– Он еще и граф Дзирнаву, так что ничего с ним не поделаешь, – ответил Талсу. – Если бы мы взялись наступать быстрее, полковник бы просто отстал. – Он примолк на миг. – Может, тогда нам всем бы стало полегче.

Смилшу хихикнул так громко, что заработал недобрый взгляд сержанта. Талсу сержантов ненавидел и жалел одновременно. Те, как могли, измывались над рядовыми представителями своего сословия и в то же время знали, что офицеры презирают их за низкое происхождение, и, как бы героически они ни служили своей стране, офицерское звание им не светило.

Полковник Дзирнаву вновь скрылся в палатке, очевидно, утомившись от натуги.

– Ты, кстати, заметил, – продолжал Смилшу, – что король недоволен нами, а не хотя бы нами иполковником?

– Так всегда и бывает, – смиренно заметил Талсу. – Вот когда мы выиграем эту войну, он будет доволен полковником и, может быть, если припомнит, – нами.

Из палатки донесся нечленораздельный рев Дзирнаву. Мимо пробежал Варту – узнать, чего требует командир, – потом выскочил из палатки снова и умчался, чтобы вернуться с квадратной бутылочкой темно-зеленого стекла.

– Это что ж такое? – поинтересовался Талсу.

Он и сам знал ответ, но ему было любопытно, как денщик выкрутится.

Варту нашел-таки слово:

– Бальзам.

Талсу рассмеялся.

– Ну так забальзамируй его напрочь! Если он будет храпеть в палатке, покуда мы перестреливаемся с альгарвейцами, всем будет проще.

– Нет, нет, нет! – Смилшу помотал головой. – Лучше подлечи его до состояния праведной ярости. Я бы полюбовался, как он мчится по скалам прямо на альгарвейцев. Они же разбегутся, точно кролики – маленькие такие, пушистые. Кому же в голову придет, что мы сумели загнать в горы бегемотов?

Варту расхихикался так, что чуть не уронил зеленую бутылочку, и только отчаянным рывком, к счастью для себя, все же поймал – как раз в тот момент, когда его светлость, к несчастью, соизволил взреветь:

– Варту! Пропади ты пропадом, олух безмозглый, чем ты там занят – рукоблудием?

– Если бы занимался рукоблудием, тебе и то было бы веселей, – сообщил денщику Талсу.

Вздохнув, Варту понес командиру лекарство.

– Если бы сиятельный граф был ему больше по сердцу, мы бы с ним не смогли болтать так свободно, – заметил Смилшу.

– Если бы сиятельный граф был по сердцу Варту, он и нам был бы по сердцу, так что нам не пришлось бы перемывать ему кости, – парировал Талсу.

Его приятель задумчиво кивнул.

– Из некоторых дворян получаются неплохие офицеры, – признал Смилшу, поразмыслив. – Иначе, пожалуй, мы бы никогда не выиграли Шестилетнюю войну.

– Ну не знаю, – ответил Талсу. – Трудно сказать. Понимаешь, у альгарвейцев в командирах тоже дворяне ходят.

– Ха! – Смилшу погрозил приятелю кулаком. – Ну и что ты натворил, вшивый предатель?!

– Это ты о чем? – изумился Талсу.

– Заставил меня пожалеть проклятого врага, о чем же еще? – Смилшу примолк, как бы размышляя. – Хотя не так сильно, чтобы я не избавил бедолагу от мучений при случае. Так что, наверное, докладывать о тебе не придется.

Талсу хотел было ляпнуть, что в тылу, пожалуй, сейчас приятней, чем на фронте, но прикусил язык. По сравнению с темницей, куда можно загреметь по обвинению в измене, окоп на передовой покажется дворцом. Да и будущее предателя обычно печальней, чем судьба солдата на фронте.

К середине дня полк занял тесную долинку, где притаилась альгарвейская деревушка. Обитатели ее давно покинули, уведя с собой всю домашнюю скотину. Полковник Дзирнаву немедля занял самый большой и красивый дом.

Солдаты его тем временем обходили долину патрулями, чтобы удостовериться, что отходящие альгарвейцы не оставили после себя засаду. Талсу окинул взглядом крутые склоны по обе стороны долины.

– Надеюсь только, что рыжики не установили там ядромет-другой, – заметил он. – Тогда они нам крепко могут ночной сон испортить.

