– Никто не поднимется с нами против Ункерланта, – заключил Хадджадж. – Фортвег мог бы, но Фортвега, как мы видели, как мы только что обсудили, более не существует.

– И, как мы видели, Ункерлант и Альгарве разделили между собой державу так же легко, как двое мясников – тушу верблюда, – недовольно заметил Шазли. – Я надеялся на лучшее – с нашей точки зрения лучшее и худшее – с их.

– Я тоже, – признался Хадджадж. – Король Мезенцио может переупрямить самого конунга Свеммеля, дай ему хоть полшанса.. Но Альгарве окружена врагами так плотно, что Мезенцио волей-неволей вынужден поддаться здравому смыслу.

– Какое неудачное положение… – Шазли задумчиво примолк. – Правда, Мезенцио более не приходится тревожиться за свои западные границы, и у него появляется простор для маневра.

– Позволю себе поправить ваше величество, но у короля Мезенцио на западных границах всего лишь завершилась война, – заметил Хадджадж. – Имея в соседях Ункерлант, только глупец может безмятежно взирать на свои рубежи.

– И в этом ты, без сомнения, прав, Хадджадж, – признал царь. – Оцени в качестве примера, в каком восторге пребывает наше величество, имея в соседях Ункерлант. Да и Альгарве не в лучших отношениях с ним. Можно ли надеяться использовать это обстоятельство в наших целях?

– Да будет известно вашему величеству, что я уже имел определенного рода беседу с альгарвейским послом в Бише, – ответил Хадджадж. – Боюсь, однако, что маркиз Балястро не смог меня обнадежить.

– А что Елгава и Валмиера? – поинтересовался Шазли.

– Проявляют сочувствие. – Хадджадж поднял бровь. – Однако сочувствие стоит своего веса в золоте.

Царь Шазли поразмыслил над этим мгновение и расхохотался. Смех прозвучал невесело.

– Кроме того, – продолжал министр, – каунианские державы не только вовлечены в войну с Альгарве, но и расположены на другом краю света.

Вздохнув, Шазли осушил второй кубок.

– Если король Мезенцио являет собой нашу единственную надежду на спасение, значит, дела наши и вправду плохи.

– Это слабая надежда, – предупредил Хадджадж. – Почти, должен заметить, несуществующая. Балястро ясно дал понять, что Альгарве не станет портить отношения с Ункерлантом, покуда на востоке и юге идет война.

– Лучше слабая надежда, чем никакой, – промолвил Шазли. – Почему бы тебе не нанести сегодня еще один визит почтенному маркизу? – При виде мученического выражения на лице своего министра иностранных дел царь расхохотался снова, в этот раз с искренним весельем. – Несколько часов в одежде не сведут тебя в могилу!

– Можно надеяться, ваше величество, – ответил Хадджадж тоном, ничего подобного не подразумевавшим.

Царь рассмеялся вновь и легонько хлопнул в ладоши, показывая, что аудиенция закончена.

Пока секретарь Хадджаджа беседовал по кристаллу с альгарвейским посольством, назначая время встречи, сам министр перебирал свой скромный гардероб. У него хранились пара свободных рубашек и килтов в альгарвейском стиле, точно так же, как имелись несколько пар рубашек и брюк – последние министр ненавидел всем сердцем – для встреч с послами Елгавы и Валмиеры. Облачившись в голубую ситцевую рубаху и плоеный килт, министр иностранных дел глянул в зеркало. Выглядел он точь-в-точь как в студенческие деньки. Хотя нет. Это костюм выглядел прежним. Владелец его изрядно постарел. Но маркиз Балястро будет доволен.

– Чего только не сделаешь ради родной страны, – со вздохом пробормотал Хадджадж.

О встрече с послом Альгарве секретарь договорился на конец дня. Хадджадж пришел точно вовремя, хотя альгарвейцы придавали меньше значения точности, чем жители Ункерланта или каунианских держав. Под дверями посольства стояли на страже потеющие в своих мундирах рыжеволосые охранники, в точности как их ункерлантские коллеги перед обиталищем посланника конунга. Альгарвейцы, однако, вовсе не собирались париться молча и недвижно. Они провожали взглядами проплывающих мимо симпатичных темнокожих девушек, покачивали бедрами и выкрикивали непристойности то на своем языке, то на тех обрывках зувейзинского, что успели усвоить.

