За несколько месяцев до того, девятого ноября шестьдесят шестого года (опять девятка!), я познакомился со странноватой художницей. Эта женщина, которую я часто видел во сне, хотя и не знал ее, эта женщина, которую я видел в своем воображении, не представляя, как она выглядит на самом деле, эта женщина, о которой я мечтал, как страдающий мученик мечтает об избавительнице-смерти, эта женщина, чей портрет я мысленно рисовал в надежде, что она спасет меня от небытия, — эта женщина проникла в мое сознание и прочно заняла в нем свое место, и миллионы людей на ее фоне начали уменьшаться и исчезать, тая в тумане любви к одному-единственному человеку, человеку, превращающему остальной мир в ничто; да, вот оно, высшее определение любви, — это человек, превращающий остальной мир в ничто.

Пол гораздо больше, чем я, интересовался всякими модными тенденциями. Пока я прозябал в своем буржуазном пригороде, он мотался по Лондону и посещал художественные галереи. Мне кажется даже, он приложил руку к созданию «Индики» — книжного магазина и галереи, в которой я познакомился с Йоко. Она выставляла там свои работы. Меня уговаривали туда сходить, говорили, что мне наверняка понравится. Не знаю, почему я согласился. Не иначе, сработало предчувствие. Меня же без конца куда-то приглашали. Заполучить к себе битла — это что-то да значило. Если я на секунду загляну на ее выставку, она потом сможет раззвонить по всему городу, что Джон Леннон лично явился посмотреть на ее творения. И это сразу подняло бы ее престиж. Художники нуждались в поддержке и, разумеется, стремились вытрясти из вас бабки. Вот почему я их побаивался, чуя западню. Сколько таких мест я посетил, и повсюду люди пялились на меня, шушукались у меня за спиной, пытались прочитать мои мысли и ждали моего вердикта как пророчества о конце света. Но на сей раз все было по-другому. Мне предложили посмотреть выставку до ее открытия. День меня устраивал, и я сказал да.

Я вошел и в уголке увидел эту японку. У меня и мысли не возникло, что это художница; скорее я принял ее за экспонат выставки. Она не двигалась и смотрела на меня странным взглядом. Но потом вдруг бросилась ко мне. Позже она рассказала, что не узнала меня, потому что никогда не видела «Битлз». Слышала только про Ринго, потому что по-японски его имя означает «яблоко». Зато, несомненно, многого ждала от встречи со мной. Должно быть, ее заранее предупредили, что я важная птица, к тому же богат и щедр. И бросилась она не к мужчине, а к меценату. Ее улыбка показалась мне немного натянутой. Но в тот день я пребывал в благостном настроении. Мне хотелось новых впечатлений. Хотелось, чтобы кто-то меня удивил, заинтриговал. И она меня не разочаровала.

В первом зале стояла стремянка, а наверху была прикреплена лупа. Поднявшись, ты мог найти и прочитать некое слово. Я вскарабкался наверх, опасаясь обнаружить что-то неприятное, циничное, но слово оказалось «ДА». Просто слово «да». Я испытал неимоверное облегчение. Может, это глупо, но всего одно слово произвело на меня невероятно сильное впечатление. Как будто вокруг меня образовалось облако позитива. Так началась история с Йоко — со слова «да». Это лучшее «да» в моей жизни.

Мы прошлись и осмотрели выставку. Она держала меня за руку и старалась объяснить, что хотела сказать своими работами. Некоторые из них мне понравились, другие — меньше. Я переживал очень странные минуты. Мне вдруг показалось, что я пробудился от своей спячки. У меня сложилось определенное мнение о ее творчестве, я на него реагировал. Период бесчувствия подошел к концу. Впрочем, каждая деталь того дня осталась впечатанной в мою память. Я переживал настоящее, уже зная, что оно навсегда войдет в пантеон моих воспоминаний. Йоко буквально фонтанировала идеями. Я немедленно проникся уважением к ней как к художнице. Она рассказывала о своих будущих проектах, например о выставке коробок с улыбками или об инсталляции, составленной из половинок предметов. Я не видел в ней женщину, мало того, не находил ее даже привлекательной. Я полюбил ее за ум и талант, и поэтому она стала для меня красавицей.

