– Ах, Cloisonne?! [27]– воскликнул Генри, выкарабкиваясь из кресла, чтобы пожать ей руку.

– Прошу прощения, но мне неизвестно это слово.

– А-а, cloisonne?… Это такой орнамент из перегородчатой эмали, – любезничал Генри, – он идеален, точь-в-точь как вы, мисс Чжоу.

– Спасибо, сэр, но, уверяю вас, вы скоро поймете, что я отнюдь не только орнамент.

– Ну, разумеется, разумеется, – пробормотал Генри, поняв, что его комплимент не дошел по адресу. Отерев губы платком, Он вновь опустился в кресло.

Стивен объявил, что пора перейти в соседнюю комнату и сесть за стол. Оттуда открывался вид на сад и бассейн, над которым все еще вились ласточки.

– Ах, какой у вас милый бассейн! – воскликнула Хетти. – В Англии это ведь редкость, правда?

– Он облицован португальской плиткой, – отвечал Стивен, подходя ближе.

– А можно мне в нем как-нибудь поплавать?

– С моим удовольствием. Можете плавать без одежды, если хотите. Мы сами часто так плаваем, – пояснил Стивен.

– Что вы, я ни за что не буду так плавать.

Все расселись за столом: Стивен на одном конце, викарий на другом. Вошла Шэрон со стаканом в руке, но тут же вышла на цыпочках – попросить прислугу сварить на всех кофе.

– Добро пожаловать в наш дом, – сказал Стивен, открывая заседание комиссии. – Это особенно касается вас, мисс Чжоу, новой жительницы нашей деревни. Хочу надеяться, что все вы примете участие в работе моей комиссии, чтобы мы смогли отпраздновать стабильность и долгие годы процветания нашей церкви – вот уже полторы тысячи лет. Прежде всего самое важное: хочу спросить у нашего викария, согласен ли он, чтобы мы, жители деревни, устроили предлагаемые торжества? Мы хотели бы, сэр, узнать, что вы об этом думаете.

Отец Робин выдержал долгую паузу – возможно, ради драматического эффекта.

– Вы, наверное, помните, – сказал он наконец, – что Иисус, когда он был на горе и нечистый принялся искушать его, сказал: «Отойди от Меня, сатана»… Вы, пожалуй, искушаете меня не хуже. Но я совсем не такой стойкий, каким был наш Спаситель. Я поддамся искушению. А всех вас, и вместе, и по отдельности, хочу поблагодарить за ваше добросердечие.

Слушатели вполголоса одобрили его слова, но он воздел руку, чтобы продолжить:

– Правда, с одним условием. Я хочу, чтобы все понимали – и попрошу, чтобы это было отмечено в протоколе: торжество планируется отнюдь не по моей инициативе. Я и мечтать не мог о подобном событии. Празднество это – а лучше сказать «юбилей» – будет ради самой церкви Святого Климента и в память обо всех тех святых праведниках, что служили в ней Богу, нередко в отчаянные, окаянные времена, куда ужаснее нынешних. И еще: это юбилей в память обо всех тех, кто, будь он богат или беден, молился под крышей нашего храма.

Сэм Азиз зааплодировал. Остальные последовали его примеру.

Стивен просиял:

– Для нас всех, викарий, ваше благословение – большая честь, – сказал он. – Я, правда, также хотел бы кое-что сказать с самого начала. В нашей комиссии, которая будет отвечать за подготовку и проведение празднества, лишь атеисты и евреи, если не считать одного индуиста и одну китаянку. Больше мы никого привлечь не смогли. Вы не будете возражать против такого сборища неверующих?

На круглом лице викария расплылась мягкая улыбка:

– Я же говорю, времена бывают отчаянные.

– Благодарю вас, сэр. Мы принимаем ваши слова как снисхождение к нашим недостаткам.

– Ничего, – заметил викарий, – я еще обращу вас всех в христианскую веру, не успеет комиссия завершить работу… Да и вы сами своим христианским поступком уже встали на путь истинный.

Все захихикали, а Сэм Азиз заметил:

– Я. кстати, хочу признаться, что, как это ни ужасно, меня давно обратили в христианство; просто у меня столько дел, что до церкви никак не дойду. За что прошу меня простить.

