Нижние прелести она прикрыла военной шинелью, но когда опустила ее, мы увидели все — белые шлепанцы с пуховыми помпонами, полицейскую дубинку на кожаном поясе и маленький хлыстик для особо строптивых подсудимых. Но главное — крохотные, почти незримые трусики-стринги цвета синей униформы тюремных надзирателей.
Джесси картинно прикрыл глаза ладонью:
— Я ослеплен!
С кухни жалобно воззвал Карлос:
— Тейлор, ты куда?
— Ключ от наручников в ванной. — Она процокала мимо Джесси. — Ну а ты, зануда? Неужели рассчитываешь на какое-то там чувство юмора после свадьбы? Думаешь, Эван будет вот так развлекать тебя? Надеюсь, ты понял, куда я клоню?
Она метнулась в спальню, а оттуда в ванную.
Джесси постучал пальцами по коленке, задумчиво поджав губы, потом развернулся и поехал следом за ней.
— Тейлор, а ну-ка обернись!
Из ванной донесся грохот хлопнувшей о стену двери и перепуганный голос Тейлор:
— Эй, ты чего это…
Визг. Грохот. Голос моей кузины, скорее походивший на свист вскипевшего чайника:
— Ах ты, урод! Да что ты себе…
Я услышала шум возни, визг Тейлор и два громких шлепка, после чего она пулей вылетела из ванной.
— Он шлепнул меня!
Суровые судейские очки у нее на носу перекосились, глаза буквально вылезали из орбит. Джесси выехал следом, и она, тыча в него пальцем, завопила:
— Этот псих шлепнул меня!
— Тебе бы лучше заткнуться, — посоветовал Джесси, проезжая мимо.
— Да что с тобой такое? Взбесился?
Он резко развернул коляску.
— Эван, разве ты ей не говорила? Я же признан невменяемым.
— Боже милостивый! — У нее отвисла челюсть. — То есть как невменяемым?!
— Как? Медицински! Хроническая невменяемость в последней стадии. В самой крайней степени. У врачей это называется «синдром НКТ». Страдаю буйными припадками.
Карлос за стойкой кое-как умудрился подняться на ноги.
— Тейлор, умоляю, дай мне ключ от наручников!
Джесси ехал прямо на кузину. Она в ужасе попятилась.
— Любимое занятие номер один — бить телок по задницам. Дальше — хуже. — Он сверлил ее тяжелым взглядом настоящего зомби. — О-о!.. Да я уже чую запах мертвечины!
Она забилась за диван.
— Не приближайся!
Но Джесси и не думал останавливаться.
— Стадия третья кому-то покажется совсем отвратительной. — Он выставил вперед кулак с поднятым кверху большим пальцем. — У меня только что возникло непреодолимое желание сделать кое-что вот этим вот пальцем, а потом позвонить твоему мужу. Приступлю, пожалуй, прямо сейчас, а потом спокойно унесу отсюда свою задницу.
Мы вдруг услышали, как в передней хлопнула дверь.
— Тейлор!
Мы дружно повернули головы. На пороге с сантехникой в руках стоял второй брат Мартинес.
Увидев эту живописную сцену, он выронил ключи от машины, трубки и краны тоже посыпались на пол. Он посмотрел в сторону кухни и, окончательно опешив, вылупил глаза на близнеца:
— Мигель, что это значит?!
Тейлор, Джесси и я дружно перевели взгляд на скрывавшегося там мужчину:
— Мигель?!
Вновь прибывший бросился на кухню и заглянул под стойку. В глазах его промелькнула то ли жалость, то ли сострадание к близнецу.
— Карлос! — растерянно произнес тот. — Я сейчас все объясню!
Настоящий Карлос умоляюще протянул руки к Тейлор:
— Да как же ты могла так со мною поступить?!
Она ткнула пальцем в сторону кухни:
— Да нет же, вот он Карлос!
Голый мужчина на кухне жалобно запротестовал:
— Детка, нет! Я как раз Мигель. — Он перевел взгляд на меня: — А вы, мисс Делани, только, ради Бога, не сердитесь. Я же ведь не хотел! Просто так получилось!
Вот тогда-то я и поняла, что сейчас упаду в обморок. Будто сквозь пелену я видела кузину, поправлявшую на носу свои судейские очки. Я слышала, как голозадый близнец призывал отличить его по письменам на ягодицах. Потом застучали ее каблучки, и она сказала:
— Нет, это просто чертовщина какая-то!
