Кабалевский на съезде обложил песню Высоцкого «Друг» и радио, при помощи которого она получила распространение.

Комитет нашу картину «Хозяин» принял без единой поправки. Авторы пошли пьянствовать.

22 декабря

Вчера в «Современнике» обратился к администраторше. Она: «Подождите до 7, если не придут студенты, я вас пропущу».

Оскорбился, хотел уйти. Но подумал: а что произошло?! Ведь не обижался же я 6 лет назад, когда меня выставляли. Я пробовал все варианты, чтобы пройти, а сейчас, видишь ли, надул губы. Нет, милый, надо оставаться самим собой, гордость тут ни к чему, ты приехал на спектакль почти из деревни, и что же, из-за фанаберии удаляться назад? Пошел к служебному, стали подходить дубленки — это киты.

Козаков:

— Старик, у меня столько родни пришло.

Табаков:

— Лучше всего билет купить, у тебя рубль пятьдесят найдется?

— Рубль найдется, а пятьдесят нет.

— Ну, что-нибудь придумать можно, конечно… подожди минутку. — Вышел. — Подойди, она тебе что-нибудь сделает…

— Вы предупредили ее?

— Да, да…

Администраторша:

— Что вы, один за одним?

Снова отошел, ну, думаю, ладно, суки. Зритель идет, меня узнаёт, улыбается, а я стою, пройти не могу. Снова к служебному. Еще одна дубленка — О.Ефремов:

— Здорово. Чего здесь делаешь?

— Проникнуть хочу.

— А для чего палка?

— Для пижонства.

— А… ты к тому же и пижон… Ну, сам знаешь, как это трудно. Подожди здесь.

Идет с администраторшей:

— Проходите на бельэтаж, я вас посажу.

Всё хорошо, всё нормально. А ушел бы?! Оскорбленное самолюбие; понятное дело — хороший театр, вот и трудно пройти, а был бы плохой, было бы легко, но я бы и не пришел.

30 декабря

Можаев хвастался в театре Любимову:

— Валерка первым номером, все стало на место… Заказывают вторую серию… Министр его хвалил…

Любимов:

— Можаич тебя хвалил, после ругани… Жене твоей я сказал, что это недоразумение, но вести себя так некрасиво… обижаться…

Левина Эл. П.:

— Очень ответственный человек звонил мне и сказал, что ты получишь премию за «Хозяина», за лучшее исполнение мужской роли… А может, и Государственную. «Я, — говорит, — понял, что Золотухин, конечно, крупнее артист, чем Высоцкий… Он его начисто переиграл…» Очень, очень ты ему понравился, это, говорит, лучшая мужская роль за этот год. Так что жди премии…

Зайчик:

— А что же ты дерьмил все?.. Не люблю я в тебе, Зайчик, этого.

— Да ведь действительно дерьмо. Ведь вот что обидно — настоящее не видит света, а за халтуру хвалят.

Любимов:

— Как они ни портили, а Можаев их вывез…

9 января. Четверг

Холодно. Мне давно хотелось пойти во МХАТ. Как-никак, а никуда не выкинешь первые годы, годы младенчества в театральном институте, которые были заполнены преклонением перед Станиславским и его компанией, и еще: театр его для нас, маленьких, — благоговейное заведение являлось. Я приходил и дышал тем воздухом, те запахи распознавая, с которыми они дружили. Нет, это святое дело. Теперь — религия, и иначе жить не можно. Даже служители гардероба и контроля-вешалок, с которых начинается театр, — все было для меня наполнено ихним смыслом, смыслом великих артистов, и мне казалось, что эти старички и старушки здоровались с самим Станиславским, Чеховым, Хмелевым, Москвиным и пр. И я глядел на них во все глаза и старался разглядеть за ними моих идолов, да и сами служители становились идолами, вечными привратниками рая. Я благоговел перед каждой пылинкой, перед каждой картинкой, что видел внутри этого недоступного заведения. И вот… через несколько лет я снова здесь. Последний раз я видел «Без вины виноватых» пять лет назад, возненавидел моих кумиров и сказал, что больше не пойду. Но плохое забывается, а тоска молодечества не проходит, и меня тянуло к этой пыли, затхлости МХАТа. И особенно после Таганского звона, ора, гражданственности, направленности и т. д. захотелось тишины, уюта, несуетливости, даже скуки. И вот… «Дни Турбиных». Нет, я об этом писать не стану, жалко времени, больно за Булгакова, за зрителей, за все на свете. Ушел после второго акта, не был пять лет и еще 10 не пойду.

