Послание – поразительный по яркости слова и силе искренности документ, раскрывающий во всей красе душевные качества Самодержца всея Руси. Естественно, что Царь по своему статусу никому писать был не обязан, тем более касательно чьих-то семейных дел. Все подданные считались «холопами», «рабами», а Хозяин Земли Русской не имел никаких перед ними официальных обязательств, но имел, как христианин, неофициальные – морального свойства. И Царь их проявил, совершенно не думая о том, что этим может якобы «уронить достоинство сана».
Послание Алексея Михайловича от 21 ноября 1653 года совершенно не напоминает обращение хозяина к своему слуге; это – слово доброго пастыря, утешающего раненую горем душу своего чада. Царь рассказывает воеводе историю «огненной болезни»[41] Михаила, очевидцем которой он был, продолжавшейся «три недели без двух дней». Самодержец посещал поместье Одоевских в подмосковном селе Вешняки, и передавал отцу в послании, как он с его сыном проводил время, что тот говорил до болезни и во время нее. Он рассказывал и о симптомах болезни Михаила; как она начиналась, как протекала, а затем как Михаила Одоевского причащали и как он преставился. Смерть его оказалась «тихой», юноша «как уснул»; не было «ни рыданий, ни терзаний».
Далее Царь увещевает своего верного слугу, чтобы тот «не горился через меру», чтобы «Бога не прогневать». И напоминает, что сына Одоевского «Бог взял» в «небесные обители», а Вседержитель «все на лучшее нам строит». Затем следует фрагмент, демонстрирующий православное мировосприятие земной жизни, которая есть всего лишь приуготовление к жизни вечной. «И если бы твой сын без покаяния умер или с лошади убился и без покаяния отошел, тебе как бы им владеть; а теперь радуйся и веселись, что Бог совершил, изволил взять с милостью Своей, и ты принимай в радостью сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление». Завершалось послание припиской: «Князь Никита Иванович! Не оскорбляйся, только уповай на Бога и на нас будь надежен…»[42]
Одно непременное качество христианской натуры второго Царя из Династии Романовых – почитание старших. Он не только благоговел перед родителями и безропотно слушал их наставления и принимал к исполнению, но и почитал тех, кто по должностному праву находился рядом. В их числе на первом месте пребывал боярин Борис Морозов, которого Цесаревич видел куда чаще, чем родного отца.
После восшествия на Престол в июле 1645 года, Алексей Михайлович имел от роду всего полных шестнадцать лет. Мать его скончалась всего через несколько недель после смерти отца[43], и юный Царь оказался один на один с огромным и мало знакомым миром – Московским Царством, которым ему теперь надлежало самодержавно управлять. Самой близкой, «родной душой» стала для него старшая сестра Ирина Михайловна (1627–1679), которую он и после воцарения называл «матерью».
В делах государственных юный Царь доверился своему дядьке-наставнику Борису Ивановичу Морозову, которому были фактически переданы главные рычаги управления государством. Умный, образованный, чрезвычайно хваткий, он страдал существенными нравственными изъянами – самомнением и корыстолюбием.
Морозов фактически возглавил правительство Руси. Три года, с 1645 по 1648 год, можно назвать временем полного торжества этого боярского временщика, ставшего в этот период самым богатым человеком на Руси, сумевшим даже породниться с Царем. Взяточничество и казнокрадство приобрели невиданные до того размеры. Как писал известный немецкий путешественник и ученый Адам Олеарий[44], «кто больше всего приносил подарков Борису Ивановичу Морозову, тот с милостивой грамотой, веселый возвращался домой»[45].
Но все его благополучие было сокрушено вмиг народным восстанием в Москве в начале июня 1648 года. Это восстание получило название «Соляного бунта» и было вызвано широким недовольством своекорыстной политикой правящей верхушки во главе с Морозовым. Общественное недовольство накапливалось несколько лет.
Описывая тридцатилетнего Царя Алексея, англичанин Самуэль Коллинс, служивший в 1659–1667 годах лекарем при Царском дворе, написал: «Наружность Императора красива; он двумя месяцами старее Короля Карла II-го[46] и здоров сложением; волосы его светло-русые, он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна; он жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен, очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель веры; и если бы не окружало его густое облако доносчиков и бояр, которые направляют ко злу его добрые намерения, то его, без сомнения, можно бы было поставить наряду с добрейшими и мудрейшими государями»[47].
Англичанин был прав в том отношении, что «ближние бояре», особенно первой поры царствования, творили немало недобрых дел, тень от которых неизбежно падала и на Самодержца. И здесь особо неприглядное место принадлежало боярину Борису Морозову.
Вскоре по вступлении на престол Алексея Михайловича, в марте 1646 года, введен был повышенный налог на соль. Этой пошлиной хотели заменить разные старые мелкие поборы: проезжие мыты, стрелецкие и ямские деньги и т. п. Новую пошлину следовало собирать на местах добывания соли «гостям и торговым людям», которые туда приезжали за ней, а потом уже этим гостям и вообще всем торговым людям можно было торговать по всему государству солью беспошлинно.
Мера эта, упрощая сборы, должна была служить облегчением; но вышло совсем иначе. Народу пришлось платить за необходимый жизненный предмет двумя гривнами[48] на пуд более, чем он платил в прежние годы, что вызывало повсеместное недовольство. По причине дороговизны соли, рыбные торговцы стали недосаливать рыбу, а так как соленая рыба составляла тогда главнейшую пищу русских, то, с одной стороны, потребители не стали покупать дурной рыбы, а с другой – у торговцев попортился товар, и они несли большие убытки: соленая рыба чрезмерно поднялась в цене.
Одновременно с введением пошлины на соль разрешено было употребление табака, что, по православной традиции, считалось делом «нечистым». Склонность боярина Морозова к иноземным обычаям сильно раздражала благочестивых людей, которые составили уже себе понятие об этом растении, как о «богомерзкой траве». В 1634 году указом Царя Михаила Федоровича была запрещена торговля табаком, как и его употребление. Теперь же, во имя фискальных интересов, этот давний запрет был отменен.
Морозов играл важную роль и при выборе невесты для Царя Алексея Михайловича. В начале 1647 года Государь задумал жениться. Собрали до двухсот девиц; из них отобрали шесть и представили Царю. Алексей Михайлович остановил свой выбор на красавице Евфимии Федоровне Всеволожской (1630–1657), дочери касимовского помещика; она перед свадьбой была помещена в кремлевском царском тереме «на верх» (дворцовая половина Царицы).
При одевании в первый раз в царскую одежду сенные девушки так затянули волосы на голове Всеволожской, что взволнованная и без того красавица упала в обморок при женихе. Естественно, поползли слухи, что молодую, недавно цветущую здоровьем девицу, извели злые люди по дьявольскому наущению. Современник событий Григорий Котошихин, будущий известный русский эмигрант (†1667) [49], написал, что царскую невесту завистники из других знатных боярских родов «опоили отравами»[50].
Царь был потрясен, а всесильный боярин Морозов приписал обморок «падучей болезни», обвинив отца невесты в умолчании о «порченной» дочери и сослал его со всей семьей в Тюмень. После женитьбы Царя на Милославской всем Всеволожским было объявлено прощение…