– Приказа не было, – пробурчал кто-то из однополчан.

– Подставляться под ядра без повода у меня тоже приказа не было, – огрызнулся Талсу.

В конце концов пару взводов все же отрядили прочесать склоны. Талсу вызвался сам, рассудив, что, если хочешь что-то сделать хорошо, – делай сам, но вскоре обнаружил, что обыскать долину как следует не смог бы и весь полк за неделю. Внизу склоны густо поросли кустарником, где можно было пройти мимо роты альгарвейцев и не заметить. Наверху груды камней могли предоставить столь же удачное укрытие. Патрульные не нашли ни души, но иллюзий по поводу собственной безопасности не питал никто из елгаванцев, кроме разве что командира патрульных, напыщенного маркизика в капитанском чине.

Вернувшись в деревню, Талсу расстелил свою скатку как можно дальше от немногочисленных домиков и заметил, что Смилшу следует его примеру. Приятели грустно переглянулись, разом покачали головами и продолжили готовиться к ночлегу.

От каждого шороха Талсу просыпался, хватаясь за жезл, – солдат, который хочет дожить до старости, не может позволить себе крепкого сна. И все же пролетающее над головой ядро разбудило его, лишь взорвавшись посреди деревни. За первым последовали еще три: не тяжелые, мощные снаряды, а карманные, для легких катапульт, какую могут разобрать и унести на себе два-три человека.

Артналет сровнял с землей три дома, еще несколько загорелись. Талсу и его роту выгнали в поля – прикрывать от альгарвейской атаки товарищей, пытавшихся вытащить раненых из-под горящих обломков разрушенного здания. Оглянувшись, солдат увидал, что занятый полковником Дзирнаву дом весело полыхает, и не знал – надеяться ему, что сиятельный граф избежал гибели, или лучше не стоит.

Леофсиг шагал на восток. Колонна двигалась по проселку в направлении города Гоццо в северной части Альгарве – так, во всяком случае, утверждали офицеры, и Леофсиг готов был поверить им на слово. Окрестности ничем не отличались от фортвежских пейзажей: золотилась пшеница на полях, зеленели рощи олив, миндальных, апельсиновых и лимонных деревьев, прятались под крышами из красной черепицы беленые деревенские домики из кирпича-сырца.

Но в ноздри бил смрад близкой войны, которого не ощутишь близ Громхеорта. Тонкими струйками вился в воздухе дым, словно умирающее облако: при взгляде на многие поля вдоль дороги умиление уже не возникало. Вдоль обочин валялись раздутые туши павших коней, волов, единорогов. Тошнотно-сладкая вонь тухлятины смешивалась с резким кислым запахом дыма. В полях и у дороги лежали во множестве такие же раздутые тела фортвежцев и альгарвейцев. Об этом Леофсиг старался не думать.

Когда Леофсиг попал в ополчение короля Пенды, он был горд и счастлив послужить стране и монарху. Эалстан, его младший брат, едва не слег от ревности – он был слишком молод, чтобы самому отправиться и преподать альгарвейцам хороший урок. Увидав, в чем заключаются эти уроки – и какие уроки дает враг в ответ, Леофсиг с куда большей радостью вернулся бы в Громхеорт и до конца дней помогал бы отцу вести бухгалтерию.

Но то, что солдат хочет, и то, что получает, – вещи обычно разные.

Вдоль колонны, крошечной частью которой являлся Леофсиг, проскакал вестовой на крашенном под гнедого единороге, указывая рукой за плечо и крича что-то неразборчивое, но Леофсигу и так было понятно.

– Видно, – бросил он соседу слева, – альгарвейцы попытаются остановить нас на подступах к Гоццо.

– Похоже на то, – согласился его однополчанин, которого звали Беокка. Леофсиг завидовал его густой длинной бороде – у самого юноши в редкой поросли еще оставались проплешины на щеках и под нижней губой. Когда Беокка почесывал подбородок, явственно слышался шорох. – Мы их и прежде отбивали – а то бы не добрались досюда. Еще раз сломим.

Вскоре послышались грозные окрики офицеров. Колонна развернулась рассыпным строем. Теперь Леофсиг топтал не грязную дорогу, а пшеничное поле. Колосья под ногами тысяч солдат падали, словно срезанные серпом.

– Так и иначе, а рыжики у нас поголодают, – проговорил Беокка, с наслаждением втаптывая в землю зерно.