Вчера состоялось совещание у Фурцевой по нашему театру. От нашего полку были: Любимов, Дупак, Глаголин, Можаев, Вознесенский… Прикидочный показ-репетиция «Живого» для высокого начальства состоится 17 февраля. Намечено так. Пришли радостные, в бодром, вздрюченном настроении. Можаев хвалил за «Хозяина», хвастался:

— Что они наработали там… в тайге… Боже мой… Приехали, худсовет как дал, живого места не оставил: и это плохо, и это плохо… Я говорю, да погодите, ребята, исправим… ну не на полку же класть, говорю… ну построим кусок тайги в павильоне да переснимем, допишем — и все свяжется. «Да нельзя». Да как, говорю, нельзя, все можно. Ну построили тайгу, часть натуры перенесли в палатки, и все связалось, и сейчас всем нравится… И он, стервец, хорошо играет, хорошо… молодец… И Володька прилично, но ты его перекрыл.

Сурин [101]на профсоюзном собрании сказал, что вот, дескать, приятная неожиданность… «Хозяин тайги» получился хороший фильм… — чуть ли не лучший фильм года — и тому подобный полив. Сказал и о премии, но это, по-моему, мой полив ко мне вернулся. Можаев сказал по секрету, без передачи Назарову, что с ним уже подписан договор на второй сценарий о Сережкине и «на лето у тебя работа будет».

Любимов:

— Ну, давай Валерий, отшлифовывай рольку, чтобы так натурально было, как будто настоящего мужика взяли.

«Вот и возьмите с улицы, и пусть он вам играет», — хотел сказать, но, конечно, не сказал.

19 января

Мне сегодня Высоцкий заявил, что он уже три месяца как не живет с Люсей. Оказывается, они разошлись.

22 января

Дубна, 326 (б), Золотухин с Шацкой, Высоцкий с Иваненко, Васильев с Лукьяновой, Смехов со Смеховой, Левина со Славиной, Любимов с Целиковской.

После обеда у Васильева в номере сочиняли шуточные поздравления. Венька написал приветствие из словоблудия от «-ЛЯР» и «-ЛЯМ», Высоцкий — песенку, Васильев подобрал музыку.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…

И в Дубне, и на Таганке что-то ставят, что-то строят,

Сходство явно, но различие кошмарно.

Элементы открывают, и никто их не закроет,

А спектакль закрыть весьма элементарно.

(2 раза с моим соло)

Все в Дубне и на Таганке идентично, адекватно,

Даже общие банкеты, то есть пьянки.

Если б премиями, званьями делились вы с театром,

Нас бы звали филиалом на Таганке.

Если б премиями, званьями делились бы мы с вами,

Вас бы звали филиалом на Дубнянке.

Раз, два…

Пусть другие землю роют, знаем мы, что здесь откроют,

114 тяжелых элементов,

И раз Флеров академик, значит, будет больше денег На обмытие его экспериментов.

И раз Флеров академик, значит, будет больше денег И мы будем ездить к вам как можно чаще.

Нас не приняли сразу бурно, как мы ожидали, и мы зажались. Тем более сделали глупость, не отбили капустник от концерта, и зрители, казалось, были в недоумении. Я пел, кажется, хорошо, Вениамин читал Маяковского, Володя пел песни и все спас.

Нина не пошла на концерт, в приглашении было написано — Золотухин с супругой:

— Мне не хочется присутствовать в качестве супруги.

После концерта банкет на 400 человек.

Целиковская:

— Он деградирует как режиссер… Да, да… Уж мне не говорите, я его знаю, слава Богу… Он деградирует… Что он сделал с «Тартюфом», я его возненавидела как режиссера из-за вас, из-за актеров. Какое он имеет право так с вами работать — ни одной актерской работы, при блистательных ролях. Мне никто не нравится. Значит, не умеет работать с актером.

— А в «Живом» есть актерские работы.