Кто-то застонал в глубине зала. Бембо отшвырнул упавший на старуху столик, подхватил ее, приобняв за плечи, и полувытащил-полувыволок ее на улицу.

– Ты! – гаркнул он на женщину, которую тошнило. – Перевяжи ей ногу.

– Чем? – переспросила та.

– Платком, если есть. Шарфиком, вот. Или отрежь кусок от ее платья – кинжальчик у тебя в сумочке найдется? – Бембо обернулся к двоим, на первый взгляд, не сильно пострадавшим мужчинам: – Ты и ты – за мной! Она там не одна осталась.

– А что, если крыша рухнет? – спросил один.

– А что, если на нас ядро упадет? – добавил другой.

Ядра и впрямь продолжали падать. Вдоль становых жил Трикарико были установлены станковые жезлы, больше и мощнее тех, что мог поднять человек, и сейчас они метали в елгаванских драконов огненные копья. Но их было мало – слишком мало.

Жандарма это не тронуло.

– Тогда нам придется худо, – ответил он. – А теперь пошли! Или мне придется ославить вас трусами?

– Если бы не твоя форма, – прорычал второй, – я бы вызвал тебя на дуэль!

– Если бы ты не стал ныть, я бы обошелся без оскорблений, – парировал Бембо, прежде чем нырнуть обратно в горящий ресторан. Он не обернулся, чтобы проверить, следуют ли помощники за ним, но услышал, как за спиной захрустело под их ногами битое стекло.

Раз взявшись, они трудились мужественно, вместе с Бембо вытаскивая на улицу посетителей, половых, нескольких поваров с кухни. Пламя разгоралось, дым становился все гуще. Последнего пострадавшего Бембо пришлось тащить, не поднимаясь с колен – выпрямившись, он не мог продохнуть. Даже скорчившись у самого пола, он едва мог набрать воздуха в обожженную изнутри, набитую сажей грудь. Ладони резало битое стекло.

Подкатила цистерна с водой, и пожарные принялись поливать из шланга полыхающие стены. Отхаркивая комья густой черной слизи, Бембо пожалел, что его грудную клетку нельзя прополоскать таким же манером. Но битва с огнем была проиграна заранее: ресторану суждено было сгореть дотла, и пожарные скоро поняли это. Струи воды окатили стены соседних домов, еще не занявшиеся огнем. Возможно, теперь пожар обойдет их стороной. Зато доски непременно размокнут.

– Благодарю вас, сударь, – промолвила, не поднимаясь с мостовой, старуха, которую Бембо вытащил первой.

Жандарм хотел было снять шляпу, но обнаружил, что потерял ее – если в развалинах, то головной убор можно было смело считать потерянным.

– Сударыня, – ответил он, поклонившись, – это был мой долг и… – он прервался в очередном приступе кашля, – мой долг и большая честь.

– Прекрасно сказано! – Старуха – судя по манерам, благородного сословия – снисходительно наклонила голову.

Бембо снова поклонился.

– Сударыня, надеюсь только, что мы врежем елгаванцам сильней, чем они нам. Газеты болтают, что так и есть, любой хвастун в хрустале скажет, что так и есть, но откуда нам знать?! Елгаванские газеты беспременно уверяют, что из нас уже дух вышибло!

– Вы, юноша, давно ли в жандармерии служите? – поинтересовалась старуха не без насмешки.

Бембо стало любопытно, что она нашла в его словах веселого.

– Десятый год, сударыня.

Старуха кивнул.

– Очевидно, этого хватило, чтобы сделать из вас прожженного циника.

– Благодарю, – ответил жандарм.

Старуха расхохоталась. Почему – Бембо решительно не в силах был понять.

Когда на заре Талсу бросил взгляд с гор на альгарвейскую равнину, над горящим Трикарико поднимался дым. Солдат ухмыльнулся. Офицеры уверяли, что Елгава причинила Альгарве куда больше ущерба, чем трусливые воздушные корсары врага – его родной стране.

Те же офицеры, впрочем, уверяли еще, что скоро, очень скоро армия Елгавы сорвется с горных вершин и сокрушительной лавиной пройдется по альгарвейским равнинам. В последние месяцы Шестилетней войны войска его страны уже обрушили на окрестности Трикарико погибель и разрушение, и Талсу не видел причин, почему бы не повторить это достижение снова.

Но вот почему оно до сих пор не превзойдено – он никак не мог уловить. Все соседи Альгарве равно ненавидели ее. Все, о которых стоило упоминать, вступили в войну. Их много. Альгарве одна, осажденная с востока, запада и юга. Так почему его соотечественники еще не спустились с гор и не рвутся вперед, чтобы пожать руку напирающим фортвежцам? Солдат почесал бесцветную, до прозрачности коротко стриженную в пику пышному вражескому стилю бородку. Загадка, да и только!

Внимание его отвлек пленительный аромат. Обернувшись, Талсу увидал, что слуга полковника Дзирнаву тащит в сторону командирской палатки внушительный поднос, накрытый серебряным колпаком.

– Эй, Варту, что у тебя там? – окликнул он вполголоса.

– Завтрак его светлости, что же еще? – ответил денщик.

Талсу раздраженно фыркнул.

– Я и не думал, что его ночной горшок! Я спрашиваю, чем наш сиятельный граф будет наслаждаться этим утром?

– Сколько могу судить – ничем, – отозвался Варту, закатив глаза. – А если ты имел в виду «Чем он изволит завтракать?» – так на этом подносе свежевыпеченные корзиночки с черникой, яйца-пашот с беконом на тостах с масляным соусом, зрелый сыр и канталупа с побережья. А в чайнике – это, что б ты ни думал, не ночной горшок – чай с бергамотом.

– Хватит! – Талсу вскинул руки. – Ты разбиваешь мне сердце. – В животе у него заурчало. – И желудок.

Оба разговаривали негромко: палатка полкового командира стояла в десятке шагов от них.

– Видишь, чего ты лишен из-за цвета крови? – съехидничал Варту. – За дорогую нашу Елгаву можно проливать и красную кровь, но чтобы получить такой завтрак на передовой, нужна голубая. А мне пора пошевеливаться. Если горячее остынет, а холодное нагреется, его светлость мне голову точно отгрызет…

Денщик нырнул в палатку.

– Где тебя носило, дармоеда?! – приглушенно заорал Дзирнаву. – Голодом меня уморить вздумал?

– Нижайше прошу прощения вашей светлости, – смиренно отвечал Варту, как и подобает слуге перед лицом барского гнева.

Талсу уткнулся в рукав собственного буро-зеленого мундира, чтобы не расхохотаться. Дзирнаву был пузат, как мячик. Чтобы уморить его, потребовались бы годы.

Снабдив завтраком командира, полковые кухари могли заняться кормежкой простой солдатни. Талсу пристроился в хвост очереди, состоявшей из парней в таких же навозного цвета мундирах, как его собственный. Добравшись, наконец, до котла, он протянул оловянную тарелку и деревянную кружку. Один заморенный повар вывалил на тарелку поварешку жидкой ячневой каши и бросил сероватую сардельку. Другой нацедил кислого пива в кружку.

– Мое любимое, – сообщил им Талсу, – хрен мертвеца и его моча.

– Шутник нашелся, – буркнул один из поваров, которому шутка, верно, успела приесться. – Проваливай, шутник, пока я тебе котелок на голову не напялил.

– Про хрен мертвеца у зазнобы своей спроси, – добавил второй.

– Это ты про свою жену, что ли?

Посмеявшись, Талсу устроился на большом валуне, снял с пояса нож и принялся резать на куски сардельку – жирную и почти безвкусную, если бы не начинала подванивать. Полковым пайком можно было набить живот, но и только. Талсу стало любопытно, пробовал ли хоть раз полковник Дзирнаву, чем питаются его люди. Вряд ли: когда бы Дзирнаву отведал такую сардельку, его вопли услыхали бы альгарвейцы в Трикарико.

В конце концов полковой командир соизволил покинуть палатку. Обросший в два слоя усыпанными самоцветами почетными наградами буро-зеленый мундир так туго обтягивал его брюхо, а форменные брюки – массивное седалище, что его светлость более всего напоминал героический кокос.

– Солдаты! – провозгласил он, потрясая тройным подбородком. – Солдаты, вы продвинулись вперед недостаточно далеко и быстро, чтобы заслужить благосклонность нашего блистательнейшего сюзерена, его сиятельнейшего королевского величества Доналиту Пятого! Отныне наступайте отважнее, дабы его величество были вами довольны.

– Как думаешь, – пробормотал один из приятелей Талсу, тощий и длинный Смилшу, – его величеству не приходило в голову, что мы продвинулись недостаточно далеко и быстро, потому что нами командует полковник Дзирнаву?