ему надо попасть на Уайтхолл. Ему надо поговорить с родственниками. Но для этого ему требовалась некоторая исходная информация, ему надо хотя бы знать дату. Что он делал с того времени, как побывал в охотничьем домике. Откуда у него новые шрамы и обрывки воспоминаний, какие-то догадки. Пока он не узнает этого, все в доме будут в опасности из-за него.

Он неслышно отворил дверь. Убедившись, что его не видят, он по черной лестнице спустился в кухню. Он должен был признать, что дом леди Кейт произвел на него впечатление. Но не потому, что был меблирован шератоновской и чиппендейловской мебелью, на него произвел впечатление практицизм, с каким она содержала его. Так, коридоры и лестничные пролеты, по которым ходили слуги, были выкрашены в лимонно-желтый цвет с белой отделкой, что позволяло лучше видеть, куда ступать на крутых лестницах. Кухня, куда он вошел, располагалась в задней части первого этажа; гулкая, с арочными сводами, она была выкрашена в голубой цвет, чтобы не привлекать мух, и оборудована самой современной плитой. Он даже слышал, как напевал что-то себе под нос мальчишка, помогающий повару.

— Милорд? — спросил повар, подходя ближе. Тоненький быстрый бельгиец с выпученными глазами и свирепыми усами явно привык защищать с трудом отвоеванную территорию. Джек увидел, что он прижимает к груди большой нож для разделки мяса, и улыбнулся.

— Морис, я не хочу встречаться с леди, собравшимися в гостиной. Вы не против, если я возьму парочку имбирных кексов и стакан чаю?

Для человека его сложения у повара были слишком густые брови.

— Вы очень худой, чай для вас — пффу. — Он махнул рукой с зажатым в ней ножом. — Я дам вам эль. Он укрепляет. И сыр. Хороший сыр из Бельгии я не имею. Так что будет чеддер, хорошо?

Джек уселся на скамью и позволил повару суетиться вокруг него.

— И давно вы у герцогини? — спросил он.

— С тех пор как мой хозяин, граф и ужасный человек, решил, что я его отравил. — Нож с глухим стуком вонзился в стол. — Великолепная герцогиня, она забрала меня прежде, чем я что-нибудь сделал с домом этой старой собаки.

Джек с трудом удержался от улыбки.

— Очень благородно с ее стороны.

Морис поставил перед ним кружку эля.

— Только ради нее я и остался. Человек с таким талантом, как у меня, не должен обороняться от старых ведьм.

— Это он обо мне, — произнесла миссис Харпер из кладовки подозрительно веселым голосом.

Морис вскочил как ужаленный и сверкнул на нее злым глазом.

— Старая ведьма, принесите его светлости сыру.

Джеку показалось, что он услышал рокочущий смех почтенной женщины.

— Мистер Морис, вы не боитесь, что начнете ходить на руках, если еще раз назовете меня ведьмой?

Морис высокомерно вскинул голову.

— Четыре года я работаю у вдовы, с тех пор как умер ее ужасный герцог, и ни разу не сказал ни о ком дурного слова. Но с меня хватит, злая женщина. Видеть вас не могу.

— Не кипятись, малыш, — произнесла миссис Харпер, тяжелыми шагами выходя из кладовки с сыром и хлебом в руках. — Мы скоро уедем, как только мисс Грейс наскучит здешнее чванство.