– Господин председатель, – заговорила и Хетти Чжоу, – вы правильно заметили, что я китаянка, чем я, кстати, очень горжусь. Но я родом из Гонконга, а он всего пять лет назад был британской колонией. Следовательно, я принадлежу к римской католической церкви. Но этого мало: я еще и капиталистка.

– Добро пожаловать в лоно церкви, – отозвался отец Робин, обратив на нее благожелательный взор.

– Я намереваюсь быть активным членом общества, викарий, – сказала Хетти, – поэтому и пришла сюда.

– Мы так счастливы видеть вас здесь, – сказал Джереми, который исхитрился сесть подле нее. Все присутствующие согласились вполголоса.

– Если позволите, викарий, – заговорил Родни Уильямс, – я хочу сказать, что хотя мы с Джуди и не ходим в церковь, но ребенка хотели бы крестить. Я потому и стал членом комиссии: чтобыподдержать нашу церковь.А если чем-то смогу быть полезен как юрист, буду крайне этому рад.

– Я тоже, отец Робин, счастлива быть в комиссии, – сказала Пенелопа. – Как вы знаете, я неверующая. И в деревне я мало с кем общаюсь, потому что работаю не здесь. Но я просто хочу сказать, что работа в комиссии позволит мне, наверное, преодолеть эту отчужденность, поэтому я очень рада быть здесь, со всеми. Могу я также сказать, как я восхищаюсь вами лично?

Отец Робин кивнул и заморгал.

– Спасибо, Пенни, – сказал Стивен, – Пожалуй, вы правы: мы все в какой-то мере разобщены или, как вы это назвали, отчуждены друг от друга. И всем нам пора бы от этого избавиться… – Он улыбнулся ей, однако она не смотрела на него. – Ну что ж, теперь за дело. Для начала надо бы определить, сколько средств понадобится на юбилейные празднества.

Генри поднял руку:

– А могу я спросить, уверенны ли мы, что церкви нашей в самом деле столько лет, сколько мы предполагаем. Какие тому есть свидетельства? В самом ли деле на камне высечено «503»? Я заходил в церковь посмотреть, но дату не разобрал. Что скажете, викарий?

Отец Робин буравил взглядом стол. Под столом он скрестил пальцы.

– Все летописи уничтожены в эпоху Черной Смерти [28]в четырнадцатом веке. Но дату действительно официально прочли как пятьсот третий год после рождества Христова.

– Это же как давно было, – заметил Сэм. – Ну, несколько лет туда-сюда ведь не играет роли?

Генри ничего не ответил. Стивен повторил вопрос о деньгах.

– Прежде всего, – отозвался отец Робин через стол, – я бы предложил вам решить, как именно вы собираетесь отмечать юбилей. Не могу не обратить ваше внимание на плачевное состояние наших колоколов. Один надтреснут, а все остальные нужно заново подвесить. Колокольня потеряла устойчивость. Ее, пожалуй, нужно укрепить с помощью контрфорса – возможно, арочного, чтобы получилось не только прочно, но и не уродливо. Мне, признаться, всегда нравились арочные контрфорсы, так что я не буду против, если он украсит нашу церковь Святого Климента.

– А где их берут, эти самые контрфорсы? – в полном недоумении спросил Джереми. – Извините за такой вопрос: я родился и вырос вдали от цивилизации.

– Может, в строительном супермаркете, – предложил викарий. – И еще нам очень нужно помещение для воскресной школы. Мы до сих пор учим в обычной школе, но это же неправильно.

Родни, откашлявшись, сказал:

– У меня другое предложение. Ясно, что, если мы решим финансировать все это, понадобится очень солидная сумма. А на мой взгляд, в моральном смысле, куда лучше потратить деньги на бедняков в нашем приходе. Чтобы жилье им получше, образование – в таком разрезе…

Все смолкли.

Гробовую тишину нарушил Джереми Сампшен:

– Я вырос в неблагополучном квартале Лондона. Это закалило мой характер. То есть никто не пострадал. Извините, мистер Уильямс, но почему всякий раз, когда предлагается что-нибудь грандиозное, такое, что либо изменит мир, либо просто слегка подкрепит боевой дух, непременно какой-нибудь типчик встанет и заведет старую песню: «А не лучше ли на бедняков?…» Говорят, когда Христофор Колумб собрался поднять паруса на своих каравеллах, нашелся человек, который предложил потратить средства на строительство больницы для неимущих. Ну и где была бы Америка, если бы тогда на это согласились?