Девушки проходили мимо, делая вид, будто не слышат. Столь явное восхищение женскими прелестями среди зувейзин не приветствовалось. Впервые попав в альгарвейский университет, Хадджадж был просто шокирован. Там, впрочем, брошенные сгоряча слова не могли посеять зерна кровной мести. Альгарвейские девицы только хихикали, а порой отвечали юношам той же монетой. Это будущего министра тоже шокировало.

Ныне Хадджаджа не так легко было смутить.

Секретарь альгарвейского посла был по меркам любой страны человеком безупречных манер.

– Нижайше прошу прощения у вашего превосходительства, – пробормотал он на превосходном зувейзи, проводя Хадджаджа мимо караульных под своды посольства, – но вы же знаете, каковы солдаты.

– О да, – ответил Хадджадж. – Я давно научился снисходительно относиться к чужим слабостям в надежде, что другие так же снисходительно отнесутся к моим.

– Что за прелестный взгляд на мир! – воскликнул секретарь и, заглянув в двери, перешел на родной язык: – Ваше превосходительство, министр иностранных дел царства Зувейза прибыл!

– Так проводи его, проводи! – откликнулся маркиз Балястро.

Языком Зувейзы посол не владел, но, поскольку Хадджадж свободно разговаривал на альгарвейском, оба отлично понимали друг друга.

Балястро едва перевалило за сорок. Узкую бородку под нижней губой и усы он покрывал воском так густо, что те стояли, острые и негнущиеся, словно рога газели. Невзирая на это, фатовства в маркизе крылось не больше, чем в любом другом альгарвейце, и для дипломата он был весьма прямодушен.

А еще он – или его секретарь – знал, что в общении с зувейзинами не стоит сразу заводить речь о делах. Словно по волшебству, на столе перед гостем появился поднос с вином и печеньем. Балястро болтал о мелочах, ожидая, когда Хадджадж перейдет к сути: еще одна любезность.

– Ваше превосходительство, – начал, в конце концов, гость, – положение, при котором великие державы могут безнаказанно запугивать и угнетать малые одной лишь силой своего величия, без сомнения, нарушает сложившиеся добрые отношения между царствами мира.

– Когда Альгарве осаждена врагами столь горестным образом, я едва ли могу оспорить сей принцип, – ответил Балястро. – Практическое его применение, однако, будет меняться в зависимости от обстоятельств.

Альгарве едва ли можно было назвать малой державой, но говорить об этом вслух Хадджадж не стал.

– Как я говорил вам и прежде, – промолвил он вместо этого, – Свеммель, конунг ункерлантский, продолжает выдвигать к Зувейзе бессмысленные требования. Поскольку Альгарве на своем опыте познакомилось с подобным вымогательством…

Балястро поднял руку:

– Ваше превосходительство, позвольте быть откровенным – Альгарве не воюет с Ункерлантом. Король Мезенцио не желает в настоящее время вступать в конфликт с конунгом Свеммелем. По этой причине Альгарве не имеет возможности выдвигать возражения против действий конунга на отдаленных рубежах его державы. В частном порядке король Мезенцио может глубоко сожалеть по поводу указанных действий, но не станет – повторяю, не станет – мешать им. Я выразился достаточно ясно?

– Без всякого сомнения.

Хадджаджу пришлось призвать на помощь весь свой дипломатический опыт, чтобы не выдать разочарования. Балястро и прежде не обнадеживал его, но в этот раз посол высказался вполне прямолинейно: от Альгарве Зувейза помощи не получит. Скорей всего, она не получит помощи ни от кого.

Краста была в ярости. Когда маркиза пребывала в ярости, страдали окружающие. Сама она, разумеется, относилась к этому иначе. С точки зрения Красты, это она поправляла себе настроение. Да и в любом случае чувства окружающих всегда казались ей не вполне реальными – все равно что какие-то там цифирки меньше нуля. Впрочем, ее учитель математики был так изумительно мил, что Краста если не поверила в отрицательные числа, то хотя бы сделала вид, что верит.