Я заметил кучку гвоздей, которые можно было вбить в стену. Протянул руку за одним, но она меня удержала. Нельзя ничего трогать до вернисажа. Потом она все-таки предложила мне вбить один гвоздь за пять шиллингов. Я ответил, что готов вбить воображаемый гвоздь за… воображаемые пять шиллингов. Она засмеялась, и я засмеялся вместе с ней. Меня сразу пленило ее чувство юмора. Ее способность выворачивать реальность наизнанку. Я видел массу мелочей, созвучных моему восприятию жизни. Я был не так уж далек от мира Льюиса Кэрролла. Мы еще посмеялись — тем смехом, что свидетельствует не о смущении, а о взаимопонимании. В тот момент я не смог бы с точностью определить, что происходит, обнаружить признаки приближавшегося эмоционального потрясения, но я прекрасно чувствовал, что происходит нечто из ряда вон выходящее.

Я собирался уходить, но Йоко не выпускала мою руку Ей хотелось продолжить разговор, тогда как меня охватило желание побыть одному и переварить увиденное. Я быстрым шагом направился к своей машине. Шофер долго возил меня по городу. Я впервые встретил такую женщину. Во время осмотра выставки она дала мне карточку, на которой было написано: «Дыши». На протяжении последующих месяцев я каждый день получал от нее новое указание. Некоторые из них раздражали меня, другие забавляли, но ощущение, испытанное в день знакомства, оставалось неизменным: в моем отношении к Йоко возможно все, кроме равнодушия.

Поначалу я думал о ней пару минут в день. Затем она постепенно начала отгрызать себе все больше пространства в моих мыслях, пока не оккупировала мое сознание целиком. И не всегда это было приятно. Порой она меня даже утомляла. Являлась ко мне, докучала разговорами, а уходя, нарочно забывала на столе кольцо, чтобы иметь повод вернуться. Ей не хотелось разрывать образовавшуюся между нами связь. Хотелось, чтобы я дал денег на ее будущую выставку. Я так и собирался поступить, и, возможно, наши отношения не вышли бы за рамки профессиональных. Я не пытался анализировать происходящее. Как ни странно, подтолкнула меня к этому Синтия. Она сказала, что я влюбился в Йоко. Помню, эти ее слова меня сильно удивили. Своей абсурдностью? Или прозорливостью? Неужели женщины и в самом деле наделены интуицией, позволяющей немедленно опознать ту, что приходит им на смену? Или Синтия знала меня лучше, чем я полагал? Ей, конечно, было известно, что всю свою жизнь я нуждался в сильных личностях. В людях, которые могли бы взять на себя роль моих отца с матерью. В Йоко она углядела эту способность подчинить меня, стать для меня новой матерью. Что касается отца, то должен признаться, что наши отношения с Брайаном совершенно разладились. Его аура развеялась. Он стоял на пороге гибели, и вскоре мне предстояло заняться поиском нового властителя моих мыслей. Им стал Махариши.

Джордж уже давно не давал нам покоя разговорами об Индии. Он выучился играть на ситаре и даже сыграл на этом инструменте в одной из вещей на Sgt. Pepper.Именно он первым заговорил о Махариши — гуру, открывшем в Великобритании несколько центров медитации. И рассказал, что собирается к нему в Бангор, в Уэльс. Мы решили поехать с ним. Мы все еще ощущали потребность быть вместе, принадлежность к группе давала нам чувство защищенности. Туда же намеревался отправиться Мик Джаггер, а с ним еще куча народу. Слухи распространяются быстро, и на вокзальном перроне скопилась возбужденная толпа. Какой-то полицейский принял Синтию за одну из группиз и не позволил ей пройти. Она присоединилась ко мне только на следующий день. Я тогда подумал, что нам вечно суждено жить в безумии. Мы искали покоя, но неизбежно устраивали вокруг себя бучу.