Затем Карлос, полностью одетый и удрученный случившимся, горестно потопал к двери. Тейлор подхватила коробку со своими «гламурами» и бросилась за ним вдогонку. Мигель выскочил из-за кухонной стойки с криком: «Клю-юч!..» Выскочил во всей своей красе, с болтающимися мужскими прелестями.
Вот тогда-то я и рухнула без сознания.
По невнятному жужжанию в ушах я поняла, что пришла в себя. Все вокруг почему-то было белым. Под спиною — жесткий пол. Перед глазами потолок.
— Лежи спокойно, не двигайся, — сказал Джесси.
Ноги мои были задраны кверху и покоились у него на коленях. Я подождала, когда комната обретет цвета. Сначала пришел желтый, за ним черный. Пронзительное жужжание в ушах постепенно исчезло, и я спросила:
— Ты только скажи, они ушли?
— Да. И туфля им летела вдогонку. Твоя туфля. Надеюсь, ты не возражаешь?
Я повернула голову и посмотрела на его рубашку. Из серой она постепенно превращалась в белую с синими полосками. Джесси сжимал мою лодыжку.
— Я записал тебя на прием к доктору Эббот, — сказал он.
— Хорошо. — Я аккуратно спустила ноги и села.
— Ты только осторожней.
Но слабость и головокружение уже утихли.
— Да все в порядке. Просто все эти события плюс целый день не ела.
— Все равно пойдешь к доктору.
Он принялся щупать мой пульс.
Я лукаво посмотрела на него:
— Значит, говоришь, синдром НКТ? В последней стадии?
Он подождал несколько секунд, отсчитывая пульс, потом ответил:
— Да, синдром НКТ. Синдром Непереносимости Кузины Тейлор.
— А Мигеля ты что, застрелил? — улыбнулась я.
— А ты бы этого хотела?
— Нет. Он мне пока нужен. Чтобы выложить в ванной плитку. — Я почти совсем пришла в себя. — Видать, пока сворачивал краны, свернул себе заодно и мозги.
— Но я добился для тебя одной существенной вещи — пятидесятипроцентной скидки на ремонт.
Я протянула ему руку, чтобы он помог мне подняться на ноги.
— Ты лучше подумай о другой цифре. Девяносто семь процентов из ста, что я тебя люблю.
Глава 18
Рассыпающийся на куски многоэтажный жилой дом выходил фасадом на Сто первую улицу прямо в месте ее слияния с Кауэнга-пасс, откуда начиналось направление на Голливуд. Ему сразу же вспомнились места, где прошло его детство. Квартира оказалась такой же старой, как сама шлюха, — потертая мебель, гнилые трубы, обшарпанные фотографии принцессы Дианы на стене. Он опустил жалюзи и приступил к работе.
Первым делом достал свою аккумуляторную дрель и поменял в двери замок. Жизнь шлюхи одинока, но даже у одинокой шлюхи могут быть друзья. А не только сутенеры.
Он еще раз окинул пристальным взглядом ее тело. Труха, да и только! Такое впечатление, что баба просто гниет заживо. Кусок мяса — разве что дышит, разговаривает, трахается. Рот наполнился слюной. А ведь его списали из армии! Каково, а?! Признали негодным к боевой службе, неспособным защищать такое вот мясо… такую вот…
«Сладкий мой, а меня Вандой звать. Давай ложи стольничек на комод и раздевайся. Ванда будет тебя развлекать».
Но на глазах у Ванды он раздеваться отказался, поэтому она попыталась раздеть его сама. И напрасно. Она дотронулась до него, а этого делать не следовало.
«А что это за шрам, малыш? О-о!.. Да тебе, кажется, неприятно его трогать! Больно? А это что за висюлька на шее? Зачем ты носишь такую страшнотищу?»
Койот просто свернул ей шею.
Тело он согнул в три погибели и затолкал в шкаф. Потом разделся, вымылся в душе и вытерся полотенцем, стараясь не задеть раны на руке. Он протер полотенцем запотевшее зеркало, оттуда на него смотрели черные, расширенные зрачки.
Его поступки ни в коем случае не объяснялись какими-то там капризами или прихотями. Он отнюдь не был расточителен и занимался только теми, кто числился в его списке. Хотел лишь изучить их на предмет боли — способны ли они чувствовать ее, усиливается ли у них боль при увеличении стимуляции и пропадает ли совсем по достижении определенного уровня. Большинство из них, конечно же, кричали от боли в самом конце. Но те, кто переставал ее чувствовать, эти бессмысленные твари, не осознающие собственной силы и физических возможностей, встречали смерть в молчаливом недоумении.
