2 июня 1648 года огромная толпа недовольных собралась на Красной площади, а затем двинулась в Кремль. Это было первое восстание русского народа против высокопоставленных мздоимцев, или, выражаясь современным языком, против «коррупции» и «коррупционеров».
Собравшись вокруг царского дворца, горожане шумно требовали «выдать головой» главных виновников своего разорения – боярина Морозова, окольничего Петра Траханиотова и Леонтия Плещеева. Морозов вышел на Царское крыльцо и от имени Царя пытался пристыдить собравшихся, но встретил такой шквал негодования и ненависти, что должен был быстро ретироваться; его еле успели уберечь от самосуда охранявшие дворец стрельцы.
Двор боярина Морозова в Кремле был разгромлен. При этом никто из погромщиков не позарился на богатство боярина. «То наша кровь» – кричали москвичи и бросали боярское добро в огонь. Восставшие не застали самого Морозова в его великолепном дворце, хозяин скрылся в царских палатах в Коломенском, но обнаружили там его молодую жену. По словам Олеария, они якобы заявили насмерть перепуганной боярыне: «Не будь ты сестра Великой княгини (т. е. Царицы. – А.Б.), мы бы изрубили тебя на мелкие куски»[53].
Вслед за этим восставшие разорили двор думного дьяка Назария Чистого, возглавлявшего Посольский приказ. Сам хозяин был убит ударом дубины, а тело его брошено в выгребную яму. Плещеев был приговорен по царскому указу к казни, но народ забил его насмерть как только того вывели на площадь. Триханиотов при начале беспорядков захотел скрыться из Москвы, но его настигли по царскому указу в двенадцати верстах от столицы, вернули обратно, и толпа растерзала его на Красной площади.
Московские стрельцы, кроме наиболее приближенного к Царю Стремянного полка, отказались подчиняться власти. Разгрому подверглись дворы Траханиотова, Плещеева, а также князей Н.И. Одоевского, А.М. Львова, дьяка Г. Ларионова, купца В. Шорина; считается, что около семидесяти дворов 2–4 июня 1648 года было уничтожено в Москве.
В довершение всех бед в этот же день в Москве вспыхнул сильный пожар, в результате которого выгорели улицы Петровка, Дмитровка, Тверская, Никитская, Арбат, Чертолье. Положение в городе сложилось катастрофическое.
Царь, по требованию бушующей многотысячной толпы, вынужден был удалить своего любимца; Морозов был выслан в Кирилло-Белозерский монастырь, где он пробыл несколько недель. Ссылка не изменила дружеского отношения Алексея Михайловича к Морозову, которого он вскоре возвратил в Москву. Однако Морозов не занимал больше официального положения во внутреннем управлении потому, что Царь хотел выполнить данное народу обещание. Несмотря на это, Морозов все время находился при Царе, во время военных походов он неизменно получал высшее военное назначение[54].
Избежал расправы и царский тесть Илья Данилович Милославский, скрывшийся в царских хоромах, который хоть и сохранил свой общественный статус, но к делам управления допускаем не был. Алексей Михайлович вообще был невысокого мнения о своем родственнике и довольно пренебрежительно всегда называл его просто «Ильей»; так, по имени, обращались обычно к дворне.
В результате Соляного бунта правительство пошло на уступки, объявив об отсрочке взимания недоимок и о созыве Земского Собора. Стрельцам выдали по 8 рублей каждому. Царь лично руководил усмирением бунта, обращаясь к своим подданным с «увещеванием» за «непохвальное поведение».
События июня 1648 года оставили неизгладимый след и в памяти Царя, и в памяти народной. Это – первое за много лет городское восстание в Москве, перевернувшее обычный ход вещей, утвердившийся еще при Царе Михаиле Федоровиче. В день наивысшего подъема выступления против произвола власть имущих, 2 июня, даже казалось, что все катится в тартарары. Власть государственная была деморализована и парализована, стрельцы вышли из подчинения, все были в растерянности и испуге. Даже Патриарх (1642–1652) Иосиф. Потрясеный народной стихией, он как бы потерял дар речи, и не попытался утихомирить разбушевавшиеся толпы. Лишь одна фигура не подвергалась в тот момент шельмованию в среде народной – Царя Православного.
Для Алексея Михайловича те события стали тяжелым испытанием и горьким уроком. Ему пришлось в свои девятнадцать лет в один миг повзрослеть, стать самостоятельным. Стало совершенно и навсегда ясно: за все дела и за всех людей ответственность несет он, Самодержец, Царь всея Руси. Все последующие годы царствования Алексея Михайловича на вершине властной пирамиды уже никогда не появлялись самовластные временщики.
Глава 2. Царь – устроение Божие
Ключевым событием царствования Алексея Михайловича является Раскол, вызванный политикой исправления богослужебных книг и некоторой унификацией церковных обрядов. Сами по себе поводы для столь глубокого и непримиримого противостояния между приверженцами старых норм и представителями реформаторского крыла Русской Церкви по прошествии веков кажутся довольно незначительными, можно даже сказать, «пустяшными». Но так может видеться только из исторического далека.
В реальных обстоятельствах времени и места все, что касалось обряда, а в широком смысле и Церкви – признавалось подавляющим большинством русских делом первостепенной важности. Раскол – свидетельство полноты и всеохватности религиозного чувства, владевшего православными людьми в том веке, когда закон государственный и закон сакральный существовали в неразрывной смысловой гармонии, что и делало Русь-Московию Государством-Церковью.
Фигура Патриарха Никона (Минова, 1606–1681, Патриарх – 1652–1666) является одной из знаковых в Русской истории. Однако не столько он сам привлекает несколько веков пристальное внимание всех, кто интересуется историей и судьбой России. Особое значение всегда придавали не самой по себе личности шестого русского Патриарха, сколько той напряженной и драматической коллизии, сложившейся в середине XVII века. Именно тогда, впервые в Русской истории, возникло острое противостояние между двумя «устроениями Божиими»: Царством и Священством. Если придерживаться точной фактографии, то уместней все-таки говорить в первую очередь о «несогласиях» между двумя личностями: Царя и Патриарха[55].
Можно назвать и еще один предыдущий исторический эпизод, когда нечто подобное имело место: история с Митрополитом Московским и всея Руси Филиппом (Колычевым, 1507–1569), подвергшим публичной критике некоторые аспекты государственной политики Первого Царя – Иоанна Грозного и соборным волеизъявлением исторгнутым из сана в ноябре 1568 года. Именно при Никоне произошла нарочитая политическая актуализация истории с Филиппом, который виделся Никону «назидательной» иллюстрацией «неправедности» действий Царской власти. Это должно было служить «неопровержимым» подтверждением базовому никоновскому мировоззренческому тезису: «мирская власть да преклонится пред властью священнической».
Вся история с Патриархом Никоном, история его возвышения и падения вольно или невольно, но поднимает огромные смысловые пласты всей христианской истории, неразрывно связанной с базисной проблемой взаимоотношения Церкви и Государства. В нынешнее время данная коллизия трактуется линейно и упрощенно; в общественном сознании доминирует примат «параллельного» существования двух институций. Торжествует антихристианская идея формальных «прав личности», исходя из которой отдельному человеку («индивидууму») предоставляется суверенная свобода в «выборе исповедания», а государство занимает внешнюю и равноудаленную позицию по отношению всех конфессий.
Со времени зарождения Реформации и складывания в Западной, Центральной и Северной Европе «протестантских церквей», т. е. с XVI века, тезис об «отделении Церкви от государства» получил в указанных регионах широкое распространение, вошел в политическую практику, став фактом исторической действительности. Национальные церкви конституированы «корпорациями публичного права», признаются только одним из государственных институтов, главой которых законодательным нормативом провозглашался верховный правитель государства. В подобных случаях мир человекобожеский начинал доминировать над миром Богочеловеческим.
