22 ноября. Пятница

И все-таки я решил сделать праздник моей книги [322]в Театре на Таганке. Я беру все опять в свои руки.

5 декабря. Четверг

Мои выступления в Самаре прошли довольно прилично. Потрясающе говорил Алеша Солоницын [323]о моей книге, особенно о дневниках. Он выказал такое понимание и на огромной аудитории в филармонии так разобрал и преподнес публике, как будто подслушал мой голос, да я бы и не написал лучшую ему шпаргалку. Как он сказал, какие определения словесные подобрал — в десятку!!

Господи! О чем я пишу, когда у меня дачу обокрали, а завтра я должен ехать и работать на Иудинский храм.

6 декабря. Пятница. Дом, кабинет

Может быть, приедет теща и изменит на какоето время ситуацию и климат в квартире 131, но что Она или Он (шеф, он же Юрий Петрович, он же Любимов), что они могут изменить в моей жизни? Как сказал Конкин: «Артисты советские (наши) все тупые». На редкость редкая наблюдательность, на редкость острый ум.

Из Быстрого Истока хорошие вести. Теперь каждое воскресенье приезжает священник из Бийска, проводятся службы, обряды, продаются книги, крестики. А в понедельник собранные деньги кладутся на счет общины.

14 декабря. Суббота

Сегодня Н.Губенко собирает театр, хотя и под видом репетиции «Годунова». В 13.00 заседание местного комитета.

«Яприехал за “Таганкой”», — заявил Любимов. И сегодня будет этот сюжет по ЦТВ — «Центр», новая программа. Что наговорил шеф, уезжая опять надолго из страны?! О Ельцине и Попове [324]он говорил на репетициях положительно.

Труппа взбаламучена, в отчаянии, ругани и слезах. Боятся приватизации театра Любимовым. Заставили Ирку показать контракт его с Поповым. По-моему, это его очередная хреновина, чтобы стать королем Лиром, выгнанным из дома родными детьми. Он требует реорганизации театра, хочет быть полновластным хозяином; а то, что ³/ ₄артистов пополнят армию безработных — «театр не богадельня, рыночные условия, я в советскую игру не играю». Я предложил делегировать инициативную группу к Попову. Губенко поддержал идею. Он свяжется с Поповым, выяснит и разъяснит. Но, куда ни кинь, Любимов прав — как хозяин и создатель. Он хочет попробовать еще раз создать нечто новое, в новых условиях, а труппа консервативна, и каждый о себе думает, но… плохо. Раньше надо было думать. Жестокое это дело и необходимое. В 1992 году по Москве будут бродить до десяти тысяч безработных артистов. Часть нашего коллектива пополнит эту цифру, эту несчастную братию.

15 декабря. Воскресенье

«Независимая газета», интервью с Любимовым. Я привык к его вранью, но чтобы назвать «Вишневый сад» замечательным спектаклем — до такого он еще не опускался… А быть может, это опечатка?! Хотя вряд ли. Он перемонтирует свою биографию, исправляет, запутывает, на худой конец. Он что, не знает, что существуют стенограммы обсуждений не только «Годунова», но и «Вишневого»… Варвар! Эту газету надо иметь.

В театре вывещён Устав, по которому мы относимся к Управлению культуры, и вообще там много того, что поперек горла Любимову. Если он узнает, по чьему разрещёнию вывещён этот Устав, — башку оторвет. Да, конфликт неизбежен. Разрыв. Он плюнет и обгадит всех… Но с Эфросом он врет и изворачивается…

21 декабря. Суббота

Что за кашу заварили статисты Театра на Таганке?! Что за заявление Филатова — «Золотухин никому не нужен, Бортник тем более»? Любимова хотят убрать, Глаголину выразить недоверие. И поставить Губенко!! Что же это за игры за спиной у шефа? Перепугались артисты реформ.

22 декабря. Воскресенье. Ту-154

«Высоцкий» прошел без Губенко. Я кой-как справился с волнением и спел, кажется, прилично. Но что за публика стала? Мертвая, ни одного аплодисмента — ни на Ваньку, ни на Шопена, и даже не был принят «Дом». Хотя в конце прием был приличный.

В театре страсти, кажется, поутихли. Идет слух, что Губенко — министр культуры РСФСР. Это уж совсем чудно. Ему надо уходить вместе с бывшим СССР, но он хочет эту комедию доиграть до конца.

Какие-то знакомые мысли-мечты появились у меня (раз «Золотухин вообще никому не нужен») десятилетней давности, когда опять же мы лишались Любимова, и я тогда хотел податься вон из театра вообще и стать писателем. Быть может, опять вернуться к идее «вольных хлебов»? Поездить с «Дребезгами». Пописать, прийти в вокальную форму и попеть под аккордеон…

30 декабря. Понедельник. Як-42

Данелия. Я пробовался у него на «Афоню». Спросил, видел ли он наши спектакли.

— Нет, и не пойду. Я боюсь, а вдруг мне это понравится.

8 января. Среда, мой день

Любимов:

— Чаще всего игра русских артистов идет в минус. Видимо, от пустоты… Обвинять наших людей не надо, но и сваливать на обстоятельства нельзя. Идет гибель империи, и это отразится на всем мире. Мы работаем неумело, мало и довольно скверно. Там работают гораздо энергичнее. Не важно, какое общество, акционерное, кооперативное, — лучше работают частные. Страна должна пройти через безработицу. Дисциплина там идеальная.

— Дело не во мне, дело в изменении обстоятельств, вы другие, молодые люди другие. Да, я составил свой контракт, это немыслимое дело. Кто дал право рыться в моих документах и обсуждать мои дела? Этой стране пора уважать закон, поэтому в Цюрихе международный суд… Если за двадцать пять лет работы я не заслужил доверия, то и не надо.

— А что вам сделали бунтовщики? Пришел Давыдов… «коллектив требует»… Чего требует, какой коллектив?..

— Там очень жестко идет за художником репутация. Володя, побывавший… понял, что в Марселе играть он должен, хоть он умрет. Иначе вся Франция узнает, что он пьянствовал и сорвал спектакль. А жена у него француженка. А врачи сказали, что они не отвечают за его здоровье…

Другая точка отсчета. Хозяин есть в доме. Мне легче идти логикой крестьянской. Хозяин не возьмет меня на следующий сезон работ в батраки. Я должен искать другого хозяина, а не поднимать на него вилы.

10 января. Пятница

То, чему я был вчера свидетель, будет еще «воспето» много раз и многими, но при таком всеобщем позоре части озверевшей массы театра… нет, это не так писать надо. Как жаль, что Любимов нам как бы не рекомендовал присутствовать на этом сборище пятой колонны, женского батальона, возглавляемого Губенко и Филатовым, этими Дорониными в штанах.

К 17 часам пошел я на репетицию по вводу Щербакова вместо заболевшего Желдина. Подходя к старому залу, я услышал речь Губенко, перечислявшего даты… встречи слезные с Любимовым его и труппы. «Вы растоптали эти десять дней вашего пребывания, вы наплевали всем в души!» И в конце речи: «Вы — лжец, — овации, — и ваша пристяжная бл… Глаголин, — овации…»

Любимов начал что-то говорить, потом завелся и резко закончил (текст помню неточно): «Пока этот бывший министр не уйдет, меня здесь не будет». И разъяренный старый лев, седой и необыкновенно красивый, быстрыми шагами направился к выходу.

Все это я помню плохо, у меня были спазмы, я ничего не мог понять, представить себе это было невозможно. Почему-то сверлила мысль: сейчас его хватит какой-нибудь удар, сейчас они добьют его. Господи! До чего мы дожили.

«Что видели все мы, что было предо мной…» Позже минутами или даже получасом я заметил в кабинете у шефа: «Зачем же вы нас не взяли с собой? Вы остались один против этой озверевшей стаи. Раз так, так уж надо было стенка на стенку». Боже мой…

Колька почему-то напоминал мне Басманова. Но мне ли, мне ли, любимцу государя… Эта взбесившаяся чернь… Эти пенсионерки-пьяницы артистки… Потом я их наблюдал за кулисами пьяными — Янаев